«Иди к червям!»

С этой мыслью Тиберий вышел из переносного домика. Снегопад и не думал прекращаться. Крупные невесомые белые хлопья падали с чернильных небес. Темно, холодно, противно. Так и хотелось прямиком пойти к себе, но прокуратор двинулся в сторону убежищ палангаев. Необходимо было убедиться, что никто больше не подхватил белую смерть. Лекарь бы давно, конечно, забил тревогу, но как говорится: береженного дагулы берегут.

В первом переносном домике солдаты встретили его с хмурыми лицами: те, даже не стесняясь, играли в кости. Но удивительное дело — играли тихо, без азарта. Возможно, пытались не будить спящих товарищей, а, возможно, дело было в болезни и высокой температуре. Проверив руки палангаев, Тиберий заглянул в следующий домик. И картина повторилась с точностью до деталей. Солдаты, укутанные в одеяла. Слабый огонек в железной тарелке. Двенадцатигранные кубики и бронзовые монеты.

Лекарь увязался с Тиберием, но больше мешался под ногами, чем действительно помогал. Жаловался на нехватку снадобий, а затем и вовсе заявил, что лучше бы экспедиции вернуться в Венерандум… Прокуратор слушал его в пол уха, стараясь все внимание уделить солдатам. Оказалось, за эти два анимама никто не умер. Это были отличные новости. Однако из-за высокой температуры слегли практически все палангаи. Четверо были на грани смерти. Лекарь пичкал бедняг лечебными корнями, но они помогали слабо.

«Лучше не думать пока над этим. И без того проблем хватает».

Убедившись, что ни один солдат не заразился белой смертью, Тиберий немного успокоился. Мысли постоянно возвращались к словам старейшины. Авла-предательница наслала на служителей дагулов страшную болезнь. Было ли в этом зерно истины? Вряд ли. Бедняжка еле дышит. Вот уже сколько анимамов из-за жара даже самостоятельно не может сходить справить нужду. Если бы не помощь Немерия, то она бы давно погибла.

«Старик сошел с ума. И точка. Ему уже везде мерещатся враги. А Авла… Она всего лишь слабая несчастная дуреха, которая оказалась, к сожалению, не в том месте».

Тиберий вспомнил, как его рабыня, такая же хрупкая как Авла, высыпала прах Юлии и спрятала в шкатулке длинношеею фигурку единого бога. Кулаки сами собой сжались, пальцы до боли впились в кожу.

Отправив лекаря в палатку Актеоуна, Тиберий пошел к себе. Ветер стих, из рваных краев тяжелых серых облаков выглянула луна. Лицо на морозе потихоньку теряло чувствительность. Прокуратор остановился, чтобы полюбоваться яркими красно-синими звездами. Ему было необходимо хотя бы несколько мгновений побыть наедине. Его так и тянуло посмотреть на павшего дагула, но он усилием воли не давал себе этого сделать. Не пристало таращиться на бога, как на актера.

«Я все еще жив. Я добрался до дагула! Смог, преодолел! И завтра ничто меня не остановит. Пусть болезнь усилится, пусть руки поразит белая смерть — наплевать. Я выполню приказ Владыки».

Полегчало.

Отражавшийся от снега лунный свет болезненно бил по глазам. К тому же Тиберий с удивлением осознал, что все это время шепот в голове никуда не исчез. Он просто перестал обращать на него внимание. Чувствуя, что если будет и дальше стоять и пялиться в небо, рухнет в сугробы, он юркнул в свой переносной домик.

Все, кроме Авлы, спали. Девушка же уставилась в одну точку и, казалось, не заметила появление прокуратора.

— Ты как? — спросил Тиберий, повесив плащ на костяную вешалку.

Тишина в ответ.

— Ты меня слышишь?

Признаться, Авла выглядела скверно. Черные волосы слипались от пота, висели сосульками. На губах был мерзкий белый налет. Щеки впали, хотя скулы торчали остро. Под ногтями — грязь. Но больше всего внимание приковывали пустые серые глаза. Словно некто вынул из девушки душу и оставил лишь пустую оболочку.

Тиберий подтянул свои шкуры к костяному столбу, поддерживающему потолок домика, сел, прислонился к нему спиной и накинул на ноги взятое из дома теплое одеяло. Под рукой оказался закрытый глиняный сосуд. Откупорив крышку, прокуратор принялся с жадностью пить. Вода была отвратительно теплой и соленой. Но лучше уж так, чем и дальше мучиться жаждой.

