— Не нужно меня утешать, — пробормотал Винсент.

— А я и не утешаю, — сказал Майкл. — Я просто хочу сказать то, что давно должен был.

Винсент молчал, не возражая. Хотя если бы возразил — Майкл, наверное, велел бы ему заткнуться и помолчать.

— Спасибо за Джеймса, — негромко сказал Майкл. — Без тебя его бы сейчас не было. Спасибо за то, что нашел его. За то, что был с ним. За то, что любил его. Спасибо за то, что спас меня от этой вины — если бы он умер, я не смог бы с ней жить. Ты спас нас обоих. Подумай теперь о себе. У тебя герань дохнет. Герань — это же монстр. Ее в чулан запрешь на полгода, откроешь — а она цветет. С ней шутки плохи. А у тебя — дохнет. Поливай ее хоть раз в год.

Винсент фыркнул от неожиданности, вырвался из рук. Вытер покрасневшие глаза.

— Чаще не надо, — предельно серьезным тоном сказал Майкл. — А то она буйная. Но хоть раз в год. Выбери день, отметь крестиком. И поливай.

— Господи, — вздохнул Винсент. — Что ты несешь.

— У тебя такой сад на окнах, — продолжал Майкл. — Красиво же. А ты все горшки перебил. Куда это все теперь деть?.. Одна герань осталась, а к ней нельзя — подерутся.

Винсент недоверчиво посмотрел на него, издал нервный смешок. Не выдержал — рассмеялся, уткнулся лбом в руки. Тяжело вздохнул, оборвав смех.

— Давай ты приляжешь, — предложил Майкл, сунув ему диванную подушку. — Ненадолго. И отдохнешь. Можешь меня не стесняться — после всего, что у нас было, мы теперь почти семья.

Винсент обнял подушку, поднял на Майкла взгляд. И вдруг, качнувшись, ткнулся ему в губы, попытался обнять. Майкл, даже не удивившись, аккуратно взял его за плечи, отстранил.

— Не надо, — мягко сказал он. — Поверь мне, это плохая идея.

— Почему? — негромко спросил Винсент.

— Потому что тебе сейчас плохо, — сказал Майкл. — Тебе не хочется быть одному. Я с тобой посижу, если хочешь. Но я тебе не нужен.

— Нужен! — упрямо сказал Винсент. — Именно ты мне сейчас и нужен! Ты же меня понимаешь. Я рассказал тебе то, что никому не рассказывал. Меня тянет к тебе, просто раньше я не позволял себе…

— Я тебя не хочу, — просто сказал Майкл, не дав закончить. — Да если бы и хотел — не ответил бы. И когда ты протрезвеешь, ты поймешь, что ничего хорошего у нас не выйдет. Тебе хочется сбежать, не чувствовать одиночество. Ты думаешь, у нас много общего, потому что нам двоим больно. Что это объединяет.

Майкл обнял его, уложил его голову себе на плечо, обнял одной рукой.

— Ты неплохой мужик, знаешь, — сказал он. — Но тебе нужно найти того, кому будешь нужен ты сам, а не способ сбежать и забыться.

— Но я восхищаюсь тобой, — глухо сказал Винсент.

— Спасибо, конечно, — с улыбкой ответил Майкл. — Но все, что я могу тебе дать — это сочувствие. А оно у тебя и так есть, прямо сейчас.

— Слышу слова человека, который прошел «двенадцать шагов», — вздохнул Винсент.

— Правда в том, что я действительно их прошел, — сказал Майкл. — Может, тебе тоже стоит?

Винсент промолчал. Потом отстранился, улегся на диван, подобрав колени. Майкл нашел в одной из комнат какой-то плед, укрыл его и сел рядом.

— Моя семья его обожала, — невнятно сказал Винсент. — Все его обожали. Они были так счастливы, когда узнали, что мы поженимся. Я не знаю, как им теперь сказать…

Майкл похлопал его по плечу, поправил плед.

— Он так помогал мне, — пробормотал Винсент. — Во всех семейных делах. Ухаживал за стариками. Я с ними вырос. Родители были в разъездах, я все детство провел у деда. Он рано умер, осталась бабуля Нанет… Не знаю, кто за кем больше присматривал, я за ней или она за мной. Она все теряла — свои лекарства, очки, ключи, деньги… Мы шли гулять и терялись в городе, мне приходилось искать дорогу. Она обожала меня, но ей было почти девяносто, а мне — всего десять. Мы заботились о ней до ее последнего дня. Это был мой долг, но Джеймс помогал мне справляться. Развлекал ее, слушал, заботился…

Голос Винсента становился все тише, пока наконец не прервался. Майкл посидел с ним еще минуту, убедился, что спит. Потом встал, пошел искать по чуланам совок и щетку — чтобы не оставлять на полу цветочный разгром.

