Пальцы Петера скользнули выше груди и замерли на гранатовых бусах.

— Тебя слышу не только я. Прошу, Вера, тише…

— Не будет тише! Когда речь идет обо мне! Я не буду молчать! — я снова прижалась губами к щеке, но барон мотнул головой, противясь поцелую. — Не смейте отворачиваться от меня! Не смейте!

— Вера! — барон зажал меня в железных руках, и мы оказались глаза в глаза. — Я объяснил тебе условия нашего брака. Достаточно основательно объяснил.

— И Ондржею вы тоже все основательно объяснили?!

Кричала я так громко, что меня без сомнения было слышно в столовой. С учетом, что все там сейчас превратились в слух.

— Да, — прорычал барон шепотом. — Ему я тоже все объяснил. И тебе объясню, если спустя полгода у тебя останутся хоть какие-то сомнения в правильности моего выбора. Работая бок-о-бок, вы узнаете друг друга, и ты поймешь, что этот человек может достойно воспитать твоих детей. Слышишь меня? Достойно! Я помню его еще ребенком, когда он лазил по особняку. Я знал Ондржея еще до его трагической встречи с Яном. Он так же хорош внутри, как и снаружи…

Я отвернулась и опустила голову. Кажется, пузырики ударили в голову. Она кружилась, и я не понимала, что мне говорят…

— Я слышала о нем из ваших уст совсем другое мнение…

— Тогда я был на взводе, — в голосе смешок. — Я и тебя называл пешкой, моя королева.

— Никто не желает прогуляться под снегом?

Я медленно обернулась к пану Дракснию и выдала абсолютно пьяным тоном:

— А почему вы живы? Все драконы давно передохли…

Рука барона удержала меня в вертикальном положении. Или же была призвана защитить от драконьей кары, хотя пока пан Драксний только теребил кушак и смотрел своими мутными глазами в мои, наверное, еще более мутные.

— Сдохну когда-нибудь, не переживайте, пани Вера, — произнес он абсолютно безразличным тоном. — И если мы с вами не видели ни одного другого дракона, не значит, что их нет… Они есть, они среди вас… Но они хорошо скрываются, я в это верю. Возможно, их тоже пытались убить, как и меня. Мы, драконы, много и долго спим… Когда меня нашли в пещере, сразу попытались убить, но убить дракона можно только в шею, а она у меня прекрасно защищена. Однако ж нашелся умник, который набил внутренности коров перцем и прочими специями. И когда меня растолкали ото сна, я спросонья накинулся на чучела коров, и их внутренности лопнули в моем желудке. Я выпил тогда целое озеро, чтобы внутренний огонь не сжег меня до конца, как желали того трусливые людишки. И теперь я вынужденно принимаю пищу только лишь в таком обличье, чтобы знать, что ем и что пью. Но этой пищи слишком мало, чтобы летать. Чтобы летать много и часто. Возможно, поэтому драконов редко замечают. Так… Снег кому-то здесь нужен?

Барон умудрился подняться вместе со мной. На руках. И рядом тут же вырос Карличек. Вернее сказать, вынырнул из-под шубы. Меня закутали в меха и вынесли во двор. Я прижималась к груди все еще мужа и смотрела на небо. Сейчас, пока не окончательно стемнело, облако в форме дракона было довольно четким. И вот пошел снег. Мелкий, пушистый, рождественский. Я ловила на ладонь снежинки и даже слизала парочку вместо мороженого.

Вдруг пан Ондржей оказался рядом, а может и с самого начала стоял подле барона. Он тоже задрал голову и следил за драконом. Петер переложил меня на другую руку, и я на секунду испугалась, что он передаст меня пану Ондржею насовсем. Никогда… Никогда…

Из-под лисьей шапки смотрели встревоженные внимательные глаза, а губы вдруг расплылись в улыбке, и чешский лис красиво и стройно запел рождественскую колядку. Я сначала думала подхватить ее, ведь мы учили эту песню в школе, но, вспомнив про арию барона, промолчала. А вот Карличек орал во все горло, а потом нагнулся, набрал в рукавицы снега и метнул в меня снежком. Я не увернулась и потребовала от барона отпустить меня.

Шуба нараспашку, но не холодно. Я даже снежки лепила голыми руками. И одним залепила прямо в лицо пана Ондржея. Нечаянно. Тот поднял было свой снежок, но тут же опустил руку. Наши глаза встретились, и я первой отвела взгляд.

