Я даже не пыталась понять, кто кого целовал, и чьи пальцы сильнее сжимали щеки, и если бы кто взялся разбить страстное слияние наших губ на отдельные поцелуи, то сбился бы со счету, как я с дыхания, когда барон резко отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и камнем упал вниз.

— Вы обронили одежду. Карличек, внеси скорее лампу!

Как хорошо, что одной лампы было недостаточно, чтобы увидеть мое пылающее лицо. Какое счастье, что у барона обостренный слух. Сама я сейчас не услышала бы за ударами собственного сердца даже топот целого стада слонов.

Карлик ступал медленно, и барон лишнюю секунду задержал руки у моей зудящей груди, когда возложил на мои дрожащие ладони скомканную одежду. Я схватила ее в охапку, но все же нашла в себе силы и волю проверить наличие ключа от мастерской.

— Ключ на месте, не выпал! — пробормотала я с извиняющейся улыбкой, и барон ответил сухо:

— Очень этому рад.

Карличек своим появлением разрушил сказку, но, уверена, спас меня от нелицеприятной морали из уст барона. Я спешила уйти с карликом, чтобы смыть с себя прикосновения Милана и мое собственное желание продлить их навечно.

— Встретимся за ужином, пани Вера, — проговорил барон уже мне в спину, и тонкая струйка страха потекла между моих сведенных лопаток.

В темноте я не смотрела ему в глаза, но у свечи слишком яркое пламя, чтобы скрыть мысли, которые обязательно отразятся на моем лице. Я не кукла, я не девочка из борделя, я не смогу после такого поцелуя надеть маску безразличия. Если бы я сама прервала наш поцелуй в первые секунд десять, я бы выполнила его просьбу и осталась холодной расчетливой невестой Яна. А кем стала в глазах Милана сейчас, я боялась даже предположить. Как и ответить на вопрос самой себе — как так получилось, что у меня откровенно снесло крышу?

Голодовка дала о себе знать? Или страсть к кукле окончательно перекинулась на ее живой прототип? Неужели мое тело настолько глупо, что не понимает, что перед ним безумец, который легко свернет мне шею, если ему вдруг что-нибудь привидится?

Я шла за карликом, как на эшафот. Я боялась любого его слова, одобрения или осуждения, неважно. Он не слепой… Он прекрасно понял, что здесь произошло за секунду до его появления. Теперь он не уляжется верным песиком у меня в ногах. Из принципа. Или потому, что его больше не попросит об этом хозяин.

Я шагнула в бездну. Легко и свободно. Напрочь забыв, что это комната страха или, в крайнем случае, запретных удовольствий, но никак не невинного флирта. Если бы этим поцелуем барон действительно хотел проверить градус моего отвращения, то не ответил бы на него с такой яростью. Нет, он просто соскучился по женскому телу. И я не удивлюсь, если за ужином он спросит цену моей ночи. И он не из тех, кто принимает ответы "нет". Он просто назначает цену самостоятельно. Он привык покупать женщин. И они привыкли ему продаваться.

Карличек не зашел в купальню. Сказал только, чтобы я захватила лампу и потом сама спустилась в столовую. Отлично! Меня больше не охраняют. Ничего другого я и не ожидала. Теперь спасение утопающих дело рук самих утопающих. Я задвинула засов и несколько раз дернула дверь за ручку. Вышибить, бесспорно, можно, но вряд ли это кому-нибудь понадобится делать. В камине огонь — никакой волк не спустится по жерлу. И спрятаться здесь негде — никакой мебели. А наличие глазка меня не напрягало. Пусть подглядывает, сколько душе угодно. В прозрачном платье я уже походила перед ним. На свою голову!

Сложив кружева аккуратно на тумбочке, я залезла в ванну. Вода горячая, но это ненадолго. Понежиться в пене не получится. И голову стоит вымыть до того, как вода в лейке покроется льдом. Сушить волосы у камина мне не предлагали — на стуле лежал тюрбан. На вешалке красовалось платье-халат. В нем и в свитере я не замерзну. Даже рядом с бароном.

