– Смирная девушка, судя по всем отзывам. Но знаете, даже самая смирная собака порой кидается на свою хозяйку.

Он советовал послать за служанкой и взять извозчика, но я просто не смогла бы сидеть в тесноте кэба, представляя Селину в тесной темной камере. А потому быстро зашагала сквозь ночной мрак, не думая о собственной безопасности. Только в конце Тилт-стрит я пошла медленнее, подставляя разгоряченное лицо студеному ветерку. Мать наверняка спросит, как прошел визит, и мой ответ должен прозвучать совершенно спокойно. Я ведь не могу сказать: «Сегодня одна девушка сорвалась с цепи и ударила надзирательницу. Она впала в буйство и наделала шуму». И не могу не потому, что мать по-прежнему считает арестанток смирными, жалкими и безопасными. А потому, что я непременно истерически разрыдаюсь и выкрикну правду…

Что Селина Доус нарочно ударила надзирательницу и теперь в смирительном камзоле томится в карцере, поскольку не хочет покидать Миллбанк и разлучаться со мной…

Я решила хранить спокойствие, в разговоры с матерью не вступать и тихо подняться к себе. Решила сказать, что неважно себя чувствую и хочу лечь спать пораньше. Однако Эллис, открывшая мне дверь, посмотрела на меня странно, а когда посторонилась, пропуская меня, я увидела в столовой зале празднично накрытый стол с цветами и свечами. Потом в холл вышла мать, бледная от тревоги и раздражения:

– Да как ты смеешь так со мной поступать? Расстраивать мои планы! Заставлять волноваться!

О господи, у нас же сегодня званый ужин, первый после свадьбы Присциллы, а я совсем забыла!

Мать подошла и подняла руку – я отшатнулась, ожидая пощечины.

Но она не ударила. А сдернула с меня плащ и принялась расстегивать воротник платья.

– Снимай с нее платье, Эллис, прямо здесь! – крикнула она. – Нельзя же тащить такую грязь в комнаты, по коврам разносить!

Только тогда я заметила, что вся в известке, – верно, измазалась об стену, когда поднимала мисс Брюер. Пока я стояла в замешательстве, мать ухватилась за один рукав, а Эллис за другой. Они стянули с меня корсаж, и я неуклюже переступила через упавшие на пол юбки. Затем с меня сняли шляпу, перчатки и башмаки, облепленные грязью. Эллис торопливо унесла одежду, а мать схватила меня за руку, покрытую мурашками, затащила в гостиную и закрыла дверь.

Я, как и собиралась, сказала, что мне нездоровится, но мать горько усмехнулась:

– Нездоровится? Нет, Маргарет, нет. Ты всегда держишь в рукаве свой козырь с болезнью. Ты недомогаешь, когда тебе удобно.

– Мне правда нехорошо, – сказала я, – и из-за тебя становится только хуже…

– Однако для поездок в Миллбанк, как я погляжу, ты вполне здорова!

Я взялась за лоб, но мать оттолкнула мою руку в сторону:

– Ты эгоистична и строптива! Я такого терпеть не намерена!

– Пожалуйста! – взмолилась я. – Пожалуйста, позволь мне пойти к себе и лечь…

– Ты сейчас пойдешь к себе и оденешься, – перебила мать. – Причем оденешься самостоятельно – служанкам сейчас недосуг тобой заниматься.

– Не могу, мама, я совсем не в себе… мне пришлось стать свидетелем ужаснейшей сцены там, в Миллбанке.

– Твое место здесь, а не в тюрьме! – ответила она. – И пора уже показать, что ты это понимаешь. Теперь, когда Присцилла вышла замуж, ты должна выполнять надлежащие обязанности в доме. Твое место здесь. Ты должна быть здесь, рядом со своей матерью, и встречать гостей…

Она продолжала в том же духе, а когда я сказала, что с ней ведь будут Стивен и Хелен, голос ее зазвучал еще резче и пронзительнее. Нет! Она не потерпит! Она не допустит, чтобы гости сочли меня малодушной или эксцентричной, – последнее слово она почти провизжала, брызнув слюной.

– Ты не миссис Браунинг, Маргарет, как бы тебе ни хотелось быть ею. Ты вообще не какая-нибудь миссис Знаменитость. Ты всего лишь мисс Прайер. И твое место – сколько еще повторять? – твое место здесь, рядом с матерью!

