Вопрос, откуда Кормак О’Деррик брал выпивку, стал для Майкла просто спасением. Он не стал дожидаться, пока эти двое отлепятся друг от друга, а утянул Шеймуса выяснять, с какой такой божьей помощью Кормак не просыхает. Оказалось, тот гнал семидесятиградусный потин из картошки и свеклы — прямо у себя в ангаре. Отказаться и не попробовать было невозможно, и они с Шеймусом напробовались до такой степени, что кому-то из них пришла в голову гениальная идея проверить, кто окажется в гонках быстрее — Цессна или Фиат. Не откладывая проверку в долгий ящик, обе колымаги выкатили из ангара. О’Деррик стартовал на старушке Цессне, дав Майклу фору в три секунды. Впрочем, потом оказалось, что фора объяснялась не благородством, а тем, что О’Деррик не смог вовремя найти нужный тумблер.

Первый заезд Майкл выиграл, но позволил О’Деррику взять реванш. За одним реваншем последовал второй, за вторым — третий, потом Майкла за рулем сменил Шеймус. К этому времени на аэродроме уже собралась маленькая толпа, привлеченная их странными разъездами взад-вперед по взлетной полосе. Кто болел за Фиат, кто за Цессну, было неясно: орали все одинаково громко. Майклу показалось, что Джеймс там тоже где-то мелькнул, но всматриваться он не стал.

Развлечение закончилось неожиданно — Фиат наглухо встал. Последний раунд остался за О’Дерриком. Впрочем, сколько там до этого было раундов, Майкл не знал: счет все равно никто не вел. Тем не менее, О’Деррик заявил, что победа за ним, и увел желающих праздновать в ангар, к своему перегонному кубу.

Майкл остался. Он не мог бросить заглохшую машину посреди взлетной полосы, старые привычки взяли верх. Вместе с Шеймусом они дотолкали Фиат до ангара. О’Деррик, и без того подогретый, догонялся поверх, так что толку от него не было никакого — он даже не смог сказать, где лежат инструменты. Майклу пришлось искать самому. Среди залежей старых колес, пыльных, с ржавыми дисками, среди свертков тяжелого брезента и антикварных верстаков он нашел деревянный ящик с инструментами — и полез проверять, что случилось с Фиатом.

Начал с того, что по нетрезвости покалечил беднягу еще больше, оторвав ему рычаг переключения передач и доломав корзину сцепления. Оставить его в таком виде он, естественно, не мог, так что засучил рукава и полез исправлять.

Кузов крошился ржавчиной прямо у него в руках. Каким чудом машина вообще была на ходу — Майкл перестал понимать, заглянув под капот. Топливопровод был подвязан проволокой и обмотан изолентой, радиатор держался на пеньковой бечевке. Гайки откручивались, только если сначала врезать по ним гаечным ключом, а в каком состоянии была проводка, Майклу просто страшно было смотреть. Он уже начал жалеть, что вообще сунулся сюда — но, сунувшись, он не мог просто плюнуть, захлопнуть капот и сделать вид, что все так и было — несмотря на то, что О’Деррик никогда в жизни бы не вспомнил, что Майкл вообще там копался.

Шеймус вернулся к нему со стаканчиком потина.

— О! — сказал Майкл. — Спирт!

Глотнул для вдохновения — и велел Шеймусу принести молоток, изоленту, пару досок потоньше, пару тряпок, каких не жалко, нашатырный спирт, резиновый ластик и все отвертки, какие сможет найти. Вернуть Фиат в рабочее состояние было для него теперь делом чести.

И он увлекся. Качественный ремонт делать было и нечем, и некогда, но он сделал, что смог — подтянул крепления аккумулятора, зачистил от окиси все контакты, до которых добрался, подпаял мелочь: фары, датчики. Вернул на место все, что случайно выломал, с наслаждением запуская руки по локоть в эту антикварную рухлядь.

— Посвети, нихера не вижу, — велел он Шеймусу, вытаскивая из зубов фонарик, и протянул руку в сторону. Тот взял фонарик, спросил голосом Джеймса:

— Куда посветить?

Майкл в замешательстве поднял голову. Вместо Шеймуса у раззявленного капота и впрямь стоял Джеймс. Держал фонарик, неловко улыбался.

— А ну, иди отсюда, — грубо приказал Майкл. — Тут грязно. И вообще.

— Ничего, я не боюсь, — сказал Джеймс.

