— Спасибо, Терренс, дальше я сам, — пробормотал Питер, и Майклу пришлось его подхватить — тот едва не осел на землю, у него подкосились ноги. — Это… это правда работает, — изумленно пробормотал тот, цепляясь за Майкла. Его передернуло, он задышал глубже, свободнее.

— Хорошо… хорошо, — сказал Майкл. — Порядок?..

— Да… порядок, — прошептал Питер.

Майкл опустил руки, когда Питер восстановил равновесие. Критически оглядел его, убедился, что тот не хлопнется в обморок.

— Чтобы тебя не накрывало так сильно, будем больше времени проводить вместе, — сказал он. — Тебе надо привыкнуть ко мне, перестать бояться контакта.

— Думаешь, нам стоит… порепетировать?.. — храбрясь, спросил Питер. — У нас еще две сцены.

— Нет, — твердо сказал Майкл. — Обсудить — обсудим. Со всех сторон разберем. Целоваться будем только под камерами.

— Ладно, — с облегчением вздохнул Питер. — Хорошо. Спасибо тебе. Я не знаю, без тебя я бы не справился.

— Мне в свое время тоже приходилось мозги разворачивать туда, куда они не хотели, — сказал Майкл. — Теперь моя очередь. Если тебе помогло — значит, все в порядке. Я заинтересован в общем результате. Ты хороший актер, — сказал он. — Просто, чтобы стать крутым, нужно работать. Я на свой талант пахал девять лет, чтобы сейчас иметь то, что имею. Хочешь так же — учись тому, что трудно дается.

— Можно, я тебя обниму? — спросил Питер, шмыгнув носом.

— Нужно! — Майкл раскрыл руки.

С тех пор Питеру стало легче. Они проводили много времени вместе. Уже совсем скоро им предстояло играть безумную страсть, и Майкл хотел быть уверенным, что Питер готов к ней. Работы с ним хватало — ему нужно было то одно, то другое, и Майкл пускался в пространные и метафоричные объяснения и разъяснения. Питер впитывал. Он был способным.

Иногда Майкл ловил взгляд Джеймса, останавливающийся на них двоих, и чувствовал странное беспокойство. Ревновал ли тот?.. Черт его знает. Майкл вот ревновал, когда видел, как они с Питером завтракают вместе, что-то обсуждая и смеясь.

Они сработались. Хоть он и не верил, что это возможно — они сумели оставить прошлое за пределами съемочной площадки, и просто делали свое дело. У Майкла не было времени искать глазами, где там Джеймс, смотрит он на него, не смотрит — он не отвлекался, тем более что Джеймс постоянно сидел рядом с Шене, когда приходил на площадку. Иногда он давал крайне дельные советы о том, какой подтекст можно вложить в сцену, что происходящие события меняли в истории Ирландии. Это было полезно, и Майкл с удовольствием слушал, как тот рассказывает подоплеку событий, говорит об исторических параллелях. Он смотрел на него и видел, как у него зажигаются глаза, оживает мимика, и он превращается из серьезного тридцатилетнего мужчины в увлеченного мальчишку. В груди иногда тянуло, когда он видел его таким, но он уже почти привык и перестал обращать внимание.

Майкл набрал в пластиковый стаканчик ледяной воды из кулера, сделал пару жадных глотков. Остаток вылил себе на голову, растер по макушке. Встряхнулся.

Шел шестой час репетиций, в просторном танцевальном зале было душно, несмотря на открытые окна. Двадцать пять человек били каблуками в пол, хлопки ладоней отмеряли ритм. Майкл протер влажной холодной рукой шею, покрутил головой, разминаясь. От духоты клонило в сон.

Коди, серьезный и сосредоточенный, вел за собой ансамбль. Грохот от каблуков стоял такой, будто по залу катались танки. В зеркалах отражалась живая лента людей в черных трико. Майкл сел возле стены, переложив на соседний стул чью-то куртку, вытянул ноги и постучал друг о друга носками. Ноги отозвались тупой болью — как и вчера, как и позавчера, как и пять дней назад. Он страдальчески подумал о том, что вот на этих несчастных ногах ему еще предстоит переться до отеля, где разместилась съемочная группа, и приуныл.