Когда Винсент утром добрался до кухни, вид у него был больной и помятый.

— Мой тебе совет, — дружелюбно сказал Майкл, глянув на него, и подцепил лопаточкой на сковородке румяный бекон, чтобы перевернуть, — хочешь надраться — бери что-нибудь покрепче. Водку, ром, виски — никогда не бери вино, похмелюга страшная.

Винсент стоял, держась за косяк, с усилием фокусируя взгляд на Майкле.

— Думаю, мне нужен кофе, — хриплым голосом сказал он и откашлялся сухим горлом. — Ты не мог бы сделать?..

— Тебе нужно поесть, — уверенно сказал Майкл. — Потом можно кофе.

— От слова «еда» меня начинает мутить.

Винсент сел за кухонный стол, обхватил себя руками и поежился. Майкл поставил перед ним банку маринованных огурцов, скрутил крышку:

— Пей.

Винсент в замешательстве поднял на него глаза:

— Что пить?.. Огурцы?..

— Маринад, — подсказал Майкл. — Отличное средство, прекрасно прочищает мозг. Поверь профессионалу.

Винсент недоверчиво принюхался к открытой банке.

— Никогда не слышал о таком средстве, — признался он.

— Никогда не зависал в клубе полночи, чтобы потом ехать на двенадцатичасовую съемку? Многое пропустил, — уверенно сказал Майкл.

Винсент поднес банку к губам, пригубил маринад, поморщился:

— Господи, это же гадость!..

— Лучше любого антипохмельного средства, поверь мне, — тоном знатока сказал Майкл. — Потом поешь, потом пойдешь двигаться.

Винсент поднес кулак ко рту, явно борясь с тошнотой.

— Пей! — скомандовал Майкл. — Пей и отпустит.

— Если меня стошнит при тебе — сам будешь виноват, я предупреждал, — пробормотал Винсент.

Он пил медленно, осторожными глотками, часто останавливался, чтобы отдышаться.

— Ужасная гадость, — сказал он наконец. — Но, кажется, ты прав. Становится легче.

Он отставил почти пустую банку, осторожно покрутил головой, разминая шею. Майкл поставил перед ни тарелку с жареным беконом и яйцами:

— Теперь ешь.

Винсент опять побледнел, поднес руку к носу.

— Ты шутишь, я не могу на это даже смотреть, — страдальчески сказал он, глядя в кухонное окно.

— Закрой глаза и ешь, тебе нужно жирное.

— Боже…

Винсент взял полоску бекона двумя пальцами, словно она была ядовитой. Откусил одними зубами. Шумно вдохнул через нос, пережевывая так аккуратно, словно у него болела вся челюсть сразу. К его явному удивлению, ему становилось лучше.

— Сигарету? — спросил Майкл, когда Винсент с благодарностью отодвинул от себя тарелку, на которой лежал остаток бекона. — Мятную. Я сбегал с утра, купил набор первой помощи. Получил новый опыт — на меня давно не смотрели, как на говно, только потому, что я говорю по-английски.

— Я не курю сигареты, — вздохнул Винсент, ладонями зачесывая волосы назад и открывая высокий лоб. — Вообще-то я курю трубку. Время от времени.

— Романтично, — коротко оценил Майкл. Винсент поднял на него глаза и криво усмехнулся. — Бери ее с собой, кофе ждет внизу.

— Нет, Майкл, я думаю, я подожду выходить на улицу, меня мутит.

— Не заставляй меня заставлять тебя, — со значением сказал Майкл. — Давай, сам подумай: свежий ветер, набережная Сены, кофе в стаканчике… И тебе надо на почту, помнишь?..

— Звучит заманчиво, — согласился Винсент. — Наверное, прогулку я осилю.

Вдоль набережной дул теплый ветер, парижане выгуливали мелких собачонок на поводках. Майкл держал картонный стаканчик через два картонных ободка, ждал, пока остынет.

— Мы часто ходили в театр, — сказал Винсет, глядя на другой берег реки. — Постоянно куда-то ходили. В цирк Дю Солей, на все новые шоу.

— Ему нравился цирк?.. — спросил Майкл.

— Нет. Мне, — признался Винсент. — Джеймс всегда интересовался тем, что мне нравилось. Иногда приходил с билетами, говорил — через неделю мы идем на выставку, на гастрольный спектакль, в варьете…