Однако мистер Шиллитоу чуть прищурился и легонько притопывал ногой в задумчивости. Я напряженно смотрела на него, и мисс Хэксби тоже смотрела. Мы стояли перед ним, словно две разъяренные матери, настоящая и самозваная, ведущие спор за ребенка перед Соломоном…

Наконец мистер Шиллитоу взглянул на матрону и сказал, что «мисс Прайер, пожалуй, права». Они обязаны не только наказывать, но и защищать заключенных. И возможно, в случае Доус защиту следует применять более… вдумчиво. И да, армия добровольных посетительниц определенно не помешала бы!

– Мы должны быть благодарны, что мисс Прайер готова посвятить свои усилия этому делу.

– Я благодарна, – коротко промолвила мисс Хэксби и сделала книксен, тихо звякнув связкой ключей.

Когда она удалилась, мистер Шиллитоу опять взял меня за руку и сказал:

– Как гордился бы вами отец, если бы видел вас сейчас!

Теперь на темные круги собирается столько народу, что частенько мест в гостиной на всех не хватает, и тогда Дженни стоит у двери, принимая у посетителей визитки и приглашая прийти в другой вечер. В основном приходят дамы, но некоторые приводят с собой мужей. Питер предпочитает дам. Он расхаживает между ними, разрешает подержать свою руку и потрогать бакенбарды, просит зажечь ему сигарету.

– Ого! Да ты сущая красотка! – говорит он. – По эту сторону рая я таких еще не встречал! – Ну и всякое прочее в таком духе, а дамы хохочут и восклицают:

– Ах ты, проказник! – Они полагают, что поцелуи Питера Квика не в счет.

Мужчин он дразнит. Подойдет к кому-нибудь да скажет:

– На прошлой неделе видел тебя у одной милашки. Ох и понравился же ей букетик, что ты преподнес! – Потом взглянет на жену джентльмена, присвистнет и добавит: – Ага, понимаю, откуда ветер дует. Все, умолкаю. Уж что-что, а хранить секреты я умею!

Сегодня в кругу сидел один джентльмен с цилиндром в руках, некий мистер Харви. Так Питер забрал у него цилиндр, нахлобучил на собственную голову и давай вышагивать по гостиной.

– Теперь я настоящий франт, – важно говорил он. – Зовите меня Питер Квик с Сэвил-роу. Эх, жаль, мои дружки-духи меня не видят!

– Можете оставить цилиндр себе, – сказал мистер Харви.

– Правда? – радостно изумился Питер.

Однако, вернувшись в кабинет, он показал мне шляпу и прошептал:

– Куда мне это девать, а? Засунуть в ночной горшок миссис Бринк, что ли?

Я прыснула со смеху, и все в комнате услышали, а я крикнула:

– Ах, Питер надо мной подшучивает!

После сеанса кабинет, по обыкновению, обыскали, но ничего там, разумеется, не нашли, и все только трясли головой, воображая, как Питер разгуливает по духовному миру в цилиндре мистера Харви. Немного погодя шляпа нашлась: со сломанными полями и с продавленной тульей она висела в холле на крюке для картины. Да, все-таки это слишком твердый предмет, чтобы пройти через тонкие сферы, сказал мистер Харви; но Питер, по всей очевидности, предпринял отчаянную попытку. Мистер Харви держал свой испорченный головной убор так, будто он стеклянный. Сказал, поместит его в рамку как спиритический трофей.

Позже Рут сообщила мне, что цилиндр не с Сэвил-роу, а из какого-то дешевого ателье в Бейсуотере. Пускай мистер Харви и производит впечатление человека состоятельного, но по части шляп вкус у него никудышный, сказала она.

Без малого полночь, ужасно холодно и промозгло, я разбита усталостью и оглушена хлоралом – но в доме стоит тишина, и я должна написать о последних событиях. Опять приходили Селинины духи. А где еще, как не в своем дневнике, я могу рассказать об этом?

Они наведались, пока я была в Гарден-Корт. Я уехала с утра и просидела там до трех, а по возвращении домой, как обычно, поднялась прямиком к себе – и мгновенно поняла, что в мое отсутствие в комнате кто-то был и трогал мои вещи. В полутьме я ничего толком не видела, но чувствовала: что-то здесь изменилось. Первой ужасной мыслью было, что мать порылась в моем столе, нашла дневник и прочитала.

Но нет, дело оказалось не в дневнике. Я сделала еще шаг вперед – и увидела. Цветы в вазе, переставленной на стол с каминной полки. Цветы апельсина, среди английской зимы!

