— Но ты ведь добрался до дагула Сира, — прошептала Авла.

— И после перерождения Безымянного Короля, — продолжил Тиберий, не обратив внимание на слова девушки. — Он… он… Да пошло всё к червям! Скажу, как думаю: все это ерунда про душу бога и его перерождения! Брехня! Старейшины выбрали мальчика в качестве нового правителя, и он увидел во мне учителя. Странно, да? Я стал в его глазах мудрецом. Потому-то он и отправил меня к павшему дагулу. А я всего лишь никчемный дурак, думающий только о том, как мои дети сейчас себя чувствуют в Венерандуме…

Авла замотала головой, сказала с жаром:

— Ты хороший человек, Тиберий! Один из немногих, кто заслуживает уважения. Не вини себя.

— Если бы был хорошим, то не взял бы тебя в экспедицию.

— А ты знал, что я… предала веру?

— Нет. Старейшина рассказал мне обо всем лишь тогда, когда мы подходили к ущелью.

— Вот видишь!

Отстегнув с пояса небольшой мешочек, Тиберий запустил в него руку, набрал горсть сухих листьев подземного ореха и бросил в рот. Горечь немного прочистила голову, но из-за жара его по-прежнему шатало. Казалось, пол переносного домика постоянно качался. Лишь усилием воли удавалось не исторгнуть из себя остатки скудного ужина.

— Как ты стала вероотступницей? — спросил прокуратор, жуя сухие листья и запивая водой. — Думаю, ты можешь мне рассказать, пока все спят.

Авла посмотрела на него, в глазах застыла немая мольба.

— У меня двое детей, Тиберий. Мальчик и девочка. Близняшки. И каждому по шесть хакима. И так как с работой в Юменте сейчас плохо, мне пришлось пойти на крайние меры. Я не хотела становиться шлюхой.

— А муж?

— Умер. Еще когда у Ио и Кунория не прорезались зубки. На меня вышел один из вероотступников, предложил хорошие деньги за то, чтобы я стала «кормилицей». Работа простая: приносить время от времени лжепророкам еду и воду, когда они выступали перед народом.

Тиберий нахмурился:

— То есть ты даже не веришь в Единого Бога?

Она замотала головой.

— Нет, не верю. Я еле сводила конца с концами, Тиберий. Мне надо было кормить и одевать детей. Но меня поймали и я… оказалась здесь. Надеюсь, Ио и Кунорий еще живы. Очень на это надеюсь.

Её глаза заблестели влагой, покраснели. Тиберий ощутил еще большую уверенность, что не сможет её убить. И не только потому, что у них было много общего. Авла говорила искренне. А значит, старейшина ошибается. И надо сделать всё возможное, чтобы беременная девушка смогла вернуться домой. «Какой же я дурак! И зачем ввязался во все это?»

Но ответ прост: решения Безымянного Короля не оспариваются. Никогда и ни при каких условиях. Будь ты хоть самым добродетельным и милостивым человеком на свете, однако против слова Владыки не имеешь права вякать!

— Ладно, мне надо отдохнуть, — сказал Тиберий. — Попытаюсь поспать. Глаза уже слипаются… Завтра решим, Авла. Обещаю, что тебя никто не тронет пальцем. По крайней мере, пока я жив.

«Пока жив…».

Венерандум, королевский замок

По мраморным плитам змеились трещины. Оставалось догадываться, каким образом они там оказались. Время подтачивало королевский замок? Или же трещины появились после падения дагула Сира, как знак того, что всё придет в упадок? Министр Квинт старательно ждал, пока Мора, справившись с больной ногой, дойдет до него. Его лицо ничего не выражало. Словно известие, превратившее замок в шумный улей хунфусе, было незначительным.

«Узнать бы сейчас о чем он думает».

Поначалу Мора хотела отказаться от предложения Квинта посетить покои Безымянного Короля. Кто она вообще такая? Так, мелкая и незначительная фигура. Особенно сейчас. Однако министр объяснил, что, возможно, её появление как-то взбодрит и обрадует Владыку. Поэтому она согласилась.

«А думаешь все равно о другом!»

