Он поднялся и направился к лестнице. Я чуть ли не побежала за ним, мысленно благодаря хозяев за место у печки — мне надо было обежать всего три столика, не посадив синяка. Пан Ондржей знал номер моей комнаты. К счастью, у него хотя бы не было от нее ключа, и я вошла первой, имитируя хозяйку, но тут же покорно отдала ключи, и он повернул ключ два раза и оставил в замочной скважине.

Я снова промокла насквозь, но гнала прочь все плохие мысли. Зачем я ему сдалась, честное слово! Он сделал шаг к кровати. Я — от нее.

— Могу ли я взглянуть на марионетку? — спросил он, присаживаясь на кровать рядом с чемоданчиком.

Я кивнула. От сердца отлегло, но язык пока ворочался с большим трудом. Все правильно, все правильно. Ян Яном, фотографии фотографиями, а директор должен понимать, кого нанимает.

Я открыла чемоданчик, осторожно извлекла из него летучую мышь, на которую пан Ондржей даже не взглянул, и аккуратно приподняла голову куклы, чтобы снять защитную маску.

— Не вынимай! — пан Ондржей прикоснулся к моим пальцам, и я отдернула руку, точно меня шибануло током. — Я только хотел убедиться, что они действительно похожи. Хорошая работа, Верка. Спасибо.

Он взглянул на меня даже с какой-то теплотой, и глупая часть мозга поспешила списать исковерканное имя на различия в языках. У чехов это уменьшительно-ласкательный, а не уничижительный вариант. Но его умная половина уверяла меня, что для этого пана я действительно Верка. Обыкновенная девка, потому не стоит выставлять на показ свою эффекшн.

Я вернула маску на лицо куклы и закрыла чемодан. Настоящий заказчик тотчас отодвинул его в изголовье и указал мне на продавленное покрывало, приглашая присесть рядом. Сложив на коленях руки, как примерная школьница, я потупила взгляд и стала ждать начала беседы. Но минут пять слушала тишину и бешено ухающее сердце. Или секунда рядом с паном-директором растянулась у меня в вечность.

— Тебя не удивило, что тебе не прислали контракт?

В этот момент палка, которую я проглотила, пригвоздила меня к кровати.

— Это показалось мне немного странным, — мне хотелось ответить ровно, но получилось только шепотом, потому что я набралась смелости взглянуть в карие глаза. — Но я доверилась Яну.

По пухлым губам скользнула злая усмешка.

— Вот уж никогда не думал, что пан Кржижановский внушает девушкам доверие. А я знаю Яна не первый год. Скорее всего, Верка, ты просто абсолютно не разбираешься в мужчинах.

Я сумела не осыпаться пеплом от искр, посыпавшихся из темных глаз пана Ондржея, когда тот расхохотался в голос от собственной безвкусной шутки. У меня даже отлегло от сердца — не все в этом чехе идеально, чтобы захлебываться слюнями от одного единственного взгляда и трястись точно на электрическом стуле от первого же прикосновения. А вообще он прав. Эта Верка абсолютная профанка в мужиках. Толик тому подтверждение.

— Я сейчас свободна и в личном плане, и в отношении работы, — я смотрела ему в глаза, испытывая женское правило буравчика: пусть думает, что хочет, а я отвечаю за свои слова. — Так отчего же не рискнуть на новом месте с новой работой…

Я поставила интонационную точку, но пан Ондржей решил все же продолжить мою фразу:

— И с новым мужчиной. Такой подход, Верка, мне очень импонирует. Я бы с радостью взял такую женщину в свою команду, — он сделал паузу.

Очень многозначительную. Можно не продолжать. Я все поняла. Мне не нужны отказы по-американски. Я привыкла получать их по-русски — прямо в лоб.

— Если бы эта команда у меня была, — продолжил пан директор так же спокойно, как и начал. — Но, к сожалению, три дня назад я всех отпустил. На все четыре стороны. Я просил Яна не говорить тебе раньше времени о наших проблемах. Ты бы тогда не приехала, верно? Если бы надо было ехать только к нему, а? А сейчас, когда ты уже здесь, у моего друга есть шанс, верно? Я посоветовал ему солгать. Невинную ложь женщины прощают, ведь так? Когда она им во благо.

