«Он вообще понимает, что такое «завтра»?

Слабый кивок.

— А еды принести?

В этот миг бывший вожак повернул к ней голову. Его взгляд выражал любовь и мольбу. Шифру шатнуло. Она вдруг почувствовала, что устала бороться и готова отдаться черноте своего разума.

— Хорошо, я поймаю дагена и еще пожарю мяса. Тебе нужно поправляться, а то ты такой худой…

Кивок.

— Ты еще что-нибудь хочешь?

«Он ничего не скажет, дура».

Гектор медленно обернулся и рукой показал в сторону выхода из грота.

— Хочешь увидеть Дом?

Её сердце болезненно сжалось.

«Он понимает!»

Бывший вожак замотал головой, еще раз указал на выход.

— Поясни, я не понимаю! — воскликнула Шифра.

Но он уже вновь впился взглядом в черную гладь подземного озера.

Проклятье!

«Ладно, приду завтра. Главное не спешить. У меня все получится. И лишь бы самой не лишиться рассудка. Возможно, болезнь можно победить».

Подняв свою сумку, Шифра направилась к черному провалу узкого перехода.

Я провел пальцами по губам — шершавым и холодным. Чужим? Открыл рот, медленно провел языком по нёбу, по зубам, по щекам. Ну же! Давай! Это так просто. Пытаюсь выдавить хотя бы один звук, но из горла слышится сдавленный хрип. Не понимаю. Мне больно изнутри. Грудь сжимает от тоски. Я бросаю взгляд на озеро и…

… Тварь растягивает тонкие губы в улыбке, обнажая гнилые треугольные зубы. В глазах пляшет мрачное удовлетворение. Она вот-вот поднимет худую ручонку, укажет на меня и ехидно засмеется. Её братья тоже радуются моим страданиям, но не вылезают из озера, предпочитая прятаться в черной воде. Я их ощущаю. Их неописуемый восторг…

Хватит! С силой замотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Я в гроте один. Надо дышать глубоко. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Мне все кажется. Чтобы переключиться, схватил ближайший камешек, покатал в ладони. Холодный и гладкий. Приятный. Вот так. Успокаивайся, дурак.

Заметил глиняный горшочек по правую сторону от себя, с удовольствием запустил руку в него, но, к сожалению, ничего не нащупал. Неужели я всё съел? Когда? Отчего-то злюсь. Хочется выть, рычать и рвать зубами… Кого? Голова плохо работает в последнее время. Сложно себя контролировать.

…Пламя жар-камня режет глаза, буравит виски, вонзает острые когти в мозг.

— Сципион!..

Этот ласковый голос я узнаю из тысячи. Зажмуриваюсь. Я в пещере один (нет, не один).

— Сципион, открой глаза.

Послушно выполняю приказ. Надо мной стоит Антиклея. Длинные черные волосы развеваются на ветру, хотя в гроте нет ветра. Да и откуда ему взяться?

— Ты узнал меня? — спрашивает Антиклея. Её кожа напоминает по цвету мрамор. Хочется коснуться её. — Почему ты молчишь?

Я открываю рот, мычу, как раненный даген. Язык не слушается. Протягиваю руку к ней, чтобы коснуться тонкого линумного платья до колен, но Антиклея отходит от меня. Вернись!..

…Наваждение исчезло так же быстро, как и появилось. Непонимающе посмотрел на камешек, лежащий на раскрытой ладони. Швырнул его изо всех сил в озеро. Озноб продрал хребет, скулы затвердели. Оглянулся. Где мои люди? Почему сижу один в кормовом гроте? Принялся искать вокруг себя копье, но не нашел. Ладно, задушу дагена собственными руками.

«Теш! Бегом ко мне! Один не потащу тушу до Дома!»

Не сразу понял, что это всего лишь мысль. Язык отчего-то не послушался. Осмотрел себя. Боги! Да я же похож на старика! Не руки, а лапки алахама; на исхудавшей груди выступают ребра…

…Антиклея ладонью проводит по моей щеке, склоняется и целует в лоб.

— Ты меня ищешь? — спрашивает она.

Я мотаю головой (на самом деле киваю). Не знаю.

— Я скучаю по тебе. Здесь холодно.

Впитываю в себя её запахи. Смесь цветущего рогерса с кровью.

