Однако ж он не лег, а развернул меня к себе:

— У кого кукла?

— Не знаю, — ответила я шепотом. — Возможно, у пана Ондржея. А, может, у Яна. Я не знаю, как долго тот отсутствовал, если вообще ездил в Польшу… Он был все время здесь, верно?

Барон не ответил. Тогда я спросила другое: — Эта кукла не для музея, верно?

Барон опустил глаза и погладил мне пальцы, которые сжимали теперь кисти шали, прикрывающие колени.

— Я бы хотел увидеть куклу. Эти руки должны были создать чудо.

Я постаралась не покраснеть.

— Потерпите, Петер. Это подарок к Рождеству. Я проговорилась, простите. Не знаю, вы перетрясли рассказом мне душу, — Вдруг действительно захотелось его успокоить. — Спите, Петер, спите. Я никуда не уйду. Куда мне уходить…

Барон продолжал наглаживать мне пальцы, и предательское тепло беспощадно захлестнуло мое тело и подожгло щеки.

— Неужели до сих пор не поняла, что никакой это не подарок? Они приберегут куклу к августу, чтобы поймать в нее мою душу. Не из любви ко мне, а из страха за себя. Но ты, Верочка, отбрось весь свой страх. Ты заставила меня вспомнить, что я Петер. И я хочу стать им для тебя. Но для остальных я должен остаться Миланом, слышишь?

Я кивнула. Я не собираюсь трепаться. У меня тут нет ни друзей, ни единомышленников.

— Мне не нравится, что ты молчишь. Скажи мне хоть что-нибудь, Верочка!

Он чуть повысил голос, и я поспешила повернуться к нему лицом.

— Пусть вам приснится добрый сон, — пролепетала я, видя губы барона в миллиметре от своего лица.

— Пусть в этом сне будешь ты. И пусть вновь в этом сне ты поцелуешь меня без отвращения.

Барон резко отстранился и откинулся на подлокотник дивана.

— Я знаю, что наяву это больше невозможно, — закончил он уже с закрытыми глазами.

Я укрыла барона шалью. Мои плечи дрожали, но Петер не протянул к ним руки. Он уже спал.

Я не знала, как долго просижу в ногах барона — скорее всего, пока тот не проснется. Какая разница, по какую сторону баррикады находиться. В особняке у меня нет ни одного союзника, кроме дракона… Я зажмурилась, чтобы сдержать поток нецензурных мыслей. Трезво смотреть на ситуацию не получалось — хотелось верить, что я стала жертвой какого-то психологического эксперимента, полного галлюцинаций. В существование иного мира в рамках привычного верить не хотелось.

Допустим, я действительно видела волка — это полбеды. Видела дракона — и его наколдовать довольно легко, если стоять за спиной у жертвы. Недаром пан Ондржей слывет за колдуна, а такая круговерть фантазии и здравого смысла началась именно с его возвращения. Про говорящую куклу в рамках профессионального сумасшествия я знала давно, так что мои кошмары не в счет! Да и вообще с учетом того, что вино, кроме меня, никто не пил, подмешать в него наркотик не составляло карлику никакого труда.

Настоящей проблемой являлось другое — я болталась на крючке у вампира и радовалась этому с фанатизмом офигевшей жертвы. Никаких попыток сбежать, никаких попыток даже просто убедиться в наличии двери в мир нормальных людей мое тело не предпринимало. Оно оберегало непонятно чей сон и ждало пробуждения мучителя или же прихода тюремщика.

Однако Карличек не приходил. Какие он получил распоряжения от хозяина, можно только гадать, да и то осторожно, не включая буйную фантазию. Через четверть часа тело уже невыносимо ныло от напряжения. Размять плечи оказалось мало, я вытянула ноги и немного покачала ими в воздухе. Удивительно, но такая мизерная физическая нагрузка помогла разгрузить не только тело, но и мозг.

Барон Сметана ни разу не назвал себя вампиром. Да и как можно было извратить все вампирские каноны причислением себя к миру не мертвых! Сердце у барона билось, тут уж меня не проведешь, я его наслушалась вместе со своим. Руки у барона теплые, как и губы… Остаются зубы… Но они были не всегда. Я чуть повернула голову к спящему — даже в полумраке барон не выглядел бледным. Вся синюшность ушла вместе с нелепым гримом. И барон умел краснеть и делал это довольно часто. Дневного света он не боялся, а остальное… Остальное умещалось в обширное понятие "псих".

