У Майкла руки чесались зарядить в эту постную рожу, взять его за грудки, встряхнуть как следует, вытрясти из него ответ — почему?! Почему ты, почему он с тобой, чем ты лучше?!

Он не мог, конечно, как бы кулаки не зудели. Приходилось отвлекаться. Когда алкоголь перестал помогать (он никогда, на самом деле, не помогал, только делал все хуже, и сейчас это было особенно остро — он, как увеличительное стекло, усилял тоску и отчаяние), Майкл перешел к отчаянным мерам — затащил к себе в трейлер девчонку из костюмерш, которая давно строила ему глазки, накинулся на нее так, что у самого в глазах темно было. Не помогло. Мало того — в затуманенном алкоголем мозгу где-то под черепом сидел голос Эрика, повторявший, мол, да, знаю, парень, знаю, у меня было то же самое: хочу одного — трахаю другого. Другую, то есть. Так все и было у меня с вдовушкой. Смотрю на нее — а вижу другое лицо. И хоть застрелись.

Майкл готов был на стену лезть. Даже Питер заволновался, заметив, что с ним что-то не так. Спросил, что случилось — и Майкл разругался с ним так, что оставил его чуть не в слезах. Сказал, что не собирается его нянчить, что хочет быть актером — пусть перестанет каждый день дергать, пусть почитает учебник по мастерству, на курсы сходит, своей головой подумает вместо того, чтобы бежать к нему за советом каждый раз, как споткнется.

Питер смотрел на него такими глазами, будто Майкл у него на глазах расчленил и сожрал котенка. Майкл сам понимал, что его несет, но остановиться не мог, пока все не выкричал. Уже на полдороге возненавидел себя, но заткнуться не смог. Питер извинился, прежде чем исчезнуть — судорожно, едва слышно. Майкл был уверен, что тот сейчас куда-то заныкается и будет реветь. Раскаиваясь, обошел вокруг главного дома, но не нашел и следа Питера. Дальше искать не стал, плюнул, ушел к себе. Закрылся в трейлере, кинулся на кровать и так и лежал там, сунувшись мордой в подушку, кусая угол наволочки от бессильной ярости.

Так и заснул.

Утром понедельника Майкл проснулся абсолютно разбитый, с поганью во рту и в голове. Так не могло больше продолжаться, он не мог больше этого выносить. Ему нужно было развеяться перед сьемочным днем. У него дрожали руки, сердце колотилось под горлом. Он почти задыхался. Ему нужно было прийти в себя — и он отправился седлать Джинджер, чтобы прокатиться в холмы и развеяться.

В конюшне пахло лошадьми и сеном. Джинджер, узнав его, потянулась за угощением. Майкл обхватил ее за морду, погладил, прижался к ней лбом. Лошадиная морда была теплой.

— Хорошая… — хорошая, — повторял он, чувствуя колючий ком в горле. — Хорошая девочка, моя девочка. Прокатимся с тобой, да?.. Покатаемся.

Он прижимался горячей шекой к ее носу, а она вскидывала голову, вырываясь из рук, и нетерпеливо стучала копытом в пол. Майкл вывел ее из стойла, оседлал, продолжая бездумно что-то говорить ей. Взял за повод, чтобы вывести ее из конюшни, потянул за собой, отступая спиной назад.

— Майкл.

Он чуть не вздрогнул. Голос у Винсента был спокойный, едва ли не дружелюбный. Майкл вертел на одном месте его дружелюбие. Он тут же раздумал разворачиваться, сделал вид, что ему нужно проверить, хорошо ли он затянул подпругу.

— Что нужно?

— Я собирался выпить кофе, — сказал Винсент. — Составишь компанию?..

— Нет, — отозвался Майкл, изо всех сил сдерживая в груди ярость. — Я занят.

Он ощупывал и дергал ремень, чтобы чем-то занять руки. Джинджер нетерпеливо вздыхала — ей не терпелось на волю.

— Я так и подумал, что ты будешь занят, — спокойно отозвался Винсент и подошел ближе. — Поэтому захватил кофе с собой. Будешь?..

Майкл обернулся, смерил его взглядом. Винсент держал в руках два картонных стаканчика из буфета, один протягивал Майклу. От стаканчика поднимался крепкий кофейный запах. Принеси его кто-то другой, Майкл бы с благодарностью принял, чтобы отрезвить рассудок. Крепкий горячий кофе — то, что нужно, чтобы в голове прояснилось. Интересно, Винсент намеренно захватил его с собой? Что, пытается проявить заботу? Выставить себя добрым и терпеливым ангелом? Ну, Майкл терпением не отличался.

