Таким Артем его и запомнил: беззащитная худая детская фигурка, бледное личико, прозрачная рука, сжатая в ладони энкэведешницы…

Вскоре Углова вернулась. Села в автомобиль на переднее сидение, сказала водителю:

– Поехали.

Машина дернулась, фыркнула, двинулась вперед. Артем закрыл глаза и погрузился в себя. Да, Костика очень жалко. Но ведь и сам он тоже обречен. Вот ведь как угораздило – выкрутиться из ситуации невозможно: и не объяснишь им ничего, и не придумаешь. Наврешь – проверят, правду скажешь – не поверят.

Может, «в дурака» поиграть? Глядишь, в «дурку» засунут. Артем вспомнил сумасшедшего из обезьянника в милиции. В душе шевельнулась надежда на спасение, хотя весьма сомнительное… «Нет!» – тут же отверг Муравьев эту мысль. Не пройдет номер после всего, что случилось. Бежал из-под стражи, переоделся в женскую одежду, чтобы скрыться от преследователей, нашел и таскал за собой беспризорного пацана… Сумасшедшие так себя не ведут…

Уже подступает вечер. Скоро придет ночь. Страшная ночь. Может, последняя в его жизни.

Он чувствовал бока военных, – один мягкий и упругий, второй – костлявый. Смотрел на свои связанные грубой веревкой кисти рук, на натертые розово-синие полосы от грубой веревки, на грязные пальцы, на темные полоски под ногтями… Голова гудела, ссадина на лбу пощипывала – конечно, он ее не видел, не трогал, но скорее всего, там синяк, и, вполне возможно, кровь запеклась.

Почему же тогда у него не открывается глаз? Наверно, Углова ему по брови заехала. В детстве, помнится, с ним удар баскетбольным мячом по брови случился. Тоже тогда глаз заплыл…

Что они с ним собираются делать? Ну, разумеется, задавать вопросы. Много вопросов. Как им отвечать? Что? Любой ответ для них будет неправильным. Значит, что последует за этим? Его будут бить, бить, бить.

Муравьев поежился, сжался, боясь застонать от ужаса, медленно охватывавшего его. Вляпался по полной, что там говорить…

…Машина остановилась. Парень медленно поднял голову. Всего лишь перекресток. Еще не приехали по назначению. Пионеров пропускают. Те идут под барабан. Браво маршируют. И другие люди торопятся перейти, пока транспорт замер.

Один из мужчин остановился. На рабочего похож. Отработал смену и домой после трудового дня возвращается. Под мышкой несет предмет цилиндрической формы. Завернутый в газету. Вот он снял ее, смял в мгновение, запихнул в карман пиджака. В руках у него оказалась обычная стеклянная банка с красной жидкостью внутри. Томатный сок, наверно. И вдруг… Мужчина поднял банку и с силой швырнул ее в стоявший на перекрестке «воронок».

Кажется, что-то закричал. Артему показалось:

– Это вам за брата!

Стекло у автомобиля тут же разбилось, обдав пассажиров осколками стекла. И …краской. То, что краской, тут же стало понятно по запаху. В образовавшееся отверстие в разбитом стекле Артем видел, как метнувший банку мужчина тут же, расталкивая людей, бросился бежать прочь, по улице.

Завизжала не своим голосом Углова – главный удар пришелся на нее: на коленях лежала расколотая надвое банка с торчавшим вверх, как акульи зубы, стеклом. Да, к тому же, всю ее, красавицу, забрызгало красной краской.

«Стражники» Артема мгновенно забыли об арестованном. Громко матерясь, одновременно открыли дверцы машины с разных сторон и, на ходу выхватывая из кобур наганы, юрко выскочили из «воронка».

Через полминуты в машине остались рыдавшая и пытавшаяся стереть с лица краску Углова, Артем и шофер. Последний, забыв о «пассажирах», громко ругался:

– Черт побери! Краска! Попробуй-ка теперь ее отмыть!

Все-таки человек, который занимался спортом, умеет быстро принимать решения. Артем даже не планировал ничего – всё сделал на автомате: мгновенно сориентировался в создавшейся ситуации, рванул тело в бок, к открытой дверце, почти вывалился из машины, едва не упав на асфальт. И, балансируя, насколько это было возможно со связанными руками, рванул к ближайшей подворотне…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

…Они тут же оторвались друг от друга и вскочили.