Барон называл себя чудовищем, но в реальности был обыкновенным сумасшедшим! Это если исключить наличие у кукол живых прототипов, умерщвленных маньяком. Пусть все его россказни останутся вымыслом в рамках больной фантазии! Да, барон Сметана — псих, от которого человеку разумному надо держаться подальше всеми силами души и тела. Особенно тела. Особенно женского, которого ему явно не хватает. И которое, черт бы его побрал, не противится близости.

Да и душу барон умудрился тронуть даже вымышленным рассказом. Наверное, в собственной жизни у него было не меньше потрясений и терзаний, чем те, что несли с собой многочисленные семейные хроники, но они, видимо, были лишены необходимого романтического налета, который позволил бы барону вскружить мне голову до полного умопомрачения. До частичного он довел меня своими действиями даже с закрытым ртом. И лучше бы дальше держал рот на замке. Вместе с острыми зубами!

Полчаса прошло или уже час? Уйти? Нет, там за дверью библиотеки собрались отнюдь не несчастные психи, а беспринципные дельцы, что намного страшнее. Поняв, что с владельцем особняка по-деловому не справиться, они подключились к игре его больного мозга. Тут даже неясно, где и когда я буду подвергать себя большой опасности: в период фиктивного брака с бароном или во время вдовства? У пана Ондржея уже и документ, небось, составлен о передаче собственности, на котором не хватает лишь моей подписи. И я ее поставлю с закрытыми глазами и уйду без требования вознаграждения за моральный ущерб, чтобы остаться живой и здоровой.

Пан колдун предсказуем. И потому не опасен. В опасные игры я играю сейчас, находясь за закрытыми дверьми библиотеки. Вот барон уж точно непредсказуем. Даже для всех остальных участников заговора. И спящим выглядел куда привлекательнее, чем бодрствующим. С того ракурса, что я сейчас смотрела, шрамы сливались друг с другом, и лицо, пусть и выглядело по-прежнему припухшим, не походило больше на маску из мятой бумаги. Нет, будь он психически устойчивым и не будь рядом поляка и чеха, я могла бы стать барону женой. Даже не ради денег, а ради интереса. Пусть моя жизнь пуста, но в ней все равно нет места для обыкновенного мужика. Наелась, хватит!

Только барон Сметана психически неустойчив. Очень. Я могу пострадать от его рук. Возможно, убийства эта четверка и не допустит, но мои маленькие страдания их не волнуют. Им нужна подпись барона. Любой ценой. Цинично, но факт. И в их успешной команде действительно не хватало дуры из России. Раз барон так любит русских. Как же я лоханулась! Господи…

Я закрыла лицо ладонями. Стало темно, хотя глаза оставались открытыми. Нельзя бездействовать, когда действуют другие. Это опаснее любой глупости, которую я могу выкинуть, делая самостоятельно первый шаг.

Барон больше не касается меня ногой и потому не заметит моего ухода. Я спокойно поднимусь и… Но я не сделала к двери и двух шагов, как со спящего свалилась шаль. Фу, не проснулся. Еще шаг к двери. И разворот… Я не смогла уйти, оставив материнскую вещь на полу. Я подняла шаль и вновь укрыла барона. И… Что это? Ключ на груди… А я и не заметила, что барон расстегнул ворот рубахи. Кожаный шнурок перевернулся, и висевший на нем ключ, оказался на ключице. Да, да, тот самый, якобы от кукольного сундука… Ага, барон носит его по привычке вместо нательного креста… Или? Или барон более практичен, чем я думаю. И предсказуем. На моей шее еще вчера болтался ключ от мастерской, который барон повесил на меня, чтобы тот не потерялся.

Я на цыпочках подошла к двери в конце библиотеки, которая в прошлый раз была закрыта. Ничего не изменилось. Я попыталась оценить размер замочной скважины. Вполне вероятно, что это каморка Синей Бороды. Вполне… Но любопытство сейчас не порок. Пороком было то, что в России я не навела никаких справок о месте и людях, к которым еду.