— Твой отец не желает, чтобы ты ехала в Неаполь, — это слишком далеко.
— Но ты же едешь, и мадонна Адриана тоже, — надулась Лукреция.
— Я расскажу тебе всё-всё о Санче Арагонской и остальных неаполитанских дамах, — пообещала я. — А они узнают, что у них ничего не получится, если они попробуют затмить нас с тобой.
Недовольная гримаса Лукреции тут же исчезла, и на её месте показались прелестные ямочки.
— Что ж, пусть даже Санча и красавица, но её свадьба просто не может быть такой же чудесной, как моя.
Она и не была.
— Неужели это из-за меня? — пожаловалась я Леонелло. — Может быть, это моё присутствие отравляет все свадьбы? Моя была фарсом, свадьба Лукреции была изнурительной, а эта — так просто гнетущей.
— Действительно, она, похоже, началась под несчастливой звездой, — согласился мой телохранитель.
С того самого момента, когда мой Папа послал меня в Неаполь вместе с остальной своей свитой, непрерывно лил дождь. Четыре дня и ночи я провела в карете вместе с Леонелло, мадонной Адрианой и нервным маленьким немцем-церемониймейстером по фамилии Бурхард, который был послан к неаполитанцам, чтобы просветить их относительно всех нюансов сложной церемонии, совмещающей в себе сразу коронацию и свадьбу. Бурхард все четыре дня жаловался, что новый король Неаполя непременно уронит Распятие, когда будет давать присягу, или наденет под корону не ту шапку, а Леонелло сначала дразнил мадонну Адриану, пока даже она, всегда безмятежная, не вышла из себя, а потом принялся изводить Бурхарда, услужливо указывая, какие ещё катастрофы, кроме тех, которые тот предвидел, могут произойти. К тому времени, когда мы подъехали к Кастель Нуово в Неаполе, одежда на мне была сырой, я чихала и готова была всех их задушить. Мне очень хотелось увидеть красоты Неаполя — знаменитые церкви, людный порт и громаду Кастель Нуово с его двумя одинаковыми башенками, соединёнными мраморной триумфальной аркой. Но из-за мерзкой погоды город казался унылым и мрачным; цветы в нишах всех знаменитых церквей из-за дождей превратились в мокрые кучки стеблей и листьев, а белая мраморная арка, когда мы, разбрызгивая грязь, въехали в неё на пятый день пути, была окутана туманом. Когда вслед за мною в город приехал мой Папа, у него не оказалось для меня времени из-за хаоса, предшествующего заключению союза против Франции. Коронация показалась мне бесконечной, я почти не понимала неаполитанский диалект, а несчастный Бурхард почти безостановочно повторял «Gott in Himmel!», и готов был рухнуть от изнеможения.
И не он один. К тому времени, когда дело наконец-то дошло до свадьбы, мой нос стал огромным, красным и сопливым. Ещё до того, как епископ заставил всех нас стоять под дожем, пока он монотонно читал благословение и брызгал на нас святой водой — как будто вокруг и так было недостаточно воды! — я уже непрерывно чихала в свой парчовый рукав. То же мне Джулия La Bella, угрюмо подумала я, когда гости на свадьбе, все с грязными подолами и заученно весёлым выражением на лицах заходили в скучную, унылую часовню Кастель Нуово. Сегодня я совсем не чувствовала себя Венерой Ватикана. Одежда на мне была сырая, я чувствовала, что моё розовое платье, подол которого был заляпан грязью, выглядит неопрятно, на лице у меня были прыщи, из носа текло — я явно выглядела не самым лучшим образом. А ведь я в это утро хотела блистать, потому что Сандра Арагонская несомненно была красавицей.
