— Я себе просто специй заварила. С лимоном, — лгала я, не краснея, и мне верили.

Сказав, что в джезве проще не разлить, я взяла кружку и пошла наверх. Пана Ондржея не видно. Пан Лукаш тоже ушел с поста. Мальчика, видимо, заперли. Старый охотник, наверное, сам слег.

— Простите, что так долго, — извинилась я, закрыв дверь в комнату больного.

Барон не сменил позы, и я порадовалась, что он смотрел на меня. Иначе можно было подумать, что бедный не справился с раной.

Страсти какие! Кто писал идиотский фольклор про вампиров, явно с ними лично не встречался. Или я зря называю Петера вампиром…

Я налила пахучей крови в чашку почти на самое дно и принялась дуть на горячую жидкость, точно готовила питье для младенца.

— Вера…

Я обернулась на зов барона.

— Я говорил вам, что вы очень красивая?

Я пожала плечами и сделала шаг к кровати. Барон чуть приподнялся на локтях, и я поспешили поправить за его спиной подушку.

— Но я точно говорил вам, что надо беречь такие красивые волосы.

Я выпрямилась и отвела в сторону руку с горячей чашкой.

— Я грешный делом подумал, что вы, Вера, ищите расческу…

Барон улыбнулся, и я еле сдержалась, чтобы не выплеснуть содержимое чашки прямо ему в лицо. Жена имеет право хоть на элементарное уважение! Так оно и есть… Минимальное! Петер снова говорит мне "вы"!

Теперь я поддерживала его под голову, помогая пить.

— Простите меня, это хуже баланды, — прошептала я, приняв от барона пустую чашку.

— Как сказать, Вера… Иногда между боями у нас и баланды не было.

Я выпрямилась, но не пошла за джезвой.

— Вы совсем мальчишкой были. Ужас…

Петер улыбался. Как идиот, прямо. Другого слова не находилось!

— Вера, я перестал быть мальчишкой, когда выстрелил в собственного брата. Убивать врага совсем не страшно.

Я чуть не спросила про убийство женщин, но вовремя прикусила язык и пошла к столу, чтобы налить в чашку на этот раз чуть больше крови. Петер даже пару раз отрывался от питья, чтобы перевести дух. Мне переводить было нечего. Я подле барона не дышала.

— Вера! — позвал Петер настойчиво, когда я в следующий раз слишком долго задержалась у столика. — Я хочу все вам рассказать. Только не хочу кричать об этом. Сядьте рядом со мной. Пожалуйста.

Я перестала наглаживать пустую чашку и оставила ее на столе вместе с джезвой. Желудок превратился в горошинку. Крохотную. Но не голод был тому виной.

Барон протянул мне руку, будто для танца. Если бы… Если бы можно было отмотать время, я бы сказала ему правду до той дурацкой шахматной партии. Теперь поздно… Но руку я отдала ему прошлым вечером с собственного согласия перед лицом священнослужителя и того, кто каким-то образом сделал барона тем, кем он стал.

Ощутив крепкое рукопожатие, я присела на самый край кровати, точно на жердочку, чтобы не коснуться ноги барона. Двигать раненого я не смела. Ему больно. Вне всякого сомнения ранен он серьезно. И зачем только крепится передо мной… Зачем? Он хочет быть не просто человеком. Он желает быть мужчиной. Сильным. Для меня.

Сердце билось пойманной в клетку птицей и не поддавалось на уговоры мозга, который твердил одно и то же: пусть Петер и не фольклорный персонаж, он чудовище, и внешние шрамы не имеют к его сущности никакого отношения. И даже если барон не выпускает клыки, не спит в гробу и не оборачивается нетопырем, он… Он убийца, закаленный в двух мировых войнах.

— Мы остановились на тринадцатой кукле, верно?

Петер не отпустил моей руки. Возможно, из боязни, что я сорву с пальца кольцо, услышав про очередное злодейство. Но я не собиралась этого делать. Не сейчас. Он попросил о помощи, и я не смею ему в ней отказывать. Ведь я человек. Я останусь ему женой в глазах семьи пана Лукаша. А потом вложу кольцо в руку барона и уйду. В свою старую жизнь. Точно проснусь от кошмара. Который все же порою так напоминал сказку…

— Я делал ее довольно долго. Тот дурацкий свитер… Я распустил настоящий и из ниток, хранивших еще запах Сюзи, принялся вязать наряд для ее куклы. До этого момента я не держал в руках спиц. Приходилось часто распускать уже связанное и начинать заново. Но вот наконец кукла была готова. Я положил ее в сундук и с трудом закрыл крышку. Для новой куклы места в сундуке не было. Я не спал потом несколько ночей кряду, все вспоминал этих девушек, их улыбки, слезы, радости и горести. Мы прожили бок о бок не один год. Расставаться с ними было мучительно больно. Но и им было мучительно больно покидать мир, и если в сам момент ярости я не чувствовал ни жалости, ни сострадания, то потом мне часто приходилось откладывать детали кукол в сторону, чтобы не намочить слезами.