«Всё, больше с места не сдвинусь. Наконец-то можно лечь спать».

— Долго я пролежала без сознания? — вдруг спросила Авла и посмотрела на Тиберия.

Он вздрогнул от неожиданности и пролил немного воды на грудь.

— Два или три анимама.

— Прости, что напугала.

— Ничего страшного. Просто старческие страхи. Ты и раньше просыпалась, но всегда словно была в другом мире. Как бы тебе объяснить-то… Ты вроде и проснулась, но все же не с нами.

Громко сглотнув, Авла кивнула.

— Я поняла.

— Хочешь воды?

Несмотря на усталость, сковавшее тело, Тиберий встал, поднес графин к губам девушки и, когда та напилась, вернулся на место. Кудбирион мирно посапывал возле него, так и не проснувшись после прихода друга.

— Спасибо, — сказала Авла. — Я… я чувствую себя лучше, правда.

Она озабоченно огляделась, приложила ладонь сначала на лоб Кретики, а затем, едва приподнявшись, — на лоб гиганта Септима. На лице застыл немой вопрос.

— Мы все заболели, не только ты, — ответил Тиберий, разминая пальцами больное колено. — Поэтому так до дагула и не добрались. Но клянусь богами, что завтра я, даже если буду падать от жара, дойду до Сира.

— А куда ты выходил?

Прокуратор пренебрежительно махнул рукой.

— Так, пустяки.

Авла вдруг посерьезнела, склонила голову.

— Ты ведь знаешь, да? — спросила она.

— О чем?

— О том, как я попала в эту экспедицию.

Тиберий тяжело вздохнул, закрыл глаза, решаясь с духом. Черви земли! Да он никогда не чувствовал себя хуже, чем сейчас. Не физически, но морально. Столько ответственности… Когда живешь в Венерандуме, то принимать решения за горожан в Юменте просто. Ты их не видишь, не осознаешь, как же сильно влияешь на их судьбы. В ледяной пустыне всё иначе. Каждая ошибка влечет гибель людей. И ты сполна можешь «налюбоваться» на результат своей работы.

— Знаю, — сказал Тиберий. — Всё знаю, Авла.

— И ты ведь ходил к старейшине… — Девушка замолчала на несколько мгновений, затем продолжила: — и, наверное, вы обсуждали, как же получше преподнести меня дагулу Сиру… Я понимаю…

— Я даю обещание, что ты не умрешь от меча в экспедиции.

— Отравите? Так даже лучше!

— Слушай, я поругался с Актеоуном. И не говори со мной с таким тоном! Я, в конце концов, королевский прокуратор! Почему все об этом постоянно забывают?

Повисла абсолютная тишина. Гигант Септим во сне поправил тыльной стороной ладони повязку на лице, повернулся на другой бок. Авла же уставилась, не моргая, в одну точку перед собой.

— Прости, — начал Тиберий, успокаиваясь. — Просто… столько всего происходит. Я не успеваю должным образом реагировать. Возможно, из-за болезни сорвался на старейшину, но… Не знаю. Похоже, он завтра умрет. И в этом винит тебя. Да-да, тебя. Понимаю, как это звучит странно.

Авла с грустью посмотрела на него.

— Я не могу убить тебя только потому, что ты предательница, — продолжал Тиберий. — Я и так уже много плохого совершил. Я не создан для работы прокуратором. Не создан, понимаешь? Прошлый Безымянный Король… то есть его прошлая физическая оболочка Владыки ошиблась во мне. Я ведь и должен был остаться нищим в Юменте. Ты, наверное, не можешь представить, но я в свое время и воровал, и просил милостыню у астулы старейшин. А потом… потом меня взяли в королевский замок. Это было чудом, понимаешь? Мальчик из самых низов поднялся до вершины. Стал богачом…

Он невесело ухмыльнулся, отпил воды из графина, чтобы смочить пересохшее горло. Пот по-прежнему катился с него градом.

— Сейчас-то я понимаю замысел Доминика… то есть Безымянного Короля. Я ему как мастер своего дела был не нужен. Я воплотил в себе мечту многих бедняков Юменты. Владыка очень хитер, знаешь ли. Возвысив меня, он сам стал ярче и могущественнее в глазах людей. А я? Так и остался капризным ребенком, неспособным решать сложные задачи. Всегда им был! Треклятые боги!