И, если я не ошибалась, от неё следовало ждать неприятностей. Полногрудая, темноволосая, с оливковой кожей и голубыми глазами, она скользящей походкой вплыла в часовню в своём голубом парчовом платье, и даже льющий снаружи проливной дождь не пригасил её кокетливых взглядов. Она показала свои ямочки епископу, томно опустила глаза, глядя на Чезаре, который стоял в своих красных кардинальских одеждах, мрачный и молчаливый, и подарила белозубую улыбку Папе, которого это явно позабавило. Но она ни разу не взглянула на бедного малыша Джоффре, который преклонил колена рядом с нею перед алтарём на шитой золотом подушке, выпучив глаза и ведя себя с трогательной искренностью. Он был ниже её на целую голову. Благонравный двенадцатилетний мальчик, довольно красивый, с золотисто-рыжими волосами, в камзоле с модными разрезами, но рядом со своей уверенной в себе, полностью владеющей собой невестой он казался нервным и дёрганым — собственно, он, по правде сказать, казался таким и рядом со своими братьями и сестрой. Вообще, Джоффре всегда выглядел так, будто его слепили из того, что осталось после того, как была завершена работа над непроницаемым Чезаре, важничающим Хуаном и очаровательной Лукрецией. Родриго любил Джоффре меньше остальных своих детей — я помнила, что он однажды сказал — возможно, Джоффре вовсе и не его сын. Как будто это Джоффре был виноват в том, что эта много о себе воображающая длинноносая Ваноцца деи Каттанеи засматривалась на других мужчин.
— Бедный Джоффре! — вырвалось у меня, после чего я снова чихнула в рукав.
— Да, — понизив голос, неожиданно согласилась стоящая рядом со мною мадонна Адриана. — Эта Санча наверняка шлюшка, или я никогда не видела потаскух. Будем надеяться, что неаполитанские войска, которые нам даст этот союз для войны против французов, будут того стоить.
Санча Арагонская снова бросила на моего Папу горящий взгляд, пока читали её новый титул принцессы Скиллаче, потом наклонилась и поцеловала его туфлю.
— Леонелло, — прошептала я своему телохранителю, когда он вытянул шею, чтобы получше рассмотреть пышную грудь невесты, — не пяльтесь!
— Скажите это своему Папе. — Леонелло насмешливо ухмыльнулся, глаза его блестели, как стекло, и казались такими же жёсткими. В последние месяцы Леонелло был со мною немного суше прежнего, насмешливее и чуть отчуждённее. Я понимала, почему — он сожалел о признаниях, которые он сделал, когда я подарила ему новый камзол. Мне хватило ума не выказывать своей жалости, когда он рассказал мне о своём прошлом, но он всё равно на меня злился. Почему-то в том, что с его языка сорвались какие-то секреты, была виновата я, впрочем, это было делом обычным. Мужчины совершают ошибки или думают, что совершают ошибки, а вину за это всегда сваливают на женщин.
Поцеловав папскую туфлю, Санча Арагонская тряхнула юбками, а заодно и бюстом и снова встала на колени на свою шитую золотом подушку. Похоже, Папа Римский с удовольствием обозревал выставленные напоказ пышные груди многочисленных неаполитанских красоток. Не только Санча, но и все её дамы, а также и римские дамы начинали бросать вокруг себя зовущие взгляды. Я уныло шмыгнула носом и в очередной раз прокляла дождь, из-за которого мои глаза превратились в слезящиеся щёлки, а мой носовой платок — в мокрый комок материи. К тому времени, как жених и невеста произнесли брачные обеты, над их головами опустился церемониальный меч и гостей проводили по винтовой лестнице из часовни в большой пиршественный зал наверху, я готова была променять все жемчуга в моей причёске и на моей шее на возможность рухнуть в тихую, тёплую постель и спокойно умереть или хотя бы мучиться в уединении от простуды. Но наложница Папы на людях всегда должна выглядеть полной достоинства, красивой и весёлой, так что я снова мужественно шмыгнула носом и поцеловала Джоффре, когда он вместе с женой сошёл с возвышения перед алтарём.
Когда долгий пир, наконец, завершился, он и Санча грациозно протанцевали basse danse[100]; Джоффре с торжественным видом провёл жену через все сложные па; однако Джоффре был недостаточно высок, чтобы поднимать и крутить Санчу в следующем танце, быстрой вольте[101]..В ней партнёром своей новой сестры стал Чезаре Борджиа, и к ним присоединились её дамы, похожие в своих ярких нарядах на летние цветы.
— Не хочешь ли присоединиться к ним, Джулия? — спросил меня Родриго. — Ты же знаешь, как я люблю наблюдать за тем, как ты танцуешь.
