— Я могу посоветовать, — охотно отозвался Винсент. — У него много хороших работ. Можно начать с экранизаций Шекспира — они талантливые.

— Гамлет? — с сарказмом спросил Уизли.

— Орсино, — поправил Винсент. — Хотя Лаэрт мне понравился больше, но начать лучше с «Двенадцатой ночи», там блестящий каст.

Уизли перестал улыбаться.

— Я давно не был в кино, — спокойно сказал он.

— Сейчас уже ничего не идет, — с сожалением сказал Винсент. — Но я очень советую найти хотя бы на дисках.

— А есть что-нибудь про войну? — насмешливо спросил Уизли.

— «Трус», — сказал Майкл. — Война между Севером и Югом.

Уизли кивнул, покрутил солнечные очки за дужку.

— Любопытно.

Сидя в темном зале, заполненном людьми, Майкл смотрел на экран и опять терял связь с тем, что создал. Ему казалось, он смотрит чужой фильм, не свой, не выученный наизусть за бесконечные дни монтажа. Это была история, которую снял не он, а что-то внутри него. Что-то огромное, требующее выхода, что-то, говорящее через него. Но не он сам.

Он смотрел на экран, скользя взглядом по лицам на экране, отрешившись от мыслей. Включился только на самой последней минуте.

Камера плавно отдалялась от темнеющего берега моря, его собственный голос за кадром читал стихи — ровно, почти монотонно. Со спокойной обреченностью.

Море все отдалялось, и наконец на краю пустого холодного пляжа показался валун, на котором сидел человек в гидрокостюме, с маской на коленях. Было уже темно, и только его черный силуэт вырисовывался на фоне воды.

Единственная роль, которую он сыграл в фильме — материализовавшийся рассказчик.

— Ничего нет. И нас нет, — сказал Майкл с экрана.

Тот погас, и на вспыхнувшей черноте огромного полотна проступили белые буквы: название фильма.

«НО КИТ ЕСТЬ»

Майкл рвался с фестиваля на фестиваль, чувствуя себя лягушкой, которая скачет по карте. Зак не шутил — осень была горячей. Он представлял фильм там, тут, в десятках разных мест. Критики встречали его осторожно, но в основном одобрительно. Где-то в середине этой фестивальной круговерти на Майкла вышли представители «Сильвер Бэй Лайн». Майкл, наученный Заком, старался выглядеть не слишком заинтересованным.

«Сильвер Бэй» была молодой независимой студией из Нью-Йорка, и в отличие от «Нью Ривер», которая специализировалась на кассовых фильмах и модных темах, у этих был очень широкий формат. Они выпускали комедии, концептуальные драмы, у них была своя студия анимации. Они не делали ставку на блокбастеры, которые приносили быстрые деньги и забывались через год, заполнив рынок мерчевыми игрушками и футболками. Они искали что-то новое, экспериментировали, рисковали — давали своим режиссерам карт-бланш и смотрели, что получится.

Они не делали деньги. Они делали фильмы. Они делали ставку на авторский голос, а не подгонку под ожидания аудитории продукта, который переписывает и сверяет со стратегией дюжина сценаристов и десяток продюсеров. Все, что они делали, было подчинено поиску «того самого» кино — без звезд, без гарантированных наград и премий, но с живой авторской интонацией. Они не предлагали заоблачные гонорары, но они предлагали свободу.

Майкл продал им фильм, не сомневаясь. И они развернули кампанию по его продвижению — по-своему, нарушая годами выработанные правила, не выкупая билборды и рекламные страницы в журналах, а запуская в соцсетях мемы, вирусные ролики и твиты с хохмами.

Потревоженные шумом, проснулись тяжеловесные критики, заговорили о Питере — его хвалили, его называли открытием года, удивлялись, как он из романтических комедий вырвался в драматические актеры, полностью сменив амплуа. Вскользь хвалили режиссерский дебют Майкла. Майкл радовался, но тоже вскользь. Он сделал главное, он рассказал историю, а дальше она уже жила сама по себе. Он просто стоял в стороне, кивая в ответ на поздравления.

Иногда они приходили оттуда, откуда Майкл совершенно не ждал. На одном из фестивалей снова появился Уизли.