— Не буду, — с нажимом повторил Майкл. — Предложишь еще раз — получишь его в морду.

— Я пришел с миром, — начал Винсент, но Майкл перебил:

— Нахер иди. С миром.

Винсент вздохнул, пробормотал что-то неодобрительное по-французски. У Майкла от ярости так сводило всю челюсть, будто у него началась лицевая судорога. Он мог только стискивать зубы все плотнее с риском раскрошить эмаль. Господи, как же он его ненавидел. До тошноты, до горького привкуса желчи во рту. За все. За Джеймса. За французский акцент. За Париж. За убитый рабочий процесс, в который Майкл теперь не знал, как вернуться.

— Да, Джеймс был прав, — вполголоса сказал Винсент. — С тобой очень трудно.

Майкл застыл на мгновение, будто в стоп-кадре.

— Что?.. Это со мной — трудно?!

Обвинение было таким абсурдным, что перешибло даже иссушающую Майкла ненависть. Винсент без смятения, но невесело встретил его горящий взгляд. Он весь был такой ровный, такой спокойный, что Майклу до дрожи хотелось ударить чем-то тяжелым, и желательно — прямо в лицо.

— Если хочешь винить кого-то в том, что он не с тобой — вини только себя, — сказал Винсент.

Майкл, забыв про ненависть, посмотрел на него с изумленной злобой.

— Да что ты об этом знаешь!..

— Все, — коротко сказал Винсент. — Я знаю все.

Это был самый идиотский, самый нелепый разговор из всех, что Майклу доводилось вести. Это было просто невероятно. Винсент строил из себя такого святошу, что Майкла не на шутку мутило.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал Винсент, будто Майклу нахрен было какое-то дело до его желаний. Этот цирк пора было прекращать.

— Нам не о чем разговаривать, — Майкл прошел мимо, выводя за собой Джинджер. Толкнул плечом, чтобы не стоял на пути.

— Ты даже не хочешь знать, почему он решил связаться с тобой через столько лет?.. — в спину спросил Винсент.

Майкл остановился. Впору было, по примеру Эрика, взывать к Господу с просьбой ниспослать еще немножечко терпения, потому что если Винсент решил до него доебаться — он, видимо, как питбуль, сдохнет, но челюсти не разожмет.

— Знаешь, такими фразами пишут дешевые мелодрамы, — сказал Майкл, не поворачиваясь. — Ты бы отнес их какому-нибудь писаке — пусть возьмет. Хотя, погоди… — Майкл развернулся и сделал вид, что его осенило.

Он сам не понимал, что творит. Его просто несло, он не мог больше молчать, оставаться в стороне, вежливо делать вид, что ничего не происходит. У него внутри все кипело, все обжигало, он чувствовал, что просто зарядит в эту спокойную рожу, если промолчит.

— Так это он же наверняка и написал. И вложил тебе в рот, как медвежонку с динамиком. Жмешь на кнопку — болтает. Что он еще тебе в рот вкладывает?.. — язвительно поинтересовался Майкл. Он не думал. Он просто выбрасывал изо рта одно слово за другим, не понимая, какое будет следующим, ничего не обдумывая прежде, чем высказать. А с кем ему было церемониться?! Вот с этим?..

— И как, ты его удовлетворяешь?.. — спросил Майкл. — Или у вас нежные платонические отношения?.. Со стороны не скажешь, что он по тебе полыхает, — мстительно добавил он, вспоминая пьяные глаза Джеймса и запах его дыхания.

Он понимал, что сейчас нарвется на драку. Наверное, и хотел нарваться. Вывести из себя этого безмятежного и мудрого всепонимайку, а если не выйдет — так хоть вмазать ему. Винсент ответит, конечно — он же мужик, должен ответить. Подпортит лицо — значит, съемки остановят, и расставание с Джеймсом отодвинется на пару дней. Майкл ждал, жаждал, чтобы Винсент сорвался.

— Если бы я не знал, что вы сладкая парочка — я бы решил, что ты его мамочка.

Винсент остался невозмутимым. Смотрел в глаза, даже бровью не повел. Странно смотрел. Неприятно. Прямо. Люди так обычно не смотрят, когда им в лицо кидают оскорбления.

— Ты всегда был третьим в наших отношениях, — сказал Винсент и едва заметно поморщился, будто признавал неприятную правду.