Я встала и оперлась на папин стол, отвернувшись от миссис Джелф. Все-таки что-то в ее рассказе вызывало сомнения. Она говорит, Селина осталась в Миллбанке, чтобы сбежать с ее помощью. Но ведь я же явственно чувствовала Селину рядом, когда она сидела в темной камере, да и в другие разы тоже. Вдобавок Селина знала мои секреты, которые я не доверяла никому, только страницам своего дневника. Миссис Джелф она передавала просто поцелуи, но мне-то присылала цветы. Прислала бархотку. И свои волосы. Мы с ней связаны душой и телом, мы принадлежим друг другу. Мы две слитные половинки, отъятые от одного куска сияющей материи.
– Селина солгала вам, миссис Джелф, – сказала я. – Она солгала нам обеим. Полагаю, она все объяснит, когда мы ее найдем. Вероятно, во всем происходящем есть некий скрытый смысл, недоступный нашему пониманию. Вы знаете, куда она могла пойти? У нее есть кто-нибудь, кто может ее укрывать?
Миссис Джелф кивнула. Вот потому-то она и пришла сюда.
– Но мне ничего не известно! – воскликнула я. – Я знаю меньше вашего, миссис Джелф!
В тишине мой голос прозвучал неестественно громко. Миссис Джелф немного замялась и как-то странно на меня взглянула:
– Ну да, мисс, вам ничего не известно. Но я не вас хотела побеспокоить. Я пришла к другой даме, обитающей здесь.
К другой даме? Я резко повернулась к ней. Не мою же мать она имеет в виду?
Миссис Джелф покачала головой, и взгляд ее сделался еще более странным. Если бы вдруг изо рта у нее посыпались жабы или камни, я бы не испытала такого ужаса, в какой меня повергли следующие слова.
Она хотела поговорить не со мной вовсе. А с горничной Селины, Рут Вайгерс.
Я тупо уставилась на нее. На каминной полке мягко тикали часы – папины часы, по которым он обычно ставил свой хронометр. Больше ни единый звук не нарушал тишину в доме.
– Вайгерс, – наконец проговорила я. – Моя служанка. Моя служанка Вайгерс – горничная Селины.
– Ну разумеется, мисс, – ответила миссис Джелф, а потом, увидев мое лицо, изумленно вскричала: – Как?! Неужто же вы не знали?
Она всегда считала, что я взяла мисс Вайгерс в дом именно ради Селины…
– Вайгерс пришла к нам сама, – сказала я. – Невесть откуда… невесть откуда.
В тот день, когда мать наняла Рут Вайгерс, у меня ведь еще и мыслей никаких о Селине не было. И потом, как могло помочь Селине то обстоятельство, что Вайгерс находится при мне?
Она полагала, что я взяла к себе мисс Вайгерс по доброте сердечной, сказала миссис Джелф, и что мне приятно держать в служанках горничную Селины, напоминающую о ней своим присутствием. Кроме того, она думала, что Селина передает мне разного рода послания в своих письмах к Вайгерс…
– В письмах… – повторила я. Теперь передо мной начали вырисовываться общие контуры совершенно чудовищной картины. – Значит, Селина и Вайгерс состояли в переписке?
– О да, – тотчас ответила миссис Джелф, – они всегда переписывались, даже до вашего появления в Миллбанке. Селина запрещала мисс Вайгерс приходить к ней – оно и понятно: какой даме захочется, чтобы горничная видела ее в тюремной камере? Ну а взять да передать письмо – это ведь такая малость за все, что она делала для меня и моего мальчика. Другие матроны вон целые посылки таскают узницам – только вы никому не говорите, они все равно не сознаются, если спросите.
Но они делают это за деньги, сказала миссис Джелф. А ей было достаточно и того, что письма Селину радуют. Да и потом, в них же не было ничего дурного, только добрые слова, ну и цветочки иногда. Она часто видела, как бедняжка плачет над цветочками, и всякий раз отворачивалась, чтоб самой не заплакать.
Как это могло повредить Селине? Как могло повредить то, что миссис Джелф забирала у нее письма для Вайгерс? Кому становилось хуже оттого, что она давала Селине бумагу, ручку и свечу? Ночная надзирательница не возражала: миссис Джелф платила ей шиллинг. А свеча к рассвету сгорала полностью. Нужно было только следить, чтобы воск не накапал…
– Потом я узнала, что в письмах она передает весточки и вам тоже, мисс. И когда она захотела послать вам памятный подарок, кое-что из коробки со своими вещами… – Бледное лицо миссис Джелф чуть порозовело. – Это же никакое не воровство, правда, мисс? Взять по ее просьбе то, что ей и принадлежит?