Хорошо, что подо мною была кровать. Я удерживала коленку ладонью, но та продолжала трястись. Как принимать происходящее — как поражение или как победу? И на котором поле? Уж точно не на профессиональном! Кажется, мне только что сообщили, что я нравлюсь пану Кржижановскому. Он сказал, что пан Ондржей введет меня в курс дела. Но не сказал какого. Что за идиотизм! Кажется, мужчины делятся только на два вида — козлов и дураков. Нормальные вымерли как вид. В том измерении, в котором я живу, так точно.

— Вижу, мое сообщение тебя не особо и расстроило. Я даже рад этому.

Пан Ондржей улыбался, но лицо его при этом не делалось добрым. Оно походило на маску. Гипсовую. Сейчас, с легким морозным румянцем. Как в греческом театре, эмоции на лице пана Ондржея регулировались поднятием и опусканием уголков губ, и больше ничем. Моя марионетка, кажется, была более живой, чем этот чешский красавец. Вдруг пан бывший директор поднялся и шагнул к двери.

Что, уходит? А как же я?! Теперь у меня начался приступ настоящей паники.

— Пан Ондржей, а что мне сейчас делать? — Он обернулся, и я спешно добавила: — С куклами. И вообще… С собой. Может, я смогу быть вам чем-то полезной эту неделю? Да хоть просто убрать рабочий мусор. Я не могу сидеть сложа руки в ожидании Яна. И вообще… — я сглотнула накатившую слюну. — На самом деле я очень расстроена. Давайте начистоту. Ваш друг прав. К нему бы я не поехала. Я, конечно, останусь на Рождество, а потом… Как бы сказать… Я не знаю Яна. Я видела его всего несколько часов и не уверена, что у нас найдутся точки соприкосновения… Кроме кукол. И то, ему нравятся волки, а мне… Вампиры.

Я чувствовала, что начинаю заливаться краской под пристальным взглядом пана- бывшего директора. Возможно, я говорила лишнее, но я говорила правду. Роль охотницы за мужиками мне претила. Даже если только в его глазах.

— Я расстроилась. Честно. И не из-за денег, — добавила я быстро и запнулась.

Моя фраза, кажется, прозвучала требованием покрыть транспортные расходы. Ну и пусть так! В конце-концов пан Кржижановский тоже, получается, как и мой Козел, кинул меня на немалые деньги. С моим дырявым бюджетом не проводят рождественские каникулы в Чехии! А на отпуск за счет пана Кржижановского я не согласна. Это называется не очень красивым словом.

Пан Ондржей отвернулся к двери и тронул ключ.

— А вот я расстроен из-за денег, — он продолжал стоять ко мне спиной. — Я вложился в этот проект до последнего евроцента, никак не ожидая, что старик окончательно спятит до завершения реконструкции и оформления совместной собственности. У меня на руках нет никаких документов. Сейчас я никто и звать никак.

Пан Ондржей обернулся с трагической маской на лице.

— Знаешь, зачем я на самом деле хотел, чтобы ты приехала?

От моего лица, похоже, отлила вся кровь. Мозг замерз, как после ледяного кофе.

— Я считаю, что ты — наш с Яном последний шанс заполучить в собственность этот чертов особняк.

Слишком длинная пауза. Пришлось вставить едва различимое "как". Я, кажется даже задала вопрос по-русски.

— Ты женщина, а Милан мужчина. Что тут непонятного?

Я продолжала пялится на него, как баран. Вернее овца, которая проглотила язык и даже не могла блеять.

— Я выдам тебя за него замуж. А потом наша прекрасная вдова перепишет на нас имение. Хочешь подробностей? — на его лице застыла зверская ухмылка, которой не существовало в истории греческого театра. — Не в этих стенах. Нынче такой прекрасный вечер. Провести его взаперти — преступление против природы.

Я продолжала стоять ни жива, ни мертва. Преступление, пан сумасшедший директор, это то, что вы собираетесь сделать. А не пошли бы вы гулять одни… Или нет. Тогда вы найдете другую овцу и действительно убьете старика. Ради чего? Вампирского музея! Нелюди!

Я не чувствовала ног в носках и валенках, которые пан Ондржей потребовал для меня у хозяйки. И не потому, что те были не по ноге. Просто моей решимости на то, чтобы разрушить коварный план пана убийцы, хватило ровно до закрытия двери в номер. Куртка даже в натопленном доме сразу показалась мне тонюсенькой кофточкой. Я дрожала мелкой дрожью. Что ты делаешь, дура?!