— Тогда, — барон прикрыл глаза и отпустил мою руку. — Тогда пан Ондржей будет очень доволен, — по губам барона скользнула злобная усмешка. — Но я уверен, что моя жена не доставит ему такого удовольствия. Она возьмет у меня в кармане ключи от Мерседеса и притащил сюда Карличека.

— Вы хотите, чтобы я это сделала?

От надежды на такое простое решение у меня даже голос появился.

— Нет, — барон открыл глаза, и те вновь были спокойными. — Ты забыла про ту дурацкую книгу? — он улыбался. — Еда, приготовленная супругой, становится лекарством. Пожалуйста… Если тебе, конечно, хочется, чтобы я поправился. Если же нет, то опять же бери ключи от Мерседеса и уезжай. А остальное уже тебя не касается. Вернешься двадцать второго августа.

Я так и не сделала даже крохотного шага от кровати. Рука, которую барон отпустил, по инерции сжала простыню.

— Я не стану пользоваться фальшивыми документами, Петер.

Я пыталась не зажмуриться, но веки сами решили не выпустить слезы наружу, и поэтому я не видела реакции барона на сказанные мною слова:

— Я не хочу спрашивать, кто вы на самом деле и где настоящий Милан Сметана, чьим паспортом вы пользуетесь, но даже если бы особняк по какой-то причине принадлежал лично вам, то мне ничего из этого не нужно. Не хотите отдать его пану Ондржею, попросите пана Драксния спалить его. Я…

Я снова почувствовала на запястье руку барона, но его пальцы быстро скользнули к моим и тронули кольцо. Я открыла глаза. Он смотрел мне на руки. Не на меня.

— Я делала это не ради денег. Даже не ради вас, Петер. Я делала это потому, что окончательно почувствовала себя марионеткой и мне стало плевать, что будет дальше. Что заставите меня делать вы или что заставят другие, в том случае, если вы умрете… Я сделала все, что от меня требовали. И сейчас готова делать дальше. Для начала принести вам крови, а потом…

Теперь наши глаза встретились.

— А потом ничего не будет, Вера, — проговорил барон после тяжелого вздоха. — Хотя я больше всего на свете желаю этого. Ты не понимаешь, ты не желаешь понять, что я покупал себе счастье, а совсем не очередную женщину. Покупал не у тебя, не у пана Ондржея, а у судьбы. Выходит, не судьба. Бумаги уже не разорвать. Вы теперь официальная жена давно мертвого человека, наследница фамильного состояния, его остатков, но все же это больше, чем вы могли надеяться когда- нибудь заработать. Однако все это пойдет на обустройство музея, потому что вы не пожелаете воевать с паном Ондржеем и поймете, что музей — это то, чем вам хочется заниматься всю жизнь. Я все это знаю и все это предвидел. Из моего здесь только кольцо на вашем пальце. Его вы можете снять, пани Вера, и вернуть мне, как простую ненужную вещь. Я проиграю его в последней шахматной партии с драконом. Вы свободны, Вера. Уходите!

Я не двинулась с места. Я не владела телом. Я не владела головой. Я не владела сердцем.

— Ваша вага, Вера, слишком тяжела для меня. У меня не осталось сил. Я окончательно почувствовал себя стариком. Моя жизнь прожита. Прожита зря. Я не женился, не родил сына, не построил дом. Я даже не уберег тот, что построили мои предки. Я никчемен и, конечно, я не нужен ни одной женщине. Я… — барон снова зажмурился и закусил губу, но быстро отпустил. — Я не понимал, за что меня любила Жизель, но сейчас прекрасно понимаю, почему вы не можете полюбить меня даже на несколько месяцев. Я пытался скрыть от вас свое проклятье. Мне помогали в этом все, даже дракон, и я сумел в какой-то момент уверить вас, что действительно не было никакого призрака и никаких живых марионеток. Но я же сам сказал, что со лжи не начинаются хорошие отношения. А я лгал, лгал долго… Но нельзя обмануть судьбу. И нельзя обмануть женщину, которая не желает быть обманутой.

Его пальцы скребли простынь в миллиметре от моей руки, и мои против моей воли и здравого смысла, нашли пальцы Петера и сжали в крепком рукопожатии.

— А если вы мне сейчас скажете правду? — проговорила я, глотая каждый второй звук. — Это сможет что-то изменить?

Снова горькая усмешка.