– Ее волосы, – прошептала я.
– Они ведь Селинины, и ничьи больше! – быстро сказала миссис Джелф. – Кто их там хватится?..
Значит, волосы, завернутые в коричневую бумагу, были отправлены почтой, и Вайгерс их здесь получила. Она-то и положила их на мою подушку…
– Селина говорила, что волосы принесли мне духи…
Миссис Джелф склонила голову набок и нахмурилась:
– Духи? Но зачем ей было говорить такое, мисс Прайер?
Я не ответила. Меня опять заколотила дрожь. Я отошла от стола к камину и прижалась лбом к мраморной полке, а миссис Джелф встала, подступила ко мне и дотронулась до плеча.
– Вы знаете, что вы наделали? – простонала я. – Знаете? Они одурачили нас обеих, а вы им помогли! Вы, с вашей добротой!
– Одурачили? – переспросила она. – О нет, вы просто не поняли…
– Напротив, я все наконец-то поняла, – перебила я, хотя на самом деле даже тогда понимала еще не все, еще не полностью. Но и того, что я уже знала, казалось достаточно, чтобы убить меня. На несколько секунд я застыла в оцепенении, потом вскинула голову – и вновь бессильно уронила.
Ударившись лбом о полку, я ощутила давление тесной бархотки на своем горле. Я отскочила от камина и начала рвать ее с шеи трясущимися пальцами. Миссис Джелф смотрела на меня, зажав рот рукой. Я отвернулась, продолжая яростно дергать бархотку, лихорадочно ковырять замочек коротко остриженными ногтями. Но она не снималась, не желала сниматься! А казалось, только туже стягивала шею! Наконец я огляделась вокруг, ища что-нибудь себе в помощь. Наверное, я бы вцепилась в миссис Джелф и, притиснув ее рот к своему горлу, заставила бы зубами перегрызть душащую меня ленточку, если бы прежде не увидела папин сигарный нож. Я его схватила и принялась резать бархотку.
Миссис Джелф взвизгнула и пронзительно закричала: «Вы поранитесь! Горло себе перережете!» Она закричала – и рука у меня дрогнула, и лезвие скользнуло по шее. Я ощутила на пальцах кровь, на удивление горячую для моего мертвенно-холодного тела. Но также ощутила, что бархотка наконец лопнула. Я отшвырнула ее прочь – она упала на ковер и осталась там лежать, изогнувшись буквой «S».
Я выронила нож и привалилась бедром к столу. Меня так трясло, что папины ручки и карандаши тихо перестукивались в подставке. Напуганная миссис Джелф бросилась ко мне и схватила за руки. Потом свернула свой носовой платок в подобие тампона и прижала к моей окровавленной шее.
– Мне кажется, вы очень больны, мисс Прайер, – торопливо заговорила она. – Позвольте мне сбегать за мисс Вайгерс. Мисс Вайгерс вас успокоит. Она обеих нас успокоит! Давайте мисс Вайгерс придет и расскажет все как есть…
Она продолжала в таком же духе – мисс Вайгерс, мисс Вайгерс, – и каждый раз имя было мне как пилой по сердцу. Я снова вспомнила Селинины волосы, положенные на мою подушку. Вспомнила медальон, украденный из моей комнаты, пока я спала.
Я по-прежнему сотрясала стол своей дрожью, и на нем все подпрыгивало.
– Почему они так поступили, миссис Джелф? – сдавленно вымолвила я. – С таким тщательным, таким хитрым расчетом?..
Я подумала о цветах апельсина, о бархотке, которую нашла меж страниц дневника.
Подумала об этой вот тетради, где писала обо всех своих тайнах – о своей страсти, свой любви, о деталях нашего побега…
Перестук карандашей разом прекратился. Я зажала ладонью рот и простонала:
– Нет! Только не это, только не это!
Миссис Джелф снова взяла меня за руку, но я вырвалась и, спотыкаясь, вышла из кабинета в тихий темный холл.
– Вайгерс! – крикнула я, и мой жуткий, надломленный крик прокатился эхом по пустому дому, чтобы кануть в еще более жуткую тишину.
