Он остановился, не зная, как продолжить. Джеймс упал ему в руки так внезапно, что вместо ослепляющего счастья и уверенности в том, что теперь все само по себе наладится, он чувствовал страх и растерянность.

— Ты веришь, что у нас получится?.. — спросил Майкл, пристраивая под голову отобранную подушку.

Джеймс незнакомым жестом прочесал бородку ногтями от уха до подбородка.

— Я верю, что справлюсь, если у нас не получится, — сказал он, поднимая голову, чтобы посмотреть в глаза. — Я не знаю, Майкл. Честно. Я не знаю, что выйдет.

Глядя на него, Майкл чувствовал, как из тела медленно уходит оцепенелая оторопь. Он еще не успел ни поверить, ни понадеяться — но вот, Джеймс был здесь, с ним, сейчас, и у них был шанс. Еще один. Сделать все по-другому.

— Почему ты не отвечал? — спросил он. — Я столько писал тебе.

— Я все видел, — сказал Джеймс, разглядывая его лицо. — Я все смотрел, и следил за съемками — спасибо, что не бросал писать! Я не отвечал, потому что знал, что нельзя. Я был зависим от тебя. Если бы ты позвал, если бы я просто услышал твой голос — я знал, что не удержусь. Брошу все и прилечу к тебе. Я не хотел этого так. Я хотел прийти к тебе трезво. Прости, что молчал. Прости, что мучил тебя. Мне за столькое надо перед тобой извиниться…

— Тебе? — изумился Майкл. — Это я тебе в прошлый раз наговорил!.. Это мы с Винсентом тебя заставили согласиться на эту блядскую жизнь втроем! Я же видел, что ты не хотел — прости меня.

Джеймс выглядел удивленным.

— Нет!.. Нет, вы ни в чем не виноваты, это я никак не мог определиться, это я не мог сам понять, чего я хочу, чего не хочу. У меня не хватало сил отказаться от одного из вас, и я знаю, как вам обоим было трудно. Это тебе нужно простить меня за то, что я был таким трусом.

— Я тоже им был, — признался Майкл. — Я тоже хотел удержать одновременно и тебя, и карьеру.

— Мы просто неправильно к этому подходили, — сказал Джеймс. — Мне правда нужны вы оба, но Винсент нужен мне как друг, а не как муж или любовник. Наша свадьба была ошибкой. Я не могу сделать его счастливым, но я хочу, чтобы он был рядом. Может, со мной и твоей карьерой получится так же?

— Может быть, — смиренно сказал Майкл. — Ты же слышал, я тоже сейчас один. У меня новая студия, они не будут навязывать таких жестких правил.

Джеймс потерся ухом о его плечо и негромко угукнул.

— Извини, что я сейчас о банальном… А давай мы съездим куда-нибудь пообедать?.. — попросил он. — Я только завтракал, и это было в пять утра. Тот французский ресторан, где мы как-то были, меня устроит.

— Только не говори, что в своем ашраме соскучился по круассанам, — ревниво сказал Майкл.

Джеймс посмотрел ему прямо в лицо.

— Майкл. Ты всю жизнь собираешься мне это вспоминать?..

— Да, — твердо сказал Майкл и поцеловал его в губы. — Я собираюсь вспоминать тебе это всю жизнь.

Зак был прав — Ларри начал войну. Он поднял все свои связи, потянул за все ниточки, и на фильм обрушилась волна разгромной критики. Эффект был ужасающим.

Но — не тем, который ждал Ларри.

Фильм ругали так громко, страстно и часто, что он постоянно был на слуху. Многие смотрели его из чистого любопытства — чтобы быть в курсе. Посмотрев, удивлялись жестким рецензиям, вступали в спор. Если бы не это, он незаметно прокатился бы по фестивалям, вышел в паре сотен кинотеатров, на дисках — и на этом бы все и кончилось. Но Ларри заставил говорить о нем всех, он подал фильм как худшее событие года… И он стал событием.

Ребята из «Сильвер Бэй», разумеется, молчать не стали. Но они не заказывали рекламных статей, не осаждали маститых публицистов и критиков — они обращались напрямую к своей аудитории, к миллениалам — к тем, на ком Ларри делал огромные деньги, выпуская отлично выпеченные блокбастеры. И они смеялись над ним. Они смеялись над критикой, они хохмили, рисовали стрипы, они доводили разгром фильма до абсурда. Они возвели ругань фильма в моду. Они сделали из этого тренд, и он всколыхнул сеть.

