— Дальше, — сказал он, — дальше этот парень решает, что примет помощь. Хотя ему трудно, он не меняется волшебным образом, стоит ему выйти из дома. Он все так же не может смотреть людям в глаза, не выносит, когда его трогают — но он постоянно думает о ките, которого слышит, прокручивает у себя в голове его голос и не дает самому себе забыть, зачем он все это делает. И он отправляется в путь. Автостопом. Водители подбирают его, везут каждый докуда может. Иногда тот, кто его везет, как-то координируется со своими приятелями, передает его, как посылку, предупреждает: не говори с ним, не трогай его, просто довези до этой точки.
Уизли опять хмыкнул — тихо, будто не хотел мешать рассказу. Он улыбался, уже не скрываясь.
— Дальше, — велел он.
— А у тебя нет воды? — спросил Майкл. — Я как-то не ожидал, что так долго получится.
Уизли порылся в багажной сумке, достал бутылку прохладной колы. Майкл скрутил крышечку, сделал несколько долгих глотков.
— В общем, он добирается до океана. Каждый день ему приходится говорить с людьми, по ночам он не спит, потому что его почти трясет от напряжения, у него чешутся руки, он нервничает, у него бывают панические атаки — но он все равно движется дальше. Когда он добирается, его там уже встречают. Он известен. Кто-то дарит ему акваланг, кто-то нанимает ему учителя по дайвингу, кто-то находит яхту. Ему помогают. Он думает только о том, что должен найти кита, хотя его никто никогда не видел. Он уверен, что они встретятся, ведь они одинаковые, ведь он слышал голос. Они обязаны встретиться.
Майкл ненадолго прервался, перевел дыхание. Он сам не заметил, когда оно разволновалось, и ему пришлось немного помолчать, глотая колу, чтобы вернуть его. Уизли ждал молча.
— Когда его отвезли к сезонному маршруту кита, — тихо сказал Майкл, — этот парень надел акваланг, кувырнулся через борт и остался один. Под водой. Вода была холодной, но в гидрокостюме он этого не замечал. Вокруг было темно. И очень тихо. Он не знал, как искать этого кита, океан ведь такой большой, а в последние недели людей вокруг него было так много, что он перестал его слышать. У него в голове, и вокруг — все было тихо. И он просто висел, в пустоте, и оглядывался. И слышал только воздух, как булькают пузыри, которые он выдыхает. Он ждал. А потом… он увидел, — тихо сказал Майкл. — Он увидел, как далеко впереди, в темноте, появляется что-то еще темнее, чем она. Появляется, приближается… и плывет к нему.
Пришлось снова прерваться. Майкл запустил пальцы в песок, сжал его в кулаках, отвлекаясь на то, как он скользит сквозь них.
— Когда они встречаются, кит подплывает к нему вплотную. Парень протягивает руку и касается его. Кит — огромный, настолько огромный, что кажется размером с дом или самолет. Он раскрывает пасть, и парень слышит его — не только у себя в голове, но и всем телом, как вибрацию, которая проходит сквозь него. Они проводят вместе какое-то время, а потом… А потом, — сказал Майкл, — потом кит уплывает, и парень остается один. Он расстроен, он даже разочарован. Ему казалось, все будет не так. Они встретятся и будут вместе. Он подсознательно ждал какого-то чуда — может, он сам превратится в кита или у него отрастет хвост, как у русалки. Он точно знал, что они должны быть вместе, ведь они понимают друг друга, они существуют друг для друга.
Ветер шумел в пальмах, мокрая полоса песка блестела под солнцем. Широкие ленивые волны накатывали на нее и отползали обратно.
— Он оглядывается и понимает, что потерялся, — сказал Майкл. — Он совершенно один, а наверху уже ночь и он не может определить, где поверхность, куда ему плыть. Он не понимает, где верх, а где низ — все вокруг просто темно. Он паникует. Начинает задыхаться от страха. Ему кажется, что он погружается все ниже и ниже, и когда у него кончится воздух — он просто утонет. Но потом он чувствует движение под собой, видит гигантскую черную тень — и кит, вильнув хвостом, выбрасывает его на поверхность.