Я подошла к ним не сразу. С минуту стояла на месте, по-прежнему в плаще и со стиснутыми в кулаке перчатками. Камин горел, и в теплом воздухе витал цветочный аромат, – верно, его-то я и учуяла с самого порога. Теперь меня забила дрожь. Селина хотела сделать мне приятное, но только напугала, подумала я. Да, она со своими друзьями-духами и цветами по-настоящему пугает меня!

Потом я подумала: ну ты и дура! Все объясняется так же просто, как папины шляпы на вешалке. Наверняка цветы от Присциллы, она прислала из Италии… Тогда я наконец подошла к столу и поднесла букет к лицу. Всего лишь подарок от Прис, подумала я, всего лишь от Прис… И вдруг ощутила разочарование – такое же острое, как недавний страх.

Все же толика сомнения осталась, а хотелось полной уверенности. Я поставила вазу обратно на стол, звонком вызвала Эллис и мерила шагами комнату, пока не раздался стук в дверь. Но явилась не Эллис, а Вайгерс – ее лошадиное лицо казалось длиннее и бледнее, чем обычно; рукава были засучены по локоть. Эллис накрывает стол к обеду, доложила она, и на звонок могла откликнуться только она или кухарка. Ничего, сказала я, и она сгодится.

– Кто принес эти цветы?

Вайгерс тупо посмотрела на стол, на вазу, потом на меня:

– Прошу прощения, мисс?

Цветы! Когда я уходила, их здесь не было. Кто-то принес цветы в дом и поставил в майоликовую вазу. Не она ли? Нет, не она. Она весь день была дома? Да, весь день. Значит, приходил почтовый курьер с посылками, сказала я. От кого посылки? От моей сестры, мисс Присциллы… миссис Барклей… из Италии?

Вайгерс не знала.

Она вообще хоть что-нибудь знает? Я велела привести Эллис. Вайгерс поспешила вниз и через минуту вернулась с Эллис. Они обе стояли в дверях, хлопая глазами, пока я возбужденно ходила взад-вперед, указывая пальцем на вазу. Цветы! Цветы! Кто принес цветы в мою комнату и поставил в вазу? Кто принял посылку от моей сестры?

– Посылку, мисс? Никаких посылок не было.

– Никаких посылок от Присциллы?

– Вообще ни от кого.

Меня опять охватил страх. Я поднесла руку к губам, и Эллис, похоже, заметила, что пальцы мои дрожат. Она спросила, следует ли унести цветы, а я не знала, просто не знала, что ответить и как поступить. Они с Вайгерс ждали, но пока я колебалась, внизу стукнула дверь, зашуршали материны юбки и раздался раздраженный голос:

– Эллис? Эллис, ты где? – Вероятно, перед этим она безуспешно пыталась ее вызвонить.

– Ладно, ладно! – быстро сказала я. – Оставьте цветы и ступайте прочь обе!

Однако мать оказалась быстрее меня. Она вышла в холл и увидела служанок около моей двери:

– В чем дело, Эллис? Маргарет, ты уже вернулась?

Затем послышались шаги вверх по лестнице. Эллис повернулась от меня и сказала, мол, мисс Маргарет спрашивает про цветы, мэм. Цветы? Какие еще цветы? – отозвался голос матери.

– Да не важно, мама, пустяки! – крикнула я. Эллис с Вайгерс все еще в нерешительности топтались у двери, и я настойчиво повторила: – Ступайте прочь! Ступайте же!

Но мать уже стояла за ними, загораживая путь. Она посмотрела на меня, потом на стол. О, какой чудесный букет! – сказала она и снова перевела глаза на меня. Что случилось? Почему я такая бледная? Почему в комнате так темно? Она приказала Вайгерс зажечь лампу от каминного огня.

Ничего не случилось, сказала я. Мне жаль, что я побеспокоила девушек из-за собственной нелепой ошибки.

– Ошибки? Какой еще ошибки? – спросила она. – Эллис?

– Мисс Прайер говорит, что не знает, кто принес цветы, мэм.

– Не знает? Как ты можешь не знать, Маргарет?

Да я знаю на самом деле, ответила я, просто у меня из головы вылетело. Я сама и принесла цветы… ну да, сама и принесла. Я смотрела в сторону, но почувствовала, что взгляд матери стал острее и пристальнее. Наконец она что-то шепнула служанкам, и те тотчас удалились. Потом она шагнула в комнату и закрыла за собой дверь. Я вся внутренне сжалась: обычно мать заходит ко мне только поздно вечером. Она осведомилась, что за дичь со мной творится. Да ничего со мной не творится, сказала я, по-прежнему не глядя на нее; просто вышло дурацкое недоразумение, и все. Ей незачем оставаться здесь. Мне нужно переобуться и переменить платье.