Темная. А скоро будет снежная буря. Дракон разозлился. И за дело!
— Да поставьте уже эту шкатулку! — закричала я, наверное, так громко, что карлику даже не нужно было подслушивать под дверью, чтобы услышать меня.
Барон будто машинально протянул шкатулку через стол.
— Это твое. Драгоценности моей матери. Я дал слово никогда их не закладывать. Я проиграл их все за эту осень. Одну вещь за другой, чтобы они никогда не попали в руки Яна и Ондржея. Я не просил их назад, ты мне веришь?
Я кивнула и, взяв шкатулку, опустила ее рядом с печеньем и керосинкой. Барон теперь заботливый. Носит за мной лампу, не свечу.
— Верю. Может, надо вернуть их дракону?
Петер едва заметно улыбнулся.
— Вернуть? Ты же слышала, это свадебный подарок. Подарки не возвращают. И я рад… Буду рад, если эти камни вновь почувствуют женское тепло. Без него ужасно живется даже камням, уж поверь мне…
Петер опустил глаза, а я закусила губу. На дворе ночь. Ночь…
— Петер…
Я зря позвала. Он уже давно смотрел мне в лицо. С надеждой.
— Уже поздно. Пойдемте спать.
Я не дышала. Он, кажется, тоже. А лучше бы выдохнул и поднялся.
— Ты права…
Он затряс головой, и седая челка занавесила взгляд. Правда, глаза он уже прикрыл. Только бы не попросился спать на диван. Еще одной бессонной ночи я не выдержу…
— Возьми лампу. Шкатулку можешь оставить здесь. Ее никто не возьмет.
— И лампу можно оставить здесь, — проговорила я еще тише, чем раньше. — Потушите ее и… Мы ведь пойдем наверх вместе? Рука об руку. И я хочу считать шаги в полной темноте. Как в тот первый раз…
— Когда ты еще меня не боялась? — спросил барон и, не дождавшись ответа, потушил лампу.
Диван скрипнул. Барон с тяжелым вздохом протянул мне руку.
— Десять шагов до двери.
— Я знаю, — прохрипела я, вкладывая руку в его ладонь.
Больше между нашей горячей кожей нет никаких преград.
— Я высчитала все шаги, — продолжала я с рвущимся из груди сердцем. — Но все равно хочу, чтобы вели вы…
— А я хочу, чтобы это делала ты… Потому что боюсь сделать что-нибудь не так. Я забыл, как приносить женщине радость. Я так долго приносил ей лишь боль.
Десять шагов мы отшагали в полной тишине.
— Вера, не молчи. Не злись… Прошу тебя. Пойми, полвека прошло…
— Полвека? — я старалась говорить ровно, хотя в душе лопнул натянутый нерв. — Даже так… Но ведь вы хвалились замечательной памятью…
— Дальше тридцать шагов, — шепнул барон мне в ухо.
— Там их не тридцать, а всего восемнадцать и затем десять.
Я взяла барона за руку.
— Это смотря каким шагом идти? Женским или мужским. Или…
Пол ушел из-под ног. Я ухватилась за шею барона и спрятала голову у него на плече.
— А бегом сколько?
— Не считал, — усмехнулся Петер.
И рванул с места.
Эпизод 7.7
Рождественское утро наступило в полдень. Благодаря часам. Я даже села от неожиданности, потеряв с груди пуховое одеяло. Часы били внизу: мерно, гулко, сказочно. Удивительным было и тепло, пропитавшее вместе с розмарином воздух спальни. Мне даже не захотелось снова укрываться. Хотя и желания вылезти из кровати для того, чтобы отыскать источник тепла, не возникло. Что происходит?
Я повернула голову к мужу — барон спал сном младенца: его не то что часами, его пушкой теперь не разбудишь. После такой ночи… Мысленно я даже во сне порывалась уйти к себе в спальню и оставить Петера в покое. Вся его решимость осталась на предпоследней ступеньке лестницы.
Сначала я подумала, что барон испугался дежавю: последний раз, когда он бегом нес меня на руках в свою спальню, я наградила его тремя оплеухами. Я тоже вздрогнула от этого воспоминания и подумала тогда, что это даже неплохо, что барона мучает совесть. Значит, постарается не повторить ошибок… Но ошиблась я! С выводами. Барон решил не повторять ничего, даже поцелуев!
