Sarah Waters AFFINITY

Copyright © 1999 by Sarah Waters

All rights reserved

© М. В. Куренная, перевод, 2020

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство ИНОСТРАНКА®

Автор выражает признательность Лоре Гоуинг, Джудит Марри, Салли Эбби, Салли О.-Дж., Джудит Скиннер, Симеону Шулю, Кэти Уотсон, Леону Файнстайну, Десе Филиппи, Кэрол Суэйн, Джудит Истер, Бернару Гольфье, Джой Топерофф, Алану Мелзаку и Кери Уильямс.

Написание «Близости» частично финансировалось за счет Премии для новых лондонских писателей от Лондонского совета по искусству, за что я также крайне признательна.

Так страшно мне еще никогда не было. Я сижу в темноте, лишь из окна падает слабый свет, при котором и пишу. Они заперли меня в моей комнате. Сперва велели Рут это сделать, но она отказалась: «Помилуйте! Чтобы я заперла свою ни в чем не повинную хозяйку?» Тогда доктор взял у нее ключ и сам запер дверь, а ей велел уйти. Теперь дом полон голосов, постоянно повторяющих мое имя. Если закрыть глаза и прислушаться, легко представить, будто сегодня самый обычный вечер. Будто я сижу в ожидании, когда придет миссис Бринк и отведет меня в темный круг, где Маделина или другая девушка заливается румянцем при мысли о Питере, о его пышных черных бакенбардах и сияющих руках.

Но миссис Бринк лежит одна-одинешенька в своей холодной постели, а Маделина Сильвестр истерически рыдает внизу. Ну а Питер Квик исчез – думаю, навсегда.

Он был слишком груб, а Маделина слишком взбудоражена. Когда я сообщила, что чувствую его присутствие, она задрожала и крепко зажмурилась.

– Да это же Питер, – сказала я. – Вы ведь не боитесь его, правда? Поглядите, вот он. Ну же, посмотрите на него, откройте глаза.

Но она лишь потрясла головой и пролепетала:

– Ах, я ужасно боюсь! Ах, мисс Доус, прошу вас, не подпускайте его ко мне!

Ну, многие дамы говорили подобное, когда Питер являлся к ним впервые. Услышав Маделину, он расхохотался:

– Что за вздор, а? Или я проделал весь этот путь для того лишь, чтобы меня отослали обратно? Да знаешь ли ты, сколь труден переход оттуда сюда и какие страдания я претерпел – все ради тебя?

Маделина расплакалась – да, иные, бывает, плачут.

– Не сердись, Питер. Маделина просто испугалась, – сказала я. – Будь помягче, и она тебя подпустит, я уверена.

Однако, когда он бесшумно подступил и прикоснулся к ней, Маделина пронзительно взвизгнула, вся оцепенела и побелела.

– Да что с тобой, глупая девчонка? – разозлился Питер. – Ты же все портишь. Так хочешь, чтобы я тебе помог, или нет?

Но она снова завизжала, а потом упала – повалилась прямо на пол и забилась как припадочная. Я никогда прежде не видела, чтобы приличная барышня вытворяла такое.

– О боже, Питер! – вскрикнула я.

Он коротко покосился на меня, потом прорычал:

– Ах ты, маленькая дрянь! – и схватил Маделину за ноги, а я зажала ей рот.

Я просто хотела, чтобы она умолкла и прекратила дрыгаться. Потом я увидела на своих руках кровь, – верно, Маделина прокусила язык или расшибла нос. Я не сразу и сообразила, что это кровь, такой черной она казалась, такой горячей и густой – словно расплавленный сургуч.

Но, даже захлебываясь кровью, Маделина продолжала истошно вопить, и в конце концов на шум прибежала миссис Бринк. В холле зашаркали торопливые шаги и раздался испуганный голос:

– Что стряслось, мисс Доус? Вы поранились? Ушиблись?

Маделина резко вывернулась всем телом и заорала благим матом:

– Миссис Бринк! Спасите, помогите! Убивают!

Питер наклонился и ударил ее по лицу, после чего она вся обмякла и затихла. Я испугалась, что мы и впрямь ее убили.

– Что ты наделал, Питер? – прошипела я. – Уходи! Уходи сейчас же!

Но едва он сдвинулся с места, дверная ручка с лязгом повернулась и на пороге возникла миссис Бринк – она прихватила с собой свой ключ, которым и отперла дверь. В руке у нее была лампа.

– Закройте дверь, – сказала я. – Здесь Питер, свет причиняет ему боль!