И это было правдой. Сколько бы Мора старалась не вспоминать о случившемся сегодня в коридоре, мысли возвращались к охраннику. Она видела Номики! Сомнений быть не могло! Из тысячи бы узнала эти жирные красные прыщи, водянистые карие глаза и кривую ухмылку. Как ублюдку удалось выжить? По рассказам лекаря Сертора демортиуус Секст расправился со всеми, кто тогда издевался над ней! Ошибся? Возможно, Номики как-то удалось избежать наказания.

Тогда в коридоре, когда Мора сопровождала Дуа до выхода, она, увидев охранника, жутко испугалась. А встретившись с ним взором, и вовсе потеряла дар речи. Это было невероятно! Перед мысленным взором тут же пронеслись картины её изнасилования. Как Номики бил по лицу жаренным куском еды, радуясь чужой боли. Как избивал до потери сознания. Как крутил членом перед ней до тех пор, пока склизкий поток спермы не попадал на губы.

Мора остановилась, зажмурилась, пытаясь прогнать тяжелые воспоминания. Убежала себя, что всё уже в прошлом. Больше подобного не повторится. Она лучше перережет горло тупым ножом, чем вновь позволит мужчине взять её.

«А ведь в коридоре Номики узнал меня и испугался не меньше».

Да, именно так. Ублюдок низко поклонился и, что-то неразборчиво пробурчав, скрылся. Дуа тогда благословляла богов за помощь, но дело было не в них.

— Мора, ты в порядке? — спокойно спросил Квинт.

— Прости, задумалась.

— Может, стоит позвать рабов, чтобы отнесли тебя до Безымянного Короля?

— Не стоит, — отмахнулась Мора. Рукоять трости была мокрой от пота.

— Видела бы ты сейчас, что творится в галерее. Министры чуть ли не штурмом пытаются войти в покои Владыки. Но старейшине удается как-то сдержать их натиск.

Мора встала напротив Квинта, боязливо бросая взоры на ступени лестницы.

— Почему ты не взял Исхака с нами? — спросила она.

— Не могу. Как объяснюсь перед министрами? Мол, мальчик хочет поговорить с Владыкой? Не сработает. К тому же кое-что случилось.

— Серьезное?

Квинт махнул рукой.

— Пустяки, — сказал он. — Сын прокуратора Тиберия неудачно споткнулся и сломал руку. Я оставил Исхака с ним, чтобы мальчонке не было одиноко.

— А лекарь?

— Отправил. Сын прокуратора лежит в покоях старейшин. Ему ничего не угрожает. Хвала хозяйке рабов Петронии, что быстро сообразила, как поступить.

Мора кивнула.

— Ну что, пойдем? — резко сменил тему Квинт.

— Пойдем.

Министры громко ругались друг с другом за право увидеть Безымянного Короля. Шум стоят такой, что было неслышно собственные мысли. Кто-то размахивал руками, пытаясь растолкать соседей, кто-то призывал к порядку, а сам бочком-бочком направлялся к высокой костяной двери. Но больше всех выделялся министр, закованный в панцирный доспех, — тот кто, проклинал «эту дуру Дуа Нокс, что сидит на ступенях перед замком». Он держал руку на эфесе длинного меча, висевшего на поясе, словно намеревался клинком прорубить себе путь. Лицо его было раскрасневшимся, а глаза злобно горели.

— Ну и компания собралась, — проворчал Квинт. Он резко выпрямился, гордо подняв голову. — Мора, постарайся не отставать.

«Не так-то просто в моем состоянии, если ты еще не понял».

Королевский министр, широко улыбаясь, громко крикнул:

— Господа! Что вы здесь устроили?

В галерее словно по волшебству повисла абсолютная тишина. Десятки глаз уставились на Мору. Казалось, от злобы толпы она вот-вот превратится в кучку пепла. «Спокойнее, дорогая. Просто делай вид, что ничего особенного не происходит».

Квинт медленным шагом направился к двери, ведущей в покои Безымянного Короля. Удивительно, но министры расступались перед ним. Никто, даже седовласый, не решился преградить ему путь.

— Ведите себя тише, — заявил Квинт. — Владыка нуждается в покое.

— Когда мы увидим его? — раздалось из толпы.

— Когда Безымянный Король сам того пожелает.

— С ним всё в порядке? — не унимался всё тот же голос.

Кивнув, Квинт остановился, давая Море время доковылять до него.

— Почему бывшая дочка Марциалов направляется к Владыке? — спросил министр в доспехе, сделав особое ударение на слове «бывшая». Его ладонь по-прежнему лежала на эфесе.