— Кармелина?

Я повернулась к двери кухонь. Там стояла Джулия Фарнезе, перекинув через руку шлейф своего шёлкового абрикосового платья и глядя на меня. Я скорее почувствовала, чем услышала, как кухонные мальчики за моей спиной замерли, уставившись на неё, и мальчики, следящие за очагами, тоже побросали работу, чтобы воззриться на этого сказочного золотого феникса, выглядящего совершенно неуместно среди грязных сковородок, суповых чашек и поварёшек.

— Кубок синьора Сфорца, — тихо сказала мне наложница Папы. — Я отнесу его сейчас.

— Да, мадонна. — Я присела в реверансе и протянула ей пузырёк с укропным маслом, который я собиралась вылить в вино. — Я знаю, что вы сейчас скажете. Я видела, в каком он настроении, и понимаю, что от меня требуется...

— Оставим это. — Она с улыбкой взяла тяжёлый кубок в обе руки. — Я думаю, Лукреция может нынче делать со своим мужем всё, что ей хочется, а вы?

— Но мадонна Адриана, — выдавила я из себя. — Разве она...

Джулия оглядела ряды кубков.

— Который здесь её?

Я показала.

— Я видела её там, наверху, — она следит за всеми, точно коршун. Особенно за синьором Сфорца.

Джулия взяла из моей руки пузырёк и задумчиво вылила его в кубок мадонны Адрианы.

— Может быть, и нет.

Я почувствовала, как во мне поднимается смех. Может статься, я налила слишком много розового вина в тот соус, где были трюфеля и лососёвая икра, но сейчас я не могла подавить хихиканье.

— Чем вы их накормили? — спросила Джулия, хихикая в ответ.

— Почему все меня об этом спрашивают?

— Потому что к тому времени, как все наелись устриц, Лукреция и синьор Сфорца держали под столом друг друга за руки. К тому времени это было самое невинное из того, что происходило под столом.

Я не смогла ответить, просто прыснула со смеху, а она взяла два кубка вина и пошла обратно наверх.

— Над чем ты смеёшься? — спросил Марко.

— Ни над чем. Попробуй вот это. — Я положила последнюю устрицу ему в рот и нажала пальцами на его губы, чтобы удостовериться, что он проглотил последнюю каплю острого соуса. Он посмотрел на меня, и его брови взлетели вверх.

— Вкусно, — сказал он, проглотив устрицу.

— Я знаю.

Вскоре в кухни дошла весть о том, что мадонна Адриана чувствует себя неважно и ушла к себе и после этого остальные гости решили разъезжаться. Собственно, гости в зале начали расходиться сразу среди сдавленного смеха, перешёптываний и шуршания юбок, и, заглянув в зал с лестничной площадки, я увидела, что дама в бледно-голубом сплелась в объятиях с мужчиной, который надел ей на ногу потерянную туфельку, они целовались и ощупью поднимались наверх, к спальням. Ещё одна пара обнималась в широких дверях зала. Что касается синьора Сфорца и Лукреции Борджиа, то их нигде не было видно.

— Хорошо, — сказала я вслух и бодро пошла вниз, в кухни, чтобы сунуть последний грязный котелок в лохань с водой и помахать рукой оставшимся в кухнях служанкам и кухонным мальчишкам. — Работайте дальше, — весело сказала я и вприпрыжку побежала по чёрному коридору. Что это, кажется, костлявая Пантесилея обнимается в лестничном колодце не с одним, а сразу с двумя стражниками?! Я вплыла в мою тихую маленькую пахнущую оливковым маслом комнату и с удовлетворением увидела, что рука святой Марфы не высунулась из своей коробки, чтобы меня укорить. Собственно, мне показалось, что она мною, в общем-то, довольна. Я погладила высохшую руку, потом пошарила на полке за коробкой. И нашарила лайм.

— Маэстро Сантини?

Усталый судомойщик на мгновение перестал мести пол, чтобы ответить на мой вопрос.

— Он вышел, чтобы подышать воздухом и помочиться, так он сказал. — Судомойщик фыркнул. — Наверное, поэтому он сначала зашёл в свою комнату за плащом, кошельком и коробочкой с костями.

