Он вдруг широким, отчаянным жестом сбросил горшки на пол. Они грохнулись грязной кучей, распавшись на черепки, засыпав паркет землей. Сломанные стебли и листья замерли в черной земле, как обрывки мятой зеленой бумаги. Майкл метнулся мимо стола, схватил Винсента за руки, удержал за запястья.

— Ты что творишь?.. — спросил он. — Они-то в чем виноваты?..

Винсент, тяжело дыша, кусал губы, сжимая и разжимая скрюченные пальцы.

— Хочешь мне врезать?.. — с надеждой спросил Майкл, пытаясь поймать его взгляд. — Ну, хоть разочек?.. Сразу легче станет. Давай, а?.. Ты же знаешь, что я виноват.

Винсент вырвался, яростно глядя на Майкла.

— Хватит! — потребовал он. — Оставь это! Ты виноват только в том, что дурак, но я — нет! Я приспосабливался… Никого не хотел обижать. Никому не хотел делать зла! Ты таков, каков есть, Майкл, ты не можешь иначе, но я — мог! Я старше тебя!

— И что, маразм у тебя начался раньше? — добродушно спросил Майкл. — Хватит, тебе не в чем себя винить. Ты хотел сделать правильно. Сделать лучше. Ты даже мне хотел сделать лучше — думаешь, я тебе такого хотел?.. Да я тебя ненавидел.

— Прекрати! — выкрикнул Винсент, заметно краснея. — Что ты знаешь!.. О ненависти!.. Что ты можешь знать! Ты идешь, куда ноги несут, говоришь, что думаешь — что с тебя взять, какие грехи!..

— Это ты, что ли, грешник? — снисходительно спросил Майкл. — Кого ты обидел — мухе крылышко оторвал?.. Паука газетой прихлопнул?..

Винсент побелел так резко, что Майкл схватил его за плечи, чтобы подхватить, если вдруг от переживаний грохнется в обморок.

— Ты думаешь, мне не за что себя винить? — с глухой яростью спросил он. — Ты думаешь, в своей жизни я не сделал ничего, достойного упоминания? Когда мне было шестнадцать!.. — резко начал он и прервался. Оглядевшись, нашел взглядом оставленный на книжной полке бокал.

Шагнул к нему, выпил, как воду. В уголках рта остались красные следы — будто нарисованная улыбка. — Я встретил одну девушку, когда мне было шестнадцать, — сказал он. — Я всегда знал, что мужчины привлекают меня сильнее, но я был молод, мне хотелось экспериментов. Она жила в деревне, куда я приезжал на лето. Она тоже была юна. Ее звали Марта, — с нежностью сказал он, и Майклу почему-то показалось, что Винсент не выговаривал это имя уже много лет.

Майкл огляделся, обо что бы незаметно вытереть испачканные в земле руки, но ничего не нашел — пришлось отряхивать и вытирать об задницу, хорошо еще, земля была сухая. Он взял кружку с вином, подошел к Винсенту, будто чтобы позаимствовать бутылку. Для вида подлил себе, добавил ему в пустой бокал. У него было предчувствие, что Винсенту сейчас пригодится. Тот выпил.

— Однажды она написала мне, — сказал он. — Уже осенью. Что беременна. Я удивился, но не придал этому большого значения. Я имею в виду, — Винсент развернулся от книжных полок, испытующе глянул на Майкла, будто проверял, начал ли тот его осуждать. Майкл не начал — он слушал. — Я имею в виду, я не считал, что это трагедия или проблема или вообще что-то значительное. Я приехал к ней, мы с Мартой поговорили. Я сказал, что не буду на ней жениться, но и одну не оставлю. Что я признаю ребенка, позабочусь о нем, о ней. Если что-то понадобится — она всегда может мне позвонить, написать.

Майкл сел на диван, обхватив кружку пальцами, будто в ней был горячий чай. Поставил локти на колени, чуть ссутулился, глядя на Винсента.

— У нас большая семья, — сказал тот. — Внебрачным ребенком я никого бы не удивил — не я первый, не я последний. Часть побочных ветвей сохранилась только благодаря бастардам, так что, — он пожал плечами, — я считал, что это скорее хорошая новость. Я присылал ей деньги — достаточно, чтобы она ни в чем не нуждалась. Все было хорошо…

Винсент прихватил зубами нижнюю губу, медленно выпустил. Майкл следил за ним, не отводя глаз. Винсент долил в свой бокал остатки. Его заметно пошатывало, он взялся за спинку дивана, подождал.

