— Мальчик мой! — воскликнула Дуа.

Несмышленыш ахнул и застыл у порога, словно не мог поверить, что перед ним была мама. Его слегка подтолкнула Мителла, и он, рыдая от счастья, бросился в объятья Дуа. Наблюдая за воссоединением двух сердец, Мора не смогла сдержать слёз. «Я сегодня постоянно реву. Надо как-то бороться с этим». Она вспомнила маленького Тита. Как играла с ним в прятки. Как ухаживала, когда он болел, потому что её брат и сестра боялись подхватить заразу. Как горько плакала после известия о его смерти от руки претора-демортиууса Секста.

Прижимая сына к груди, Дуа шептала ему что-то на ухо и гладила его спину. Хотя лицо лучилось счастьем, её руки дрожали. Наверняка в голове хозяйки дома Нокс сейчас проносятся мысли, как бы тайком забрать мальчика домой.

— Ты так похудел, — прошептала она. — Тебя совсем не кормят. Посмотри на свои ручки. А щеки? Они же ввалились!

Мора переглянулась со слугой, как бы упрекая: «а ты хотела оставить её на улице!» Прикрыв дверь, Мителла так и застыла. Её глаза были на мокром месте. Она нервно теребила подол тоги и, не моргая, завороженно смотрела на мать и сына.

Перкуты сменились потестатемами, а Дуа по-прежнему прижимала к груди сына и перешептывалась с ним. Ароматические палочки потухли; жар-камни принялись тускнеть… Взор Моры то и дело цеплялся за тот кусочек изуродованной плоти у Зайна, на котором прежде было ухо. Не верилось, что Безымянный Король столь жестоко наказал мальчика. С ней Владыка всегда был обходительным и нежным.

— Мое маленькое сердечко, — нежно сказала Дуа, улыбаясь. — Моя душа… Я скоро заберу тебя, вот увидишь. Потерпи немного, хорошо? Совсем немножко, малыш. Мама что-нибудь придумает.

«Ты бессильна, к сожалению. Просто выкрасть Зайна не получится: остальные рабы заметят пропажу».

Кивнув собственным мыслям, Мора жестом повелела Мителле подойти.

— Всё прошло без проблем? Никто из слуг не возразил?

Она понимала, как глуп её вопрос спустя столь долгое время, как Дуа находилась с сыном, однако даже смотреть в их сторону было уже невыносимо больно.

— Я сказала, что мальчик должен убраться в ваших покоях, госпожа.

— Хорошо…

— Госпожа, но помните: Петрония может в любой момент зайти сюда и проверить. А если министр Квинт постучит…

— Этого не будет. Не волнуйся.

— Что-то произошло в переходе старейшин, — заметила Мителла. — Петрония пошла туда вместе с тремя крепкими рабами. Вроде бы ничего серьезного по её словам, но я видела, как она обеспокоена.

Мора лишь кивнула. Её не заботили проблемы слуг. Навалилась страшная усталость. «Я чувствую себя измученной старухой. Надо больше отдыхать».

Наконец Дуа поднялась с кровати и, хмурясь, сказала:

— Мне пора идти. Я засиделась.

— Ты уверена? — спросила Мора. — Если хочешь, можешь еще побыть с Зайном. Время есть.

Бывшая хозяйка дома Ноксов замотала головой.

— Нет, не сегодня. Я и так испытываю терпение богов. — Она посмотрела на сына. — Я вернусь за тобой, моя душа.

— Хорошо, мама, — сказал Зайн. Слезы катились по его лицу, губы дергались, кривились.

Мителла, облизнув сухие губы, приоткрыла дверь, глянула в образовавшийся проём. Затем, повернувшись, задумалась. «Видимо, не знает, кого первым отвести — мальчика или его мать».

— Пусть Зайн пока останется в покоях, — приказала Мора. — А я, ты, Мителла, и Дуа спустимся вниз. Всё просто.

— Может, вы не пойдете, госпожа? — спросила рабыня.

— А если вас застукают? Нет, я должна быть с вами. Не хочу, чтобы тебя еще и наказали из-за меня.

Стискивая челюсти от ломоты в спине, Мора поднялась, взяла трость и, подволакивая больную ногу, направилась к двери. Её мучительно тянуло к полу. Казалось, позвоночник сейчас хрустнет под тяжестью тела и сложится. «Но я пока хожу, а значит не растеряла последние крохи гордости».