Рождество удалялось от нас с каждой минутой. Новый год неумолимо надвигался на всех нас со своими проблемами. Некоторые из них станут обыкновенными хлопотами, а другие — обыкновенной трагедией.

Я бы могла начать писать эпилог своей жизни еще первого января: все было решено без моего согласия, пусть и с моего ведома. Но я дождалась весны, когда работа над созданием вампирского музея закипела, как вода в котле. Живая вода, не мертвая.

Всю зиму мы просидели у камина теплой компанией с рисунками, чертежами и сметами. Электричество мы надеялись получить хотя бы к следующей зиме, а пока нещадно жгли топливо. И нервы… Особенно много их потребовалось в библиотеке, когда мы решали, какие книги оставить для аутентичности, а какие сбыть букинистам, чтобы иметь средства на заказ достойных макетов, которые не жалко было б завить паутиной и неожиданно сбросить на головы пугливым посетителям. Это была, кстати, моя идея…

Пугливой была и я. Порой мне страшно было подходить к мужу даже с простым вопросом, не то что с ласковым словом или легким поцелуем в щечку. Петер не отходил от чертежной доски, хотя я и пыталась познакомить его с компьютерной программой по трехмерному моделированию. Нет же, барон предпочитал на пальцах объяснять строителям, что им следует делать и как — те работали сутками, и порой мы слышали их тяжелые шаги по первому этажу, уже лежа в теплой постели на втором. Хотя я редко вслушивалась в посторонние звуки, потому что обычно еле доволакивала до спальни ноги. Особенно после вечерних прогулок, которые очень полюбил барон. Мы гуляли с ним сначала по снегу, потом по грязи, и вот уже по свежей траве…

Я не думала, что возненавижу весну. Когда фруктовый сад засыпало розово-белым ковром, я с ужасом поняла, что некоторые плоды созревшими барон уже не увидит. Хотя видел он теперь намного лучше. До Парижа мы не доехали, но к глазному врачу я его отвезла, и мы заказывали уже не первую пару очков, потому что я с завидным постоянством садилась на них.

— Почему тебе всегда надо занять мое кресло, мой стул, даже мой стол!

Петер возмущался наигранно-зло, потому что ему безумно нравилось находить меня всегда рядом. Хотя рядом постоянно был и Ондржей. Я выдыхала лишь в его отлучки. Теперь довольно частые из-за подбора персонала. Мелкую обслугу решили нанять из местных, а вот актеров искали профессиональных. Без суеверий относительно гробов и прочей нечисти. Строители уже заложили фундаменты для их временного жилья.

Перед одной такое поездкой я передала пану директору сложенный вчетверо листок.

— Надеюсь, записка не любовная? — улыбнулся тот одними губами.

— Почти, — ответила я достаточно серьезно.

— Что это? — спросил Ондржей, пробежав глазами текст. — Вы заделались в свахи?

— Наведите справки. Вдруг вам удастся отыскать эту Клариссу. Карличеку тоже нужна семья. Он же человек. Вдруг эта маленькая, теперь уже взрослая, женщина помнит такого же маленького мальчика.

И Ондржей нашел первую и единственную любовь карлика. Какая же это была встреча! Я не могла смотреть на этих двоих без слез. В моих слезах смешалась радость за них и тоска по себе. Барон последние дни ходил хмурым и даже желал «доброй ночи», уже повернувшись ко мне спиной. Я смотрела в темноту, которая заполнила даже мои сны, и смахивала беззвучную слезу.

С середины июля установилась жаркая погода. От строительных запахов становилось совсем дурно. Даже не хотелось ничего брать с кухни, уже чуть обновленной, в которой теперь хозяйничали двое поварят. Столовой больше не существовало. С каждым днем особняк терял свой прежний вид. Возможно, это и раздражало барона Сметану, а не приближение августа, которое тревожило меня.

— Вера, может, тебе вернуться ненадолго в родной город, пока из дома не выветрится вся эта дрянь?

Какая дрянь? Если даже пан Драксний стойко выносил запах, то мне сам бог велел ничего не замечать. Старик продолжал сидеть в своем кресле. Гостиную не трогали. Ее единственную мы решили оставить в первозданном виде. И не только ради дракона, но и ради духа родного гнезда для последнего барона Сметаны.