Он церемониально распахнул передо мной дверь. На столе горел подсвечник. Не керосинка. Горел довольно давно. Значит, барон надеялся, что мы вернемся сюда вдвоем. Я повернулась к нему с улыбкой. Ненатужной. Радостной, которая появилась сама собой. Но вот барон исчез от двери. Бочком прошел в угол и замер там в темноте. Не надо мне дежавю первой встречи! Не надо…
— Петер, вернитесь на свет! — проговорила я в приказном тоне, но барон приказу не подчинился. — Тогда я пойду к вам…
К концу фразы я засомневалась в интонации. Решимости брать эту ночь в свои руки не появилось — я боялась близости не меньше, чем до того боялась уксуса. Или больше… Намного больше. От моего неровного дыхания дрожали свечи!
— Вера, нет! — В возгласе барона слышался неподдельный ужас. — Останься у столика, прошу… Мне нравится наблюдать за тобой, когда ты меня не видишь.
— Но я все равно вижу вас! — после небольшой паузы перекричала я обезумевшее сердце. — Петер, пожалуйста…
— Вера, пожалуйста… — в его голосе слышалась теперь неприкрытая мольба. — Я хочу просто на тебя смотреть…
Я прикрыла глаза и ухватилась за спинку стула. Пятьдесят лет, он ведь не просто так это сказал, а я дура… Идиотка, полная! Что делать, что делать… Мне с ним жить восемь месяцев под одной крышей и, вполне возможно, все же в одной кровати, хоть и по разные ее стороны. Что я нервничаю, точно невинная девочка в первую брачную ночь со стариком-мужем!
— Петер! — я умоляла голос не дрожать. — Хотите, я разденусь?
Я не могла открыть глаз, физически не могла. На ресницах проступили слезы, больше похожие на клей.
— Вера, да на тебе и так ничего нет…
О, господи! Как хорошо, что я не вижу его лица, а на моем играют отблески пламени, скрывая стыдливый румянец. Если бы со мной действительно говорил человек из начала прошлого века, я бы приняла его возглас за правду. Но со мной говорит вышибала из борделя, бросивший гнусные дела только в семидесятых! Из его уст это звучит издевкой! Мне никогда и в голову не приходило вытащить из чемодана единственное платье, которое Ленка сунула туда на случай королевского приема!
— Что мне тогда делать?
Надо было просто спросить разрешения лечь спать. Раздеться, спрятаться под одеяло и сделать вид, что действительно сплю… И тихо ждать, когда супруг поборет стеснительность и хотя бы обнимет меня, как в ту ночь в гостевом доме. Мне будет этого достаточно для того, чтобы спокойно уснуть.
— Присядь на стул…
От тихого голоса по спрятанной в теплый свитер спине пробежал холодок.
— На стул я точно не сяду! — выкрикнула я раньше, чем мозг приказал мне вести себя тихо.
— Господи!
Это не был вздох, это был рык раненого зверя. Барон шумно съехал на пол.
— Ты никогда меня не простишь…
Я с трудом разобрала слова. Барон явно прикрыл рот ладонью.
— Я и не обещала простить…
Холод сменился жаром, и я шагнула в темноту — к барону, прочь от огня!
— Петер!
Я почувствовала, как он забился в самый угол и подтянул ноги к груди. Я, плюхнувшись подле него на колени, сделала на них еще один шаг, чтобы уткнуться носом в скрытый за ладонями нос барона.
— Петер, я должна вам признаться в чем-то очень важном…
Он не убрал рук от лица, но я почувствовала, как напряглись его плечи.
— Тогда перед ужином… Вы обвинили меня зря. Меня не интересовало ваше лицо… — я непроизвольно сглотнула и сильнее прижала нос к пальцам барона. — Меня интересовали ваши губы… — Я сгорбилась, и вместо носа к пальцам барона прижимался теперь мой лоб. — Я хотела вас поцеловать, а вы… Вы не поняли этого… Господи, я впервые в жизни первая подошла к мужчине и…
Да вы не мужчина, барон! То есть не джентльмен! Скажите уже наконец хоть что- нибудь, ведь нельзя спокойно наблюдать или хотя бы слушать, как женщина выворачивает перед вами душу наизнанку. Садист! Настоящий неисправимый садист!
— Вы хотите получить от меня второй шанс?
Он не убрал рук. И в этом было его счастье — словесная оплеуха могла бы вернуться звонким бумерангом. И чем бы тогда все закончилось, лучше даже не думать… Но мы выдержали паузу. И я поднялась на ноги.