Мысли оставались отрывочными. Я искала и не находила момента, когда все пошло не так, как мне того хотелось. Много раньше поцелуя барон понял, что имеет надо мной власть. Нельзя было говорить правду про Яна. Надо было играть в безумно влюбленную дурочку. Тогда бы я не попалась на его удочку. Дурочка- удочка… И действия мои тоже довольно удачно рифмовались с желаниями барона.

Ох, Верка, Верка… Что ты натворила, глупая! Теперь либо иди до конца и уходи, оставив после себя не только куклу, но и любовное послевкусие, или собирай манатки и дуй отсюда, не раздражая ни себя, ни барона даже лишнего часа. Если в Милане окончательно проснется чудовище, его не усыпишь никакими ласками. А оно непременно проснется, если он почувствует отпор. Даже мысленный. Теперь точно пришел черед играть во влюбленную дурочку…

Вода остывала быстрее головы. Я вытерлась насухо, растерев кожу докрасна. Оделась, обулась, высушила полотенцем волосы и спрятала их под тюрбан. Все. Теперь я почувствовала голод. Зверский. Взяв лампу, я с шумом отодвинула засов и выглянула наружу. Никого. Спустилась из мансарды на этаж и огляделась: в мою комнату дверь закрыта, в другую тоже, а у кукольной так и осталась стоять стопором статуэтка. Я осторожно двинулась к лестнице, вглядываясь в темноту мужской половины дома. Никого. У лестницы меня тоже не ждали.

В гостиной догорал камин и висело табачное облако. Я отогнала его от себя и направилась в столовую. На столе горел целый подсвечник и давал столько света, чтобы я и на секунду не усомнилась в том, что за столом только пан Драксний. Я пожелала ему доброго вечера и, когда тот флегматично скосил на меня глаза и будто в приветствии приподнял вилку, села на свой стул. Карличек выплыл из темноты с подносом, снял с него кружку молока для старика, а все остальное принес мне.

— А барон к нам разве не присоединится? — спросила я карлика, недосчитавшись на столе третьего прибора.

Тот ограничился коротким "нет" и исчез из поля зрения. Пан Драксний молча цедил молоко, точно меня за столом и не было. Плевать! Я принялась за еду с рвением новобранца. Бокала мне не подали. Карлик, видимо, опасался повторения ночи, потому оставил для меня только стакан воды да чашку и дымящийся керамический чайничек. Все к лучшему. Мне действительно понадобится трезвая голова, если барон все же объявится за столом.

Время шло, но оставалось еще детским. Я с удовольствием вернусь в мастерскую и отолью оба слепка. Только включите генератор. Об этом я и попросила карлика, вернувшегося забрать грязную тарелку, но тот буркнул довольно грубо:

— Распоряжения от хозяина не было.

И когда он ушел, заговорил старик:

— Мне импонирует ваше рвение в работе, пани Вера, но ночью следует спать.

— Еще вечер, пан Драксний. Я спокойно могла бы поработать пару часов, если в мастерской будет свет.

— Потратьте их на сон, пани Вера. Сон всегда вылечивает больную голову.

Старик скрипел, буравя взглядом стол, но я поймала камень, брошенный в мой огород. В этом доме даже в темноте умудряются за тобой проследить. Не удивлюсь, если барон по какой-то известной только ему причине сидит сейчас за стенкой. По какой? Да сам же сказал, что ему нравится за мной подглядывать!

— Мне сон наоборот добавляет головной боли, — парировала я выпад старика почти что сразу. — Эта кукла является ко мне по ночам. И прошлой ночью чуть меня не придушила.

— Это не кукла, — буркнул старик и уже поднял на меня бесцветные злые глаза, как вдруг резко обернулся. — Что вы здесь делаете, Милан? Я уложил вас спать, и вы пообещали мне не приходить сюда сегодня.

Я тоже обернулась, но до того на всякий случай опустила горячую чашку на стол. В толстом халате — уж платья-то он точно не носит! — барон стал выглядеть каким- то совсем уж старым, сгорбившимся и осунувшимся. И такой его вид вновь всколыхнул жалость, которую я с большим трудом утрамбовала на самом дне моей души.

— Вы же прекрасно знаете, что я не усну до полуночи, — сказал барон упавшим голосом, глядя мимо меня на другую открытую дверь, откуда являлся обычно карлик, но нынче тот не спешил к хозяину.