— О! — Мой голос прозвучал глухо. Судомойщик озадаченно посмотрел на меня, и я знаком показала ему, чтобы он продолжал мести. Он был в кухнях одним из последних; большинство остальных хихикающими парами расходились по разным тёмным углам. Из-под стола раздалось исступлённое «мяу», и я увидела своего старого знакомого, одноухого кота, в экстазе спаривающегося с гладкой маленькой кошкой, которая обыкновенно ловила мышей в винных погребах. — И вы тоже?! — прошипела я. — Я наготовила таких кушаний, что все в доме пылали страстью, даже чёртов кот, и что же, мне из этого ничего не достанется?

У меня возникла смутная мысль — пойти на крышу, чтобы вдоволь глотнуть свежего воздуха и охладить кровь, но когда я взбиралась по лестнице, я увидела на другой стороне галереи мерцание свечи.

— Ш-ш. — До меня донеслось тихое хихиканье. — Не так громко, не то нас услышат! — Свеча оплыла и едва не погасла, когда к девушке прижалась более высокая тёмная фигура и наклонила голову к её лицу. Я затаила дыхание и отступила назад, в темноту, и мгновение спустя мимо меня, шурша юбками, пронеслась папская дочь; её лицо сияло, и она за руку тащила за собой своего мужа, графа Пезаро, двадцатисемилетнего высокого, темноволосого, с модной короткой бородкой и усами. На его лице играла чувственная полуулыбка, и он мчался за своей молодой женой, как мальчишка. С ещё одним взрывом приглушённого смеха они оба исчезли в спальне мадонны Лукреции, и я услышала, как в её двери щёлкнул замок.

Моё настроение несколько улучшилось, и я невольно улыбнулась. Пожалуй, я пойду не на крышу, а в кухню, и сделаю новобрачным поссет. Всего один кубок, потому что влюблённые всегда пьют из одного кубка.

— Ты что это, девушка, шпионишь за моей сестрой?

Я дрогнула и обернулась. Несмотря на слова, я заподозрила, что это Леонелло, потому что он любил бесшумно подкрадываться ко мне сзади со своей шельмовской ухмылкой, ибо знал, как это выбивает меня из колеи. Но глаза, сверкнувшие на меня из мрака, были на одном уровне с моими — на меня смотрел Чезаре Борджиа, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Ваше высокопреосвященство. — Я поспешно присела в реверансе; моё сердце всё ещё колотилось как бешеное. За его спиной стоял его страшный телохранитель, Микелотто, бесцветный и всегда молчащий, и я не знала, кто из них испугал меня больше, когда они вдруг появились из темноты. — Прошу прощения, ваше высокопреосвященство. Я вовсе не хотела мешать. Пожалуйста, извините меня...

— Я тебя не извиняю. Ты шпионила за моей сестрой?

— Э-э — нет. Я собиралась принести ей горячего поссету. — От его взгляда у меня по-прежнему частил пульс. Мои глаза наконец привыкли к темноте, и теперь я хорошо видела его тонкую, как клинок, облачённую в тёмный бархат фигуру, его сложенные на груди руки и спутанные волосы. Он прислонился к стене и в своём тёмном одеянии походил на ещё одну ночную тень. — Горячего вина с пряностями и молоком.

— Я знаю, что такое поссет.

Наступило неловкое молчание. Я подумала, не стоит ли мне вернуться в кухни, однако он не говорил, что я могу идти, и я подумала, что благоразумней будет не двигаться с места. Это было всё равно, что стоять перед свернувшейся змеёй. Его отец походил на рассерженного фыркающего быка, и, завидев его, я чувствовала, что надо бежать со всех ног. Но перед замершей змеёй надо было тоже замереть и не двигаться, покуда тебе не скажут, что можно.

— Новобрачная становится настоящей женой. — Он посмотрел на дверь, за которой скрылись Лукреция и её муж. — Святой отец будет мною недоволен.

«Тогда зачем?» — подумала я, но мне хватило ума не задать свой вопрос вслух. Я понятия не имела, для чего молодому кардиналу Борджиа понадобилось мыслить вслух в присутствии служанки — возможно, ему стало грустно, когда он увидел, что его младшая сестрёнка вот-вот станет взрослой женщиной. Но если князь церкви снисходит до того, чтобы думать вслух в твоём присутствии, это вовсе не значит, что ты должна что-то отвечать.

Его глаза встретились с моими, как будто он услышал мой невысказанный вопрос.

— Мне трудно хоть в чём-либо отказать сестре, — сказал он. — Сфорца — осёл, но, если она его хочет, она его получит. — Его белые зубы блеснули в улыбке. — Само собой, если он нынче не будет с нею нежен, я перережу ему горло.