То есть какого-то человека, ради которого она готова провести пять лет своей жизни в тюрьме? В Миллбанке?

Такое случается, сказал Стивен. Ведь мисс Доус очень молода и, насколько он помнит, весьма хороша собой.

– А замешанный в деле «дух», теперь припоминаю, имел обличье привлекательного молодого мужчины. Ты же сама прекрасно знаешь, что призраки, являющиеся на спиритических сеансах, – всего лишь актеры в муслиновых балахонах.

Я потрясла головой и сказала: нет-нет, здесь ты ошибаешься! Точно ошибаешься!

Брат пристально посмотрел на меня, словно говоря: да что ты знаешь о чувствах, которые заставляют юную красавицу сесть в тюрьму во спасение своего возлюбленного?

Действительно, что я знаю о таких вещах? Невольно я опять подняла руку к груди, а потом, чтобы скрыть жест, потянула воротник платья. Неужели он и вправду считает спиритизм полной чепухой? – спросила я. А всех медиумов мошенниками? Брат вскинул ладонь:

– Я сказал не «все», а «большинство». Это Барклей считает, что они жулики все до единого.

С мистером Барклеем мне говорить не хотелось.

– Ну а сам-то ты что думаешь? – спросила я.

Стивен ответил, что с учетом всех фактов он думает ровно то, что думает любой здравомыслящий человек: спиритические медиумы в большинстве своем обычные шарлатаны, но некоторые, не исключено, жертвы душевной болезни или мании – и вполне возможно, Доус одна из них, в каковом случае она заслуживает скорее жалости, чем насмешки. Однако все остальные…

– Ну, мы ведь живем в удивительное время. Я могу пойти в телеграфную контору и отправить послание человеку в такую же контору по другую сторону Атлантики. Как это происходит? Не знаю. Пятьдесят лет назад подобное считалось совершенно невозможным – явным противоречием всем законам природы. Однако, когда кто-то присылает мне телеграмму, я не считаю, что меня одурачили и что на самом деле сообщение отстучал какой-то малый, спрятавшийся в соседней комнате. Равным образом я не полагаю – как полагают иные священники, – что всякий спирит, передающий мне послание из иного мира, не кто иной, как дьявол в человеческом обличье.

Но телеграфные аппараты соединены проводами, сказала я. А брат ответил, что уже сейчас некоторые инженеры допускают возможность создания сходных аппаратов, работающих без проводов.

– Возможно, в природе существуют своего рода провода… некие прозрачные незримые волокна… – Стивен пошевелил пальцами в воздухе, – столь тонкие и непостижимые, что в науке для них нет названия; столь тонкие, что они пока еще даже не обнаружены учеными. Возможно, только самые высокочувствительные девушки, вроде твоей Доус, способны осязать такие провода и слышать сообщения, передаваемые по ним.

– Послания, Стивен? От мертвых? – спросила я, и брат ответил, мол, если мертвые и впрямь продолжают существование в иной форме, значит нам требуются поистине странные и необычные средства сообщения с ними…

– Но если это действительно так и Доус невиновна… – начала я.

Нет, он не говорил, что так и есть на самом деле; он лишь допустил, что такое возможно.

– И даже если бы так и было на самом деле, это вовсе не означает, что ей можно верить.

– Но если она и вправду невиновна…

– Если она невиновна, пускай ее духи докажут это! Кроме того, по-прежнему остается вопрос девушки с нервным расстройством и пожилой дамы, умершей от испуга. Я бы не взялся оспаривать столь очевидные свидетельства. – Минуту назад мать вызвала звонком Вайгерс, и теперь брат подался вперед и взял печенье с тарелки, принесенной служанкой. – А посему я считаю… – он стряхнул крошки с жилета, – что прав в первом своем предположении. Сердечного дружка в муслине я предпочитаю незримым волокнам.