— Она позвонила мне, когда он родился, — сдержанно сказал он. — В тот же день. Напуганная, сказала — что-то не так. Что ребенок болен. Я подумал, что речь о простуде или вроде того, посоветовал позвать врача, но она сказала, что не знает таких врачей. Что с ребенком что-то не так. Что мне лучше приехать.

Казалось, ему тяжело стоять. Он вцепился в спинку дивана до белых пальцев. Он показался вдруг постаревшим, уставшим. Стал тусклым в одно мгновение — как краски блекнут, если солнце заходит за тучи.

— Садись, — шепнул Майкл.

Винсент обошел диван, задевая его коленями. Кажется, он был уже порядочно пьян. Он сел, постаравшись сесть ровно, но быстро ссутулился.

— Я приехал, — сказал он, стараясь держаться спокойно. — По телефону Марта ничего толком не объяснила, я не знал, чего ждать. Я думал — господи, зачем я здесь, что я понимаю в детских болезнях? Мне казалось, она преувеличивает, как любая молодая мать. Что бы там ни было, я был готов найти какого-нибудь врача, который скажет, что ее страхи беспочвенны, и оставить побольше денег, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Он замолчал, глядя строго в бокал. Нахмурившись, поджал губы, будто ему предстояло отчитать Майкла за какой-то проступок, и своим молчанием он хотел придать большего веса своим словам. Майкл на такие уловки не велся — тем более что у Эммы хмурое выражение лица в таких случаях выходило куда убедительнее.

— Как его звали? — тихо спросил Майкл. — Ребенка.

— Пьер, — сказал Винсент впервые за все время дрогнувшим голосом. — Марта назвала его Пьер. Он родился с синдромом Дауна. Я даже не смог взять его на руки, — признался он. — До момента, как я увидел его, моя жизнь была безоблачной. У меня было прекрасное детство, беспечная юность. Я был любимым, забалованным ребенком. Мне ничего не приходилось решать. И вдруг я обнаружил себя — там. Марта в слезах спрашивает, что ей делать, держит на руках моего первенца — а я не знаю, что ей сказать, чего она хочет. Чем я могу помочь?.. Я даже не понимаю, откуда он взялся — мы же предохранялись. Я смотрел на него и понимал, что это не может быть правдой, это какой-то сон, бред — я просто увлекся девушкой, мне было интересно, ново — и вдруг, ты моргнул — а она стоит рядом и держит на руках…

Винсент залпом допил остатки вина, поморщился, даже зажмурился.

— Он казался мне таким уродливым, — сдавленным голосом сказал Винсент. — Неправильным, неприятным — я не смог заставить себя даже прикоснуться к нему. Это маленькое жалкое существо, которому была пара дней от роду, разрушило мой идиллический мир, в котором все всегда было на своих местах, упорядоченно, красиво.

У него по щеке скользнула прозрачная слеза, вторая повисла на ресницах. Винсент моргнул, стер ее. Долил себе в бокал остатки вина.

— Я просто уехал, — сказал он. — Оставил их, оставил все деньги, что у меня были, и сбежал. Каждую неделю присылал Марте деньги, хотя она не просила — а потом, через пару месяцев, она сказала, что больше не нужно. Что Пьер умер. Задохнулся во сне — а она не услышала.

Майкл протянул руку, взял его за плечо. Погладил, не зная, что тут можно сказать.

— Я не мог перестать думать, — сказал Винсент, — у меня все время крутилось это в голове — что, если это было не так, что, если это я толкнул ее… Если она не справилась, оставшись одна, если она из отчаяния, из беспомощности… Меня ужасало, что я думаю о ней так!.. Что мне вообще приходит в голову эта чудовищная мысль! Но что, если я был виновен в том, что толкнул ее на убийство? Я должен был что-то сделать. Забрать их. Здесь были врачи, больницы, можно было помочь им. Она была там одна!..

Майкл молча подвинулся ближе, притянул его головой к себе на плечо. Винсент судорожно вздохнул, глотая вино.

— Ты ничего не знаешь о ненависти к себе, — сказал Винсент, не отстранившись. — О трусости. Об ошибках, которые никогда не исправить.

— Ты хороший человек, — вполголоса сказал Майкл, обнимая его двумя руками. — Мне очень жаль твоего сына. Но ты спас Джеймса.