— Ты все время молчишь. Почему?

Я пожимаю плечами.

— Твой горшочек с едой пуст. Хочешь есть?

В желудке урчит…

…Опять морок! Почувствовал, как закипает злость. Борясь с головокружением, я поднялся. Стоять было тяжело, колени дрожали. До чего себя довел! Уже даже сделать двух шагов не могу. Того гляди сейчас рухну на камни и поломаюсь.

Пот выедал глаза, от частого дыхания болела грудь.

… Из черной глади озера показалась голова твари…

…Никого там нет!

Медленно, на пределе сил, я повернулся спиной к воде. Затем, помедлив, шагнул вперед. Безумно захотелось закричать, позвать на помощь, но сдержался. Я заставил себя раствориться в ощущениях окружающей обстановки, в простейших движениях: поднять ногу, перенести её чуть вперед, затем поднять другую ногу…

… Напротив меня возвышается кудбирион. Его медный панцирный доспех красиво поблескивает в свете жар-камня.

— Куда направился, солдат?

Незнакомец снимает шлем, пристегивает к поясу. Складывается ощущение, что ему на меня наплевать.

— СТОЯТЬ! — кричит он.

Инстинктивно подчиняюсь. Приказы не оспариваются.

— Назови свою кудбу! Я тебя не помню, палангай.

Внутри холодеет, словно проглотил глыбу льда (не проглотил), губы деревенеют. Ни слова не могу выдавить из себя.

— За неповиновение тебя ждет наказание.

Его лицо как будто высечено из камня, глаза смотрят холодно и оценивающе. Кудбирион двигается с той уверенностью, какую дает панцирный доспех…

…Я зажмурился, прогоняя наваждение. Треклятая боль в висках усиливалась. К тому же нестерпимо захотелось пить.

«Так чего проще? — прошептал внутренний голос. — Вернись к озеру».

Нет.

Не могу.

Сколько раз видения пытались надуть меня? Но в этот раз победителем выйду я. Необходимо покинуть грот.

… Глядя ей в глаза, я вижу печаль.

Глядя ей в глаза, я не верю, что она — всего лишь иллюзия.

— Обними меня, Сципион!

Антиклея протягивает руки…

…Моя кривая ухмылка превратилась в гримасу. Каждый шаг давался с огромным трудом. Мне хотелось плакать, мне хотелось рыдать, кричать, сердце разрывалось от неподъемной тоски. Боль в ногах отдавалась в пояснице.

Ну же!

… Теш не смотрит в глаза. То ли боится, то ли стесняется. Он видит во мне не друга, но вожака. Славно-славно. Из него получится хороший воин, если будет вести себя прилежно.

— Гектор, пойдем скорее из грота! Сегодня мы никого не поймаем.

Молчу, а он смеется.

— Быстрее, пожалуйста!

Поймет ли Теш, что я еле перебираю ногами? Вроде нет…

…До прохода оставалось всего несколько шагов. У меня практически получилось. Воздух в гроте казался теплым и влажным. Даже боль в спине (откуда она?) замешкалась и затихла.

Я смотрел вперед, но ничего не мог разглядеть. Ничем не мог утешиться. Лишь абсолютной тьмой, что ждала меня.

… За спиной кто-то стоит.

— Не уходи, прошу.

«Не оборачивайся», — говорю себе.

— Пожалуйста, останься.

…Открыл рот, медленно провел языком по нёбу, по зубам, по щекам. Это же так просто — говорить…

Они уходили все дальше. От ледяных порывов ветра захватывало дух, а глаза слезились. Двое калек, что дерзнули покинуть родную пещеру, чтобы затеряться в бесконечных подземных коридорах. Их дыхание в сумраке и шум шагов, отражавшийся от стен многократным эхом, казались слишком громкими для такого места.

На лице одного из калек ничего не отражалось. На нем была написана лишь покорность судьбе, которую ничто не могло изменить. Его иссушенное тело шатало из стороны в сторону, а колени дрожали от напряжения. Когда бедняге становилось так плохо, что он опирался плечом о стену, к нему подходила женщина с пляшущим огоньком в ладони, гладила по спине и шептала ободряющие слова. В отличие от мужчины она выглядела здоровой: крепкие мышцы, уверенная походка, прямая спина… Но в её взгляде было столько черной тоски и боли.