Голова у меня начала болеть еще в Миллбанке, а теперь просто раскалывалась. Но когда я сказала об этом матери, она махнула рукой и ответила, мол, надо принять хлорал и все пройдет. У нее сейчас нет на меня времени, я могу сама взять лекарство. И она сказала, где его держит, – во внутреннем ящичке бюро.

Я поднялась к себе. В холле я встретила Вайгерс и отвернула лицо, когда она изумленно округлила глаза, увидев меня с голыми руками, в нижних юбках и одних чулках, без обуви. На кровати лежало мое платье и брошь к нему. Я все еще возилась с застежками, когда к дому подкатил первый экипаж – кэб, в котором приехали Стивен и Хелен. Без помощи Эллис я была как без рук; на поясе платья вылезла какая-то проволочка, и у меня не получалось затолкать ее обратно или хотя бы загнуть, чтоб не кололась. В висках пульсировала боль, и я плохо соображала. Когда я вычесывала из волос известку, щетка казалась набранной из стальных иголок. Я видела свое отражение в зеркале: глаза обведены темными кругами, похожими на синяки; ключицы остро торчат, как лезвия ножей. Я прислушалась к голосу Стивена, раздававшемуся двумя этажами ниже, удостоверилась, что дверь гостиной закрыта, после чего спустилась в комнату матери и отыскала хлорал. Я приняла двадцать гранул, а потом, немного подождав, когда лекарство подействует, но так ничего и не почувствовав, приняла еще десять.

Тогда кровь в моих жилах словно загустела, лицевые мышцы налились тяжестью, боль за лобной костью несколько притупилась, и я поняла, что хлорал действует. Я поставила склянку обратно в ящичек, очень аккуратно, как поставила бы мать. Потом сошла вниз, чтобы стоять рядом с матерью и улыбаться гостям. Она лишь раз взглянула на меня, проверяя, опрятно ли я выгляжу, и больше не смотрела. Однако Хелен подошла ко мне и поцеловала.

– Я знаю, вы поссорились, – шепнула она.

– Ах, Хелен, как же я жалею, что Присцилла уехала! – пробормотала я.

Потом я испугалась, что она учует запах хлорала на моих губах, и поспешно взяла у Вайгерс с подноса бокал вина, чтобы его перебить.

Вайгерс взглянула на меня и тихо сказала:

– У вас шпильки из прически вылезли, мисс.

Она на минуту уперла поднос в бедро и свободной рукой воткнула шпильки поглубже – внезапно мне показалось, что еще никто никогда не проявлял ко мне такой заботы.

Потом Эллис ударила в обеденный гонг. Стивен взял под руку мать, Хелен пошла с мистером Уоллесом, а меня повел мистер Данс, жених мисс Палмер. У мистера Данса бакенбарды и очень высокий лоб. Я сказала… правда, сейчас у меня такое впечатление, будто слова произносила какая-то другая женщина… так вот, я сказала:

– У вас очень занятное лицо, мистер Данс! В детстве отец рисовал мне лица наподобие вашего. Если перевернуть лист вверх ногами, оно превращается в совсем другое лицо. Помнишь папины рисунки, Стивен? – Мистер Данс рассмеялся, Хелен недоуменно на меня посмотрела, а я продолжила: – Вы должны встать на голову, мистер Данс, и показать нам второе ваше лицо, которое вы от нас прячете!

Мистер Данс снова рассмеялся. Помню, он смеялся на протяжении всего ужина, причем во все горло, и в конце концов страшно утомил меня своим хохотом. Я зажмурилась и надавила пальцами на веки.

– Сегодня Маргарет выглядит усталой, – сказала тогда миссис Уоллес. – Ты устала, Маргарет? Ты слишком уж волнуешься о своих подопечных.

Я открыла глаза. Свет свечей на столе показался нестерпимо ярким.

– Что за подопечные, мисс Прайер? – поинтересовался мистер Данс, и миссис Уоллес ответила за меня, что я посещаю Миллбанкскую тюрьму и подружилась там со всеми арестантками.

Мистер Данс вытер рот салфеткой и сказал: ну надо же, как интересно!

Торчащая из пояса проволочка колола все сильнее.

– Судя по рассказам Маргарет, порядки там крайне суровые, – услышала я голос миссис Уоллес. – Но эти женщины, разумеется, привычны к тяжелой жизни.

Я уставилась на нее, потом перевела взгляд на мистера Данса.

– Мисс Прайер ездит туда, чтобы их изучать? – спросил он. – Или обучать?

– Чтобы утешать и воодушевлять, – ответила миссис Уоллес. – И наставлять на путь истинный…