Петер крепче стиснул мне пальцы. Видимо, желал, чтобы я подняла на него глаза, но мой взгляд намертво приклеился к бриллианту, зажатому его пальцами.

— Вера, я успокаивал себя тем, что умел брать под контроль инстинкт зверя и оттягивать приступы до подходящего момента, когда волосок жизни моей избранницы надрывался из-за внешних обстоятельств. Я мог по нескольку лет жить жизнью нормального человека. Почти нормального…

Петер снова сжал мои пальцы, но и в этот раз я не поддалась на уговоры, не взглянула ему в глаза. Голос был спокойным, но ведь не он зеркало души, не голос…

— Я почти не выходил из дома при свете дня. Брезгливые взгляды людей сделались вдруг невыносимыми. Я прятал лицо под широкие поля шляпы и за воротник пальто. Лето я ненавидел. Ждал зиму, когда ночи светлели. И с каждым годом мне все больше и больше хотелось сырого мяса и крови. Я ходил к мяснику и съедал купленный кусок, спрятавшись в подворотне. Я терял в собственных глазах остатки человечности. Я был себе противен теперь не только внешне и чурался зеркал, как прокаженный. И вот, при мысли о необходимости купить новый сундук, я вдруг почувствовал к себе такое отвращение, что принял решение во что бы то ни стало покончить с собой. Однако веревка не душила, вся кровь не вытекала, а автомобиль, под который я бросился, сумел затормозить. Тогда я понял, что должен не допустить еще одного убийства. В запасе пара лет, а может меньше… Перерывы между припадками становились все короче и короче. Я решил действовать незамедлительно. Для начала следовало уйти из места, где жертвы как на ладони.

Барон бросил мою руку и схватил за подбородок. Больше игнорировать его взгляд я не могла. Полный штиль. Неужто кровавая баланда помогла? Или это затишье перед бурей?

— Мне давно следовало уйти, — продолжил барон, не отняв руки от моего лица. — Хозяйка умерла от старости, ее сменила другая, а я оставался бессменным сторожем. Это становилось странным. Вещей у меня не было: чемодан да сундук. Я выбрал глушь. Работу сторожем на лесопилке. По поддельным документам, которые купил давно. Днем я никому не показывался. Вечером заглядывал в местный кабак, чтобы совсем не одичать. Там я однажды сел за шахматы к странному старику.

Барон улыбнулся и убрал руку. Я не отвернулась.

— Мы играли почти месяц каждый вечер. Пока я в лоб не спросил старика про странную тень от его спины.

— Я видела ее тоже! — вскричала я, хотя барон не сделал никакой паузы.

— Ты обратила внимание, другие внимания на такие вещи не обращают. Пан Драксний пригласил меня на прогулку. Он долго шел куда-то, а потом… Я не испугался. Я открыто смотрел на дракона. Я был рад встрече с чем-то или кем-то сверхъестественным. Страшно быть не таким, как все, в полном одиночестве. Мы с ним поговорили. Вернее, говорил я — в драконьем обличье он только слушает. И то не долго. Потом он отвернулся от меня, будто собираясь взлететь, и ударил. Хвостом. Удар был сильным. И я упал. В снег. Не чувствуя боли. Боль пришла после десятого удара, а потом я потерял сознание. Очнулся я в какой-то норе. Другого названия этому жилищу трудно было подобрать. Заброшенный дом с проломленной крышей. Искать здесь живое существо никто бы не решился. В углу, около буржуйки, сидел дракон в человечьем обличье. Он сказал, что у него не получилось исполнить мое желание — убить меня до срока не под силу даже ему. Но он поможет со вторым, не даст мне возможности убить еще хотя бы одну женщину. Полвека он не отпускал меня ни на одну ночь. Эта ночь оказалась первой вдали от него. Или снег шел всю ночь?