Уизли еле заметно выдохнул, улыбнувшись. Он все так же молчал, но длинные тонкие пальцы едва заметно поглаживали подлокотники кресла.
— В общем, этот парень, вынырнув на поверхность, вдруг понимает, что он не один, — сказал Майкл. — Он все это время был не один. Хотя он совершенно не изменился, он остался таким же, как был — он все еще аутист, ему все так же трудно оставаться среди людей. Он не находит себе ни девушку, ни парня среди тех, кто помогал ему. Он вообще, я думаю, асексуал, он и не может, и не хочет ни с кем никаких отношений. Но он понимает, что иногда с людьми можно общаться, если есть, ради чего. А еще он понимает, что неважно, на каком расстоянии от тебя твой кит. Если вы слышите друг друга, расстояние не имеет значения. И потом, в самом конце, он сидит на берегу океана, смотрит на волны. Он знает, что где-то там плавает его кит и поет для него. Он теперь слышит его ясно и четко. А кит теперь тоже знает, что он не один. Что его кто-то слышит.
Майкл замолчал. Они сидели, не двигаясь.
— Это сильная история, — наконец сказал Уизли. — Она мне нравится. Но я все ждал, когда же появится акула и откусит этому парню ноги.
— Что?.. — Майкл вздрогнул. — Зачем?..
Уизли ухмыльнулся и похлопал по подлокотнику своего кресла.
— Просто твоя история не обо мне. Больше похоже на то, что это ты потерял своего кита.
Майкл смотрел на него растерянно.
— История все же отличная, — после паузы добавил Уизли. И показал большой палец: — Вот такая.
Майкл сидел на песке с блокнотом в руках, рассеянно листая страницы. Картинки в квадратиках были молчаливыми. Безмолвный комикс, в котором не было ни одного слова. Майкл листал их, пока вдруг не понял, на что же это было похоже все это время. Не просто рисунки. Не просто комикс.
Раскадровка фильма.
Время шло. Дни, недели. Иногда люди менялись. Приходил кто-то новый, провожали кого-то старого. Неизменным оставался только Уизли. Майкл старался проводить с ним больше времени, даже если они просто сидели рядом и молчали, а не разговаривали. С ним было приятно молчать, с ним было приятно болтать о чем-нибудь отвлеченном. Он не рассказывал о себе, но был не против слушать, когда говорил Майкл. С ним было куда легче, чем со штатным консультантом, которого Майкл, как и все, посещал два раза в неделю. Откровенничать с чужим человеком, чья работа заключается в выслушивании проблем твоего детства, казалось Майклу каким-то странным извращением. Для того, чтобы выговориться, у человека всегда есть друзья. Психоаналитикам платят те, у кого друзей нет. Так что на сеансах он всегда говорил о чем-то не слишком серьезном, о том, что прекрасно знал и без чужих советов. По-настоящему откровенным был только с Уизли. А тот, кажется, иногда расспрашивал Майкла с каким-то исследовательским, прохладным интересом. И говорил, что думает, не собираясь быть тактичным.
— Интересно, что все твои отношения постоянно завязываются в треугольник, — однажды сказал он.
— С чего это все? — недовольно сказал Майкл.
Уизли не обратил на его слова никакого внимания.
— Я думаю, все началось с детства, — менторским тоном начал он, пристроив руки на подлокотники и сцепив на животе пальцы. Майкл весело фыркнул.
— Хотел бы я посмотреть на человека, у которого «все» началось в какое-нибудь другое время.
— Ты совершенно не виноват в том, что все твои отношения рано или поздно разваливались — или что им что-то препятствовало, — продолжал ехидничать Уизли. — Вот, например, твой друг Эван, которого отняла музыка.
— Ничего она у меня не отнимала, — горячо возразил Майкл. — Я сам отправил его учиться — и ничуть не жалею!
— Это ты сейчас не жалеешь, — сказал Уизли, для пущей важности прижимая подбородок к шее. — А в детстве ты без него скучал. Но винить тебе было некого, ведь нельзя же винить человека, который пошел за своей мечтой?
— Конечно, нельзя! — подтвердил Майкл.
— И нельзя винить музыку, потому что она эфемерна, ее нельзя ударить или затоптать ногами. И невозможно винить себя, потому что ты ведь точно ни в чем не виноват.