Подняв глаза, я увидела, что Хелен по-прежнему наблюдает за нами. Вероятно, она была рада, что я держусь со Стивеном просто и дружелюбно, – я далеко не всегда с ним такая, знаю. Я хотела подойти к ней, но тут мать позвала ее к карточному столу, за которым уже собрались Прис, Артур и миссис Уоллес. С полчаса они играли в двадцать одно, потом миссис Уоллес вскричала, что она разорена, у нее все пуговицы вышли, и отправилась наверх. Когда она вернулась, я ее остановила и снова завела разговор про миссис и мисс Сильвестр. Какой показалась ей девушка, когда она видела ее в последний раз? Она производила впечатление «малость тронутой умом», ответила миссис Уоллес: мать сосватала ей какого-то джентльмена с косматой черной бородой и красными губами – «и на вопрос „как поживаете?“ мисс Сильвестр решительно всем отвечала одно: „Я выхожу замуж“ – и совала под нос руку, на которой красовалось кольцо с изумрудом размером с яйцо, да еще эти ее волосищи рыжие… Ты ведь знаешь, разумеется, что она богатая наследница?».

– А где живут миссис и мисс Сильвестр? – спросила я, и миссис Уоллес значительно прищурилась:

– Так они, моя дорогая, уехали обратно в Америку.

В последний раз она встречалась с ними незадолго до окончания судебного процесса, а потом вдруг разнеслась новость, что они уволили всю прислугу и продали дом. Она в жизни не видела, чтобы женщина так торопилась увезти свою дочь подальше и выдать замуж.

– Но ведь где судебный процесс, там всегда скандал. Полагаю, в Нью-Йорке к подобным вещам относятся проще.

Тут мать, отдававшая какие-то распоряжения Вайгерс, повернулась к нам и спросила:

– Что такое? Вы о ком говорите? Надеюсь, не о призраках? – От отсвета карточного сукна горло у нее было зеленым, как у жабы.

Я отрицательно мотнула головой, но ничего не сказала, предоставив говорить Присцилле.

– А в Маришесе… – опять начала она, взяв сданные карты, а чуть погодя перескочила на другую тему: – А в Италии…

И далее у них завелся обрывочный разговор о свадебном путешествии. Я стояла у камина, глядя в огонь; Стивен дремал над газетой. Спустя время до меня донеслись слова матери:

– …никогда не бывала, сэр, и не имею ни малейшего желания! Мне противна самая мысль о тяготах путешествия, о тамошней жаре, о местной кухне. – Она все еще разговаривала с Артуром об Италии. Рассказывала, как папа ездил туда по своим научным делам, когда мы с Прис были маленькими, и как планировал очередную поездку со мной и Хелен в качестве помощниц. Он и понятия не имел, что Хелен такая ученая, удивился Артур, а мать ответила: о, именно работе мистера Прайера мы обязаны тем, что милая Хелен теперь с нами!

– Хелен посещала лекции мистера Прайера, там Маргарет с ней и познакомилась и привела в наш дом. С тех пор она стала нашей дорогой гостьей и любимицей мистера Прайера. Разумеется, мы не знали – верно, Присцилла? – что она ходит к нам только из-за Стивена… Ну-ну, не красней, Хелен, дорогая!

Я стояла у камина и все слышала. Я увидела, как щеки Хелен залились краской, но мои щеки остались прохладными. В конце концов я столько раз слышала эту историю, что и сама уже почти в нее поверила. Кроме того, слова брата заставили меня глубоко задуматься. Больше я в разговорах участия не принимала, но перед тем, как подняться в свою комнату, снова подошла к Стивену, разбудила от дремоты и сказала:

– Насчет твоего малого в муслине… Я разговаривала с женщиной, исполняющей обязанности тюремного почтмейстера, и знаешь, что она сказала? За все время своего пребывания в тюрьме Селина Доус не получила и не отправила ни одного письма. Так вот ответь мне: кто добровольно сядет в Миллбанк во спасение возлюбленного, который не присылает ничего – ни письма, ни весточки?

Брат ответить не смог.

Нынче вечером вышла ужасная ссора! Всю вторую половину дня я провела с миссис Бринк и немного опоздала к обеду. Мистер Катлер постоянно опаздывает, но никто и слова не говорит.

Когда я проскользнула в столовую комнату, мистер Винси сказал:

– Надеюсь, мисс Доус, Бетти оставила для вас вашу порцию, а не скормила собаке. Мы уже подумали, что теперь вы считаете ниже своего достоинства есть с нами.