– Мамочка! – прошептала Рита, осознав, откуда исходит стук, почувствовала, что начинает вся трястись от страха.

Звук был из комнаты, где находилась дверь в прошлое. Рита схватила Сашу за руку. Тот тоже напрягся.

– Кто-то из прошлого! – губы девушки дрожали, в глазах метался ужас.

Саша осторожно отстранил Риту в сторону и медленно пошел туда, откуда время от времени повторялся стук.

– А вдруг это не ребята? – девушка догнала его и в панике снова уцепилась за его за руку.

– Надо проверить, – на ходу тихо ответил Саша.

Через полминуты они были в комнате. Рука парня протянулась к щеколде. Рита напряглась, схватившись за спинку стула, стоявшего рядом с комодом.

Щелкнул отодвигаемый засов. Стала медленно открываться дверь.

В темном коридоре стоял бледный, изрядно потрепанный Артём. Он лихорадочно шагнул вперед, торопливо захлопнул за собой дверь. Задвинул засов. Обернулся.

На лбу у Муравьева был кровоподтек. Левый глаз едва открыт. Рубашка порвана и вся в крови. Красные, засохшие капли на лице. И странная рваная широкая юбка – как последний штрих к портрету…

…- Артем! Ты весь в крови! – Рита прижала руки к лицу. – Может, врача вызвать?

– Не надо! – хмуро мотнул головой однокурсник. – Это краска…

…Уже час Артём рассказывал о своих приключениях. До него медленно доходил ужас того, что с ним случилось или что могло случиться, но, к счастью, не случилось. И еще пришло понимание, что он мог навсегда остаться там. И остаток жизни бегать, прятаться, чтобы выжить. Или быть пойманным и лежать в камере на пропахшем чужим потом, с бурыми каплями крови, матраце.

Ребята молча слушали его: Саша – с непроницаемым лицом, Рита – с содроганием от любых подробностей.

Они перебрались на кухню. Рита кормила несчастного, прошедшего сквозь огонь и воду, Муравьева. Тот ел, ел и ел, как будто за все время, проведенное в прошлом, такой возможности ему ни разу не представилось. Ел и не мог насытиться.

Наконец, остановившись и отодвинув тарелку в сторону, тяжело выдохнул. Спросил:

– Рита, можно я схожу в душ? Я не мылся… сколько дней, дай посчитаю. О, ё-моё! Надо привести себя в порядок. А тот и тут, дома, в полицию загремлю. И… у тебя не найдется какой-нибудь одежды?

Мужской одежды в доме не было, поэтому Рита предложила то, в чем недавно расхаживал Саша, сейчас уже сменивший наряд на собственную одежду. То есть «по наследству» Муравьев получал большой банный халат. Но Артём и этому был рад. Он дернул одежду из рук Риты и заспешил в ванную комнату.

Вскоре оттуда послышался плеск воды и что-то вроде пения или счастливого мурлыкания.

Саша, который во время рассказа Артёма не промолвил ни слова, вышел на балкон и там замер в неподвижной позе.

Рита со вздохом посмотрела на едва заметный на ночном фоне силуэт. Что ж, пока мужчины сосредоточены и погружены в свои тревоги, у женщин просто нет времени на такие мелочи: Рита отправилась на кухню мыть посуду и убирать со стола.

…Вода в ванной стихла. Через некоторое время оттуда показался Артём – румяный, счастливый, с мокрыми волосами. Краску, которую приняли за кровь, ему удалось отмыть. Но вот фиолетовый синяк над бровью оказался настоящим. Единственным напоминанием о том, что совсем недавно пережил парень 1998 года рождения в 1937-ом.

В обеих руках у него была одежда. В одной, кажется, джинсы. А в другой – остатки той самой юбки, которая была на нем недавно.

– Пойду домой. Рита, ты не возражаешь, я в твоей одежде уйду? И еще, дай, пожалуйста, пакет. А это…, - он поднял руку с рваньем, – надо выбросить.