Но миссис Бринк единственно спросила:

– Что случилось? Что вы наделали?

Она посмотрела на Маделину, неподвижно лежавшую на полу, с разметанными вокруг головы рыжими волосами, потом перевела взгляд на меня, на мою порванную нижнюю юбку и на мои руки, испачканные в крови, теперь не черной, а алой. Затем посмотрела на Питера. Он закрывал лицо ладонями и кричал:

– Уберите свет! Уберите свет!

Накидка на нем распахнулась, обнажив белые ноги, но миссис Бринк все не опускала лампу, зажатую в трясущейся руке.

– Ах! – наконец выдохнула она, опять посмотрела на меня, на Маделину, схватилась за сердце и простонала: – Неужто… и она тоже? Ой, мама моя! Ой, маменька!

Она поставила лампу и отвернула лицо к стене, а когда я подошла – уперлась пальцами мне в грудь и оттолкнула.

Я оглянулась на Питера, но он уже исчез. Только колыхалась темная штора, на которой остался серебристый след от его руки.

В конечном счете умерла не Маделина вовсе, а миссис Бринк. Маделина просто лишилась чувств; когда служанка помогла ей одеться и увела в другую комнату, я слышала, как она ходит там и плачет. Но вот миссис Бринк становилось все хуже и хуже, она едва держалась на ногах. Прибежала Рут, ахнула: «что с вами?» – и уложила ее на диван в гостиной.

– Сейчас вам полегчает, сейчас отпустит. Видите, я здесь, с вами, и здесь мисс Доус, которая вас любит, – бормотала она, сжимая ей руку.

Миссис Бринк попыталась заговорить, но язык не слушался, и тогда Рут сказала, что надо срочно послать за доктором. Обливаясь слезами, она продолжала держать миссис Бринк за руку все время, пока доктор проводил осмотр. Вскорости миссис Бринк испустила дух. Так ни словечка и не вымолвила, сказала Рут, только опять маму звала. Доктор сказал, что перед самой смертью старые дамы часто становятся как дети малые. Еще сказал, что сердце у миссис Бринк сильно увеличено и, по всему судя, всегда было слабым – просто удивительно, что она вообще дожила до столь солидного возраста.

Еще немного, и он бы ушел, не догадавшись спросить, что же так напугало миссис Бринк, но тут в гостиную ворвалась миссис Сильвестр с требованием осмотреть Маделину. При виде синяков у нее на теле доктор помрачнел и заговорил очень тихим голосом. А дело-то подозрительнее, чем казалось поначалу, сказал он.

– Подозрительнее? – возопила миссис Сильвестр. – Я лично называю это преступлением!

Она потребовала вызвать полисмена, вот почему меня заперли в моей комнате. Сейчас полисмен выясняет у Маделины, кто нанес ей телесные повреждения. Она отвечает, мол, Питер Квик, а мужчины недоумевают:

– Питер Квик? Какой еще Питер Квик? О чем вы?

Во всем большом доме не горит ни один камин, и, хотя на дворе август, я ужасно мерзну. Мне кажется, я никогда уже не согреюсь! Мне кажется, я никогда уже не успокоюсь. Мне кажется, я никогда уже не стану собой прежней. Я обвожу взглядом комнату и не вижу в ней ничего своего. Запах цветов из сада миссис Бринк и духов на туалетном столике ее матери; полированная мебель, узорный ковер; папироски, скрученные мною для Питера; блестящие украшения в шкатулке; мое бледное лицо в зеркале… но все кажется чужим, незнакомым. Ах, если бы только я могла закрыть глаза, потом снова открыть – и вновь очутиться в доме на Бетнал-Грин, рядом с моей тетушкой, сидящей в своем деревянном кресле. Или даже в гостинице мистера Винси, в убогом номере с окном, выходящим на глухую кирпичную стену. Я сто раз предпочла бы находиться там, нежели здесь.

Час уже очень поздний, в Хрустальном дворце погашены все огни. Я вижу лишь черный силуэт громадного здания на фоне ночного неба. Теперь я слышу голос полисмена, возмущенные крики миссис Сильвестр и рыдания Маделины. Спальня миссис Бринк – единственное тихое место в доме. Я знаю, что она лежит там, совсем одна в темноте. Лежит прямо и неподвижно, накрытая одеялом. Возможно, она слышит крики и плач. Возможно, она все еще хочет разомкнуть уста и заговорить. И я знаю, что́ она сказала бы, кабы могла. Знаю столь хорошо, что кажется, въявь слышу каждое слово.