Глаза у него были тихие и опасные — кажется, он тоже напробовался как следует. Сердце подпрыгнуло. Майкл посмотрел на свои руки — перемазанные в саже, масле и черт знает в чем еще. Машинально взял ветошь, начал оттирать грязь.

— Иди отсюда, — тихо повторил он, глядя на Джеймса исподлобья. — Я тебя развлекать не буду.

— А я разве просил? — поинтересовался тот.

Майкл глянул ему за спину — там, под крылом Цессны, стояла дружная компания: режиссер, его помощники, Шеймус, даже Питер, который пить категорически не умел — его уносило с полпинты. А еще там был Винсент, и Майкл, едва позабывший о нем, возненавидел его с новой силой. И — заодно — Джеймса. За то, что тот не устоял, подошел. За то, что Майкл видел в его глазах тот самый, знакомый, манящий блеск.

Майкл бросил вытирать руки. Схватил Джеймса за рукав, утащил под прикрытие Фиата, прижал к дверце машины.

— Брось это, — прошипел он, нависая над ним, глядя в глаза. От Джеймса пахло всеми семьюдесятью градусами потина, и у Майкла закружилась голова.

— Бросить что? — шепотом спросил Джеймс, зачем-то радостно улыбаясь в ответ.

— Это.

— Что — это?

— Вот то, что ты делаешь.

— Что я делаю?.. — невинно спросил Джеймс, улыбаясь еще радостнее. У него в глазах как будто горело по синему газовому огоньку, так они светились. — Это ты меня держишь.

Майкл наконец обратил внимание, что всей грудью, всем весом прижимает Джеймса к машине — а тот, подняв руки — то ли сдается, то ли не решается оттолкнуть.

И у него стоит. У Майкла. Прямо сейчас.

Он отпрянул назад, с ненавистью глядя на Джеймса. Ничего больше не говоря, сунулся обратно в капот, закрутил и подтянул, что осталось. Грохнул им, закрывая, так, что чуть не оторвал. Быстрым шагом ворвался в компанию под крылом Цессны.

— Так, насчет понедельника, — сходу начал Майкл, принимая из рук Шеймуса пластиковый стаканчик, — насчет трюков. Я сам все сделаю.

— Нет, — отозвался Шене. — Нельзя.

— Мы репетировали! Скажи! — он кивнул Шеймусу. — Джинджер меня слушается. Проблем не будет.

— Майкл, это опасно, — повторил Шене. — Не глупи, выспись, потом поговорим.

— Хватит со мной разговаривать! — крикнул Майкл.

Остановился, не зная, кому это на самом деле было адресовано. Вряд ли — режиссеру. Но тот принял это на свой счет. Подогретые самогоном, они страстно, доходя до оскорблений, вдрызг разругались. Сцена была простая: падение с лошади. Майкл, переживший десятки падений с мотоцикла, настаивал, что справится — Шене отвечал, что не будет им рисковать. Майкл готов был вцепиться ему в горло, чтобы заставить к себе прислушаться.

Особенно сильно его подогревало то, как спокойно и безмятежно неподалеку стоял Винсент, придерживая Джеймса за талию. Он приехал на выходные — повидаться. Он был тут всего несколько часов, а Майклу казалось, он провел здесь уже вечность. Винсент вел себя спокойно и нежно, а Майкл, глядя на них, испытывал натуральное бешенство. Все его попытки смириться с тем, что у каждого из них теперь другая жизнь, не выдерживали такого испытания. Он не мог так работать, он не мог даже держать лицо. А впереди были выходные — два дня непрерывного ада, пережить который можно было, только напившись до беспамятства.

Была бы на площадке Виктория — он бы отвлекся, но та вернулась в Лос-Анджелес, и Майклу приходилось скрипеть зубами в полном одиночестве.

Или надеяться, что он сумеет напиться достаточно, чтобы проснуться утром в понедельник и не найти Винсента на площадке.

Весь съемочный процесс готов был пойти по пизде. Майкл не знал, куда себя деть от нежного родительского обаяния Винсента. Он не мог смотреть на него — и не мог не смотреть, испытывая омерзительно-сладкое отвращение то ли к нему и его спокойной мягкой улыбке, то ли к себе за то, что не находил сил отвернуться. Он не мог отвернуться. Он пожирал Винсента глазами, пытаясь понять — почему. Почему он. Что Джеймс нашел в нем? Хороший?.. Надежный?.. Да он же скучный, как библиотекарь! Как вчерашняя газета! Как фонарный столб!..