В коридоре гуляли сквозняки, холодный белый свет едва-едва струился в жар-камнях, придавая теням невообразимые формы. Мителла, оглядываясь по сторонам, уверенно шагала впереди, а за ней плелись Мора и Дуа. Бывшая хозяйка дома Ноксов вытерла рукавом последние слезы и теперь выглядела куда увереннее, чем была потестатем назад. К тому же сумрак скрадывал опухшие глаза, морщины и придавал её волосам темно-пепельный оттенок.

«Жаль, тьма не спрячет мой горб».

— Эй! Постойте!

Сердце Моры дрогнуло: она, казалось, целую вечность разворачивалась, чтобы увидеть говорившего.

«Этого просто не может быть! Не может».

В одном из переходов коридора стоял призрак, облаченный в доспех палангая.

Номики.

Мужчина, изнасиловавший её.

Венерандум, переход из королевского замка в здание старейшин

— У него сломана рука, — сказала Петрония, хмурясь.

Исхаку она напоминала бочку с толстыми руками и короткими ногами, покрытыми черными волосками. Из-за пухлых щек рот, видимо, уже навсегда застыл в форме буквы «О». Вдобавок ко всему от управляющей воняло грязными тряпками, перебивающими запах крови, и еще чем-то кислым. Приходилось как бы невзначай зажимать нос и дышать ртом.

Двое крепких рабов взяли за руки и ноги мертвого Палатина и отбросили подальше, словно куль с мукой. Третий раб стоял позади старой Петронии и дожидался её приказаний. Выглядел он смущенным.

— Остальное всё цело? — спросил Квинт, скрестив руки на груди и прислонившись о стену. Его темные глаза в загадочном сиянии, вырывающимся из камней коридора, казались еще темнее.

Старуха хмыкнула, засунула руку под робу Доминика и медленно провела ладонью по животу и груди.

— Больше серьезных повреждений нет, — без тени эмоций сказала она. — Мальчик допрыгался. Я знала, что рано или поздно Палатин не сможет сдержаться и…

— Сейчас мне неинтересно твое мнение, — заявил Квинт и уставился себе под ноги. — Кажется, новые сапоги запачкал.

Исхак до сих пор не мог прийти в себя. Его била дрожь, а ноги едва слушались. Пришлось отойти подальше от остальных и сесть на пол. Перед мысленным взором то и дело возникала картина, как Палатин налетел на Доминика и принялся его лупить. «А я не помог. Стоял дурачком. Как теперь смотреть в глаза Гименее?»

Бело-синий свет тек по камням и, казалось, оживлял их. Если не моргать несколько ударов сердца, можно увидеть как они начинают дышать…

— Слуга точно мертв? — спросил министр Квинт.

Раб лежал с неестественно вывернутой шеей; на горле чернел огромный синяк. Хмурясь еще сильнее, старуха повернула голову в сторону Палатина.

— Сейчас Юзон встречает его в своем замке, — буркнула она.

Быстро кивнув, Квинт сказал:

— Доминика необходимо положить в одной из комнат старейшин. Гименея и её младший брат не должны видеть его в таком состоянии. К тому же до покоев старейшин ближе. Да и мест в королевском замке все равно нет. — Едва улыбнувшись, он взглянул на Исхака. — И ведь не туда ты с Домиником держал путь, а? Теперь-то насмотришься вдоволь, малец.

Волна стыда с головой накрыла Исхака. Больше всего на свете сейчас хотелось оказаться как можно дальше от этого места.

— Слухи не должны расползтись, Петрония, — сказал королевский министр.

— Никто и не узнает, господин. Этим трём рабам можно доверять. А остальные слуги просто сделают вид, что Палатин исчез, растворился как призрак.

«Так ведь нельзя! Нельзя!»

Исхак до сих пор не мог поверить, что Квинт, этот доходяга с пылающим взором, так легко расправился с потерявшим контроль рабом. У него ведь руки тоньше, чем у дагена! Но в тот момент, когда схватил горло мальчика, он разом преобразился, стал как будто выше и крупнее. А глаза? Они наполнились чернотой!

«Я всё себе выдумываю».

— Спасибо, Петрония. — Голос Квинта прозвучал с пылкой благодарностью. — Я знал, что должен обратиться именно к тебе.

«Я должен рассказать Петронии о том, что случилось. Обязан!» Но Исхак понимал: старуха наверняка обо всём прекрасно знала. Да и сложно ли догадаться, когда натыкаешься на израненного мальчика, труп, высокого взрослого министра и на служку? Тут ненужно обладать высоким интеллектом.