— Вы меня спрашиваете, пани Вера? Спросите себя. Сумеете ли вы отдать себя чудовищу? Спросите! Я больше не даю вам ответов на вопросы, ответы на которые мне не дано знать.

— Что с Миланом? Вы убили его?

Петер покачал головой.

— Элишка насыпала слишком много снотворного. Брат ей не понадобился. Милан не проснулся. А Яна я не остановил. Не сумел, не успел или не захотел, — барон снова зажмурился. — Вера, не мучьте меня. Даже чудовище может испытывать боль. А у меня физическая сейчас перекрывает душевную. Смилуйтесь, принесите мне крови. Даже если вы отожмете кусок мяса, мне этого будет достаточно. Мы и не так голодали. Союзники кидали русских, как пушечное мясо… Зато мы научились окопы в три метра рыть — отличные могилы получались… Но я не нашел там свою. Долгие эти годы я жалел, что встретил замечательного хирурга, жалел, что среди русских нашел слишком много товарищей, готовых в бою заслонить тебя грудью… Жалел, что пришел с повинной к матери. Умирать надо один раз. И не воскрешать. Никогда. Но сейчас прошу, — барон стиснул мои пальцы. — Помогите мне воскреснуть в последний раз. Не ради вас, вас я отпускаю. А ради этого дома, чтобы я не натворил делов. Хватит им оборотня и веры в снежного дракона. Дайте мне уйти отсюда человеком. Сделайте все по-тихому. Пожалуйста, пани Вера. Я бы встал перед вами на колени, если бы мог двигаться, как человек. Сейчас меня способна поднять на ноги лишь жажда убийства. Человек во мне полумертв. Не дайте ему умереть окончательно, Вера…

Я вырвала руку.

— Я сейчас. Потерпите минут десять. Я все сделаю.

Я бегом бросилась вон из комнаты. По коридору к лестнице, на которой сидел пан Лукаш.

— Пан Ондржей… — начал тот, но я перепрыгнула через его ноги и понеслась вниз.

Кухня нашлась по запаху. Чего-то мучного.

— Вы наконец решились позавтракать! — чуть ли не запрыгала на месте хозяйка и затараторила: — Я пеку для вас свадебный пирог. Смогу подать его к чаю через час.

У меня даже слов не нашлось: ни чтобы поблагодарить, ни чтобы выпроводить хозяйку вон. Я надеялась, что молчала не минуту.

— Я не хочу есть. Я хочу пить.

Говорить ровно получалось с большим трудом.

— Я хочу кофе со специями. И можно, — бросила я уже хозяйке в спину, когда та кинулась доставать корицу. — Можно я заварю его сама? Пожалуйста, мне надо успокоиться. Не могли бы вы уйти?

Пани Дарина понимающе кивнула:

— Как ваш муж?

— Лучше. И не беспокойтесь за меня. Мой муж — кузен вашего Милана. Знаете, какая путаница в этих семьях, где сыновей принято называть одинаковыми именами… Про Элишку глупость вышла, увы… Это я, не зная, где звон, сделала Элишку женой моего Милана…

Моего… Петера… Перед глазами задвоилось. Я сжала переносицу дрожащими пальцами. Пани Дарина тут же протянула ко мне руку, но я замахала на нее своей свободной…

— Уходите! Пожалуйста!

— Сейчас! Пирог только достану и уйду.

Она испекла что-то вроде ватрушки с маком. Я не хотела смотреть на свадебный пирог. Свадьбы-то никакой не было!

Хозяйка вымыла руки, достала мне джезву и ушла. Я тоже вымыла руки и достала из холодильника охлажденное мясо. Сначала слила в джезву кровь с поддона, а потом начала выжимать кусок. Получалось плохо, и я схватилась за нож. Нарежу мясо для рагу. Скажу, что злость выпускала! Пусть хозяйка радуется, что искромсала не ее драгоценного лиса!

Разделочная доска быстро наполнялась кровью. Джезва, увы, лишь наполовину. Да и кровью это назвать можно было с большой натяжкой. Я чуть не прокипятила ее, а она и не думала сворачиваться! Ничего. Барон перебьет пока аппетит, а я по- быстрому съезжу за Карличеком. Перевозить барона в особняк в таком состоянии нельзя.

— Что вы сделали?

Пани Дарина зачем-то приперлась обратно. Наверное, я слишком долго возилась с мясом.

— Простите! Нервы… Вы же можете приготовить рагу?

Хозяйка кивнула. Я вернулась к плите. Запах корицы перекрывал кровяной дух, но не запах же кофе.