Съемки переместились в Дублин — здесь предстояло делать несколько ключевых сцен из биографии Эрика: дружбу с Дэвином «мертвой галлюцинацией» О’Хартом, студенческое восстание, побоище на улицах, казнь зачинщиков. Пару сцен планировали снимать прямо в Тринити колледже. Пока техническая группа готовила площадку, Майкл впахивал на репетициях: им с Коди ставили хореографию. В основном, конечно, ему: Коди влет читал с ног и бил степ так, что Майклу оставалось только завидовать и гнаться за ним, не успевая даже пот со лба вытереть. В массовку взяли профессиональный ансамбль ирландского танца, и каждый день с ними шли многочасовые репетиции, после которых Майкл не чувствовал ног.

А Коди, неутомимый и жизнерадостный, как медведь на спидах, готовился к своему звездному часу: в стихийном восстании у него была ведущая роль.

— Закончили! — крикнул он, доведя номер до конца.

Майкл, облокотившись о спинку стула позади себя, смотрел на него, как через туман. Коди подошел, пышущий жаром, румяный, снял насквозь мокрую майку, вытер ею лицо.

— Ну что, по пиву? — спросил он.

— Дай мне умереть, — вяло сказал Майкл. У него даже язык едва шевелился.

— Мы не закончили с моим акцентом! — возмутился Коди.

— Иди в жопу со своим акцентом.

Коди влез в свежую футболку, которую извлек из рюкзака, сел рядом с Майклом, чтобы переобуться.

— Я пойду куда угодно, если там дают пиво, под которое мы догоним мою роль. Не виляй, Майк, ты сейчас встаешь и мы идем заниматься фонетикой.

— Сука ты, — вздохнул Майкл и нагнулся, чтобы стащить с себя танцевальную обувь.

Конечно, он все понимал. Коди выпал шанс сыграть что-то серьезное, драматическое, предъявить миру свой талант — и чтобы не упустить этот шанс, Коди готов был работать двадцать пять часов в сутки. У него было немного реплик, но он шлифовал каждую часами. Его экземпляр сценария был весь расписан фонетической транскрипцией — своих слов, чужих. Он перенимал у Майкла ирландский акцент и быструю, легкую манеру речи, но ему это дело давалось так же непросто, как Майклу — танцы. И они бились что с танцами, что с акцентом, плечом к плечу.

На улице резкий мартовский ветер едва не сбил их с ног. Они синхронно втянули головы в плечи, переглянулись. Начинался дождь.

— Кто последний, тот платит! — Коди пихнул Майкла локтем.

— Да пошел ты!..

Ответ, брошенный в спину, унес ветер. Майклу пришлось догонять.

Фонари светились в дождливой хмари, старинные вывески скрипели, полоскаясь по ветру, как бумажные флажки. Коди трусил по улице, перепрыгивая через блестящие лужи, вертел головой, подыскивая подходящее место по одному ему понятным приметам. Он свернул на крошечную улочку, где с одной стороны тянулась красная кирпичная стена фабрики, а с другой в ряд стояли гаражные ворота, расписанные граффити. Ветер сюда не задувал, и Майкл перестал сутулиться. Впереди светилась вывеска какого-то крохотного паба, Коди быстрым шагом направился к ней. Майкл чертыхнулся и перешел на бег, в дверь они ударились одновременно.

— Если ты хочешь играть ирландца, — сказал Майкл, вваливаясь внутрь, — то никаких «кто последний, тот и платит». Платят всегда по очереди за круг, понял?

По телевизору над стойкой шла трансляция какого-то матча. Они взяли по Гиннессу, заняли последний свободный столик возле коридорчика в туалет. Майкл с удовольствием вытянул ноги, привалился спиной к стене.

— Так, мы остановились на бытовых богохульствах, — Коди вынул диктофон из кармана, положил на стол.

— Дьявол верти твою душу, Дэвин О’Харт, — благодушно сказал Майкл, переходя на быструю мелодичную речь. — Не будь ты женихом моей Мойрин, я поколотил бы тебя за то, что ты лезешь с расспросами в лицо уставшему человеку.

— Сам Царь Небесный не смог бы меня поколотить, — начал Коди, старательно артикулируя и завышая тон, но Майкл помотал головой, прерывая его.

— Будь у тебя капелька ума, ты бы сам понял, что Господь никогда не спустится на землю, чтобы подраться. Ты что же, думаешь, он стал бы марать об тебя свои кулаки? Воистину, голова у тебя — как дырявое ведро: сколько не лей — все пусто.