— Почему его еще нет в кинотеатрах? — спросил он. — Мне пришлось добираться до тебя черт знает как, чтобы посмотреть еще раз.

— Его не успели выпустить, — сказал Майкл. — Мы пока только готовимся к дистрибуции. Мне правда очень приятно, что ты… — начал он, но Уизли перебил:

— Ты был прав.

Замолчал, опустив глаза и привычно вертя солнечные очки. Они сидели за столиком уличного кафе, встретившись после очередного показа.

— Прав в чем? — уточнил Майкл.

— Это история обо мне, — сказал Уизли. — Я бы очень хотел, чтобы это было не так, но это так. Я больше не могу сидеть на одном месте, мне самому теперь кажется, что меня кто-то зовет. Я только пока не понял, кто и куда.

Он завел за ухо рыжую прядь, не поднимая глаз. Потом добавил:

— Ты отобрал у меня прежнюю жизнь, и теперь я не знаю, благодарить тебя или ненавидеть. Я чувствовал связь с Грегом, пока пил. Он был со мной. Во время премьеры, когда ты читал стихи, я плакал по нему последний раз. Больше не могу. Не получается.

— У меня талант к разрушению, — признался Майкл.

Уизли поднял на него глаза.

— Кто автор стихов? — спросил он.

— Один человек, — сказал Майкл.

— Познакомь меня с ним.

— Не могу.

Уизли смотрел на него, не отводя взгляд.

— Он умер?..

— Нет, — быстро ответил Майкл. — Нет. Я просто не знаю, где он сейчас. Мы расстались.

— А, — сказал Уизли. — Ясно. Я так и думал.

Потом добавил, похлопав Майкла по руке:

— Значит, у тебя еще не все потеряно.

Майкл скептически пожал плечами. Спросил, чтобы не продолжать тему о Джеймсе:

— Как ты? Что собираешься делать?

— Ну, меня тут зовут сходить в кино, — с насмешливой улыбкой ответил тот. — Я многое пропустил за последнюю пару лет. Найду чем развлечься.

В начале октября Майкл вернулся в Лос-Анджелес. Едва он успел войти в дом и обнять Бобби, позвонил Зак.

— Канал Фокс, прямо сейчас, — сухо сказал он, не здороваясь. Майкл оглянулся, нашел ближайший пульт от телевизора.

— Что там?..

— Сам увидишь, — злобно сказал Зак.

Майкл переключил канал, увидел знакомую студию вечернего шоу, где за последние годы сам побывал пару раз. Сейчас там сидела Виктория.

— Это было очень тяжелое время, — говорила она. — Майкл много пил, все это знали. Но даже в трезвом виде он был способен на ужасные вещи. Я слышала от него такое, что ни одна женщина не должна слышать никогда в своей жизни. А когда я жаловалась подругам, говорила, что хочу это прекратить — все меня отговаривали, все говорили, что никто не будет это слушать, никому нет дела. Мне пришлось набраться смелости, чтобы прийти сюда и прямо сказать о том, что мне пришлось пережить.

— Он поднимал на вас руку? — с участием спросил ведущий.

Виктория опустила глаза, изображая взволнованное дыхание.

— Иногда это не обязательно, я хочу сказать, психологическое насилие ничуть не легче вынести, чем физическое или сексуальное. Когда я просила его остановиться, он угрожал, что натравит на меня свою собаку — у него огромный пес, я не знаю, он мог бы разорвать меня, наверное.

Кадр из студии сменился коротким роликом — видео было сделано сквозь окна его дома. Виктория что-то кричала, взмахивая руками, Майкл удерживал за ошейник Бобби, орал в ответ. Звука не было, только беззвучный крик. Потом ракурс сменился — Майкл подтащил Викторию к двери, вытолкнул из дома. При монтаже кто-то заботливо вырезал тот момент, где Виктория швырялась в него бутылкой и где Майкл запирал Бобби у себя в кабинете. При такой подаче он очевидно выглядел неуправляемым психом.

Майкл смотрел на экран, продолжая держать телефон возле уха. Покачивал пульт в пальцах, слушал тяжелое дыхание Зака.

— Ты в курсе, что происходит? — спросил Майкл.

— А как ты думаешь? — возмутился тот. — Чья это может быть идея?

— Ларри? Но почему? Мы же мирно расстались.

— Очевидно, он так не считает!