И люди пошли смотреть на кита.

Ларри, ослепленный желанием нагадить на голову своему прямому конкуренту и максимально снизить рейтинг Майкла, чтобы тот достался другой студии сильно потрепанным, не учел еще один важный фактор. Вторым режиссером фильма был Арджун. А он, в отличие от Майкла, новичком не был. У него было имя, у него была репутация. Его давно знали как независимого артхаусного режиссера, и для европейского кинематографа это был в первую очередь его фильм. И европейские, в первую очередь британские кинокритики встретили фильм восторженно.

Майкл думал, что это настоящая ирония. Фильм никогда не стал бы настолько известен, не вложись Ларри в кампанию по его уничтожению. Но теперь эта кампания работала против него. Если бы все молчали, о нем бы никто не узнал. Но, поторопившись перехватить всех влиятельных рецензентов и заказав десятки статей, он сделал так, что теперь о фильме говорили все.

И о Майкле — вместе с ним. Ему каждый день звонили с просьбой дать интервью, что-то прокомментировать, появиться на вечернем и утреннем шоу, сделать фотосессию для глянцевого журнала. Сотни людей, возвращаясь из кинотеатров, писали в соцсетях о том, что этот фильм — о них, об их жизни, их страхах, надеждах, проблемах. Нарезка кадров разлетелась по блогам, «Сильвер Бэй» выпустила фильм на диске, и одна только выручка от продаж едва не перекрыла затраты на его покупку. Люди, которые раньше готовы были носить Питера на руках за роль Терренса, теперь восхваляли его за прекрасную репрезентацию асексуала и требовали, чтобы в следующем фильме он сыграл трансгендера. Агентство Зака утонуло в сценариях о проблемах гендерного и сексуального самоопределения.

Скандал Майкла с Викторией, вопреки всем ожиданиям, лишь добавил блеска его образу обаятельного плохиша (с глубоким внутренним миром). Несмотря на то, что очень многие, поведясь на ее признания, требовали оторвать Майклу руки, куда больше людей прислушивалось к голосам в его защиту — а их было много. Больше всего Майкла удивил Коди.

— Никогда не видел, чтобы он обижал женщин, — заявил Коди в каком-то из своих интервью, вообще не связанных с Майклом — его спросили лишь потому, что они были партнерами по съемкам «Баллингари». — Я знаю его много лет, он всегда любил женщин. Во всех смыслах. Если то, о чем говорит Виктория, правда — я не хочу ставить ее слова под сомнение, просто говорю то, что сам видел, когда она приезжала на съемки нашего фильма в Ирландию — то их проблемы начались уже позже. Тогда они были счастливы вместе, вот и все, что я могу сказать.

Майкл позвонил ему лично — сказать спасибо.

— Знаешь, что бы там ни было, этот фильм помог мне подняться, — сказал Коди. — Так что я не в обиде. Хоть ты и повел себя, как мудло.

— Мне правда жаль, что пришлось вырезать ту сцену — но со мной согласились и режиссер, и сценарист, — сказал Майкл.

— Да плевать, — небрежно сказал Коди. — Это уже неважно. Я не буду ни за что извиняться — в конечном итоге все оказались в выигрыше, ведь так?

— Ты мог бы извиниться перед Питером. Ему тяжело пришлось.

— Пусть закаляется, — сказал Коди. — Это такой бизнес, без скандалов тут никуда. Считай, я ему помог получить прививку. Он мне должен спасибо сказать.

— Сомневаюсь, что он когда-нибудь скажет, — ответил Майкл. — Это было жестоко.

— Зато из вас получился хороший тандем, — сказал Коди. — Так что не о чем тут говорить.

— У меня есть новость, которая тебе не понравится, — сказал Майкл.

Джеймс, развернувшись от кастрюльки, поставленной на плиту, поискал взглядом крышку. Майкл обошел стойку, выдвинул ящик и вручил Джеймсу крышку нужного размера.

— Что за новость? — хмуро спросил Зак в трубке.

— Даже две новости, — подумав, сказал Майкл.

— Какие? — напряженно спросил Зак.

Майкл, подтянувшись на руках, сел на столешницу, рядом с разделочной доской, на которую были выложены овощи. Украл кусочек морковки, пока Джеймс отвернулся засыпать рис в воду.