— Мы же будем соседями, Каринэль?

На суровом лице разведчика, много лет прослужившего в Обители, мелькнуло слабое подобие… нет, не улыбки — эмоции. А вот какой, тут даже Рэм затруднялся ответить, хотя сам долгое время был военным.

— … но хорошо ли это для нас, для Обители, для того, чему мы всегда служили. Поначалу всем будет интересно то, что предлагаем мы, но потом они потребуют большего и захотят остаться на Зимние Жатвы. Что тогда? Ты же понимаешь, что такие новички и авантюристы — лакомый кусочек для Исступленных кхааграш. А если кто из носителей кхааграш захочет вернуться домой, да мы просто не сможем его вычислить, что если ему удастся пройти Вратами? Ты и сам знаешь, как это может быть просто.

— Знаю, — напряженно ответил Рэм. Он много думал об этом.

— С другой стороны, — продолжал Каринэль, спустя минуту, — у клана большие проблемы, с нас не просто исподнее снимут и наизнанку вывернут, нас публично выпорют. Большего позора трудно себе представить. За двадцать-тридцать лет родилось всего несколько детей, а за последние несколько лет в клане вообще никто не родился. Раньше я думал, что это случайность, что все образуется, но теперь я думаю совсем иначе. Детей, конечно, у нас рождается мало, но мы и живем дольше остальных перворожденных и с нами труднее совладать, по объективным причинам, — Рэм ему кивнул. — И нас решили достать другим способом. Долгами. Как ты думаешь, на что это похоже?

— На постепенное уничтожение.

— Кто бы за всем этим не стоял, действует он через тех, кто остался на Большой Земле. Среди членов общины и живущих в Обители предателей нет. Как-то я расстраивался, что про нас забыли, а теперь, думаю, это хорошо.

Оба молчали.

— Ты же не за горячих парней переживаешь?

Каринэль усмехнулся.

— Нет, я переживаю за то, сможем ли мы сами свернуть лавочку, когда придет Зима? Не захватит ли нас Драконья лихорадка…

— А до тех пор…

— А до тех пор, давай попробуем. Слышал, роунгарри встретилась с Длорангом, — вдруг сменил тему Каринэль, хотя почему вдруг — об этом шуршала вся Обитель.

— Это сложно назвать встречей.

— По тому, что там проморожены насквозь три этажа, да, соглашусь. Она с ним говорила?

— И с ним, и с ними. Они бы здорово ее помяли, если бы она не успела провести частичное обращение.

— В ледышку?

— Скорее в того, кто все превращает в ледышку.

— В ледяного ящера?

— Это точно был не ящер.

— И что дальше?

— А что дальше? Сам лед уже не растает, будем хранить там мясо и продукты, Карт предложил замораживать и овощи, потом, когда нужно — размораживать.

— Ты же меня понял.

— Понял, они с ней говорили, но о чем, я не знаю, не успел спросить.

— Мне сообщи.

— Непременно.

— Тогда, до завтра. Пойду, проверю, как Колди занимается организацией поездки.

— Хорошая мысль.

Оставшись один, Рэм задул свечи, погасил светильники, открыл печные заслонки и прикрыл окно. Вышел из Малой гостиной на Крепостную стену и вдохнул ночного воздуха. После жаркого и душного помещения свежесть ночи была упоительна.

Он о многом хотел поговорить с Эррнгрид и многое спросить, его интересовало все: где была, чем занималась, почему так долго не было, почему решила вернуться, думала ли о нем (хотя, нет, лучше это не спрашивать), пора ли возвращать монету или можно еще подержать ее у себя… Но стоило ее увидеть, как все вылетало из головы. Все казалось неважным, несущественным, не стоящим внимания.

Хотелось быть с ней рядом, смотреть на нее — на ее холодность и отстраненность, искать там проявления душевного тепла и эмпатии. И радоваться этим редким моментам как ребенок, нашедший цветную бусину в песке. Собирать их, перебирать, рассматривать. Потому что своих бусин у него не осталось.

Он сам не понял, почему пошел в сторону Северной Башни.

Несмотря на позднее время, замок жил ночной жизнью — где-то что-то гремело, грохотало, постукивало, побрякивало, шевелилось, шелестело — одним словом, отряхивалось, поднимаясь с колен. Это просто дается живым существам — упал, встал, отряхнулся, пошел. Но Аккелон не был живым существом, на то, чтобы встать, отряхнуться и пойти, ему нужно время. Много времени.

Неприятное предчувствие кольнуло его сердце, словно кто-то кричал, но он не слышал и ускорил шаг. Пробегая пыльными и неосвещенными коридорами, полуоткрытыми галереями он удивлялся тому, как Дора тут живет. Он стал редко сюда заглядывать, хотя по долгу службы и как наместник, он обязан был проверять ход восстановительных работ, но с появлением Доры все поменялось. Она взяла патронаж над этой частью Аккелона и необходимость в проверках отпала. А зря, ой, как зря! Сейчас он понимал, что нельзя было оставлять Дору здесь одну, нельзя было пускать на самотек такой важный процесс реконструкции… или регенерации?

Северная часть была малообжитой. Комнат и помещений было предостаточно и в Центральной части, а уж насколько они были приятнее. Там жили эльфы, наполняя своим теплом и своим светом залы и комнаты, вдыхая свою жизнь в безжизненное тело Аккелона, возвращая его к жизни своей суетой и своими нуждами, отогревая дыханием и желаниями.

Здесь же стараний одной Доры было мало. Коридоры не заканчивались, а растягивались и растягивались, его бег несколько замедлился, но не сильно. Дыхание стало ровным, тело разогрелось, так он был готов бежать еще очень долго. Готов физически, но не морально. Что-то случилось, и он это чувствовал. Вбегая в еще один коридор, он остановился. Коридор вытянулся в прямую линию без окон и дверей и все удлинялся, и удлинялся.

— Аккелон, дружище, с удовольствием с тобой поиграю в головоломки, но в другой раз, сейчас очень спешу.

Коридор затопила тишина, исчезло время, все запахи и звуки, он словно бы оказался в большой объемной сфере, где не было ничего, ощущение было настолько сильным, что казалось и он сейчас растворится, обратится в пустоту, ноль. Потом его резко толкнули, и он оказался у витой лестницы с металлическими перилами, ведущей вверх. На нижней ступеньке кто-то лежал и ворочался, пытаясь подняться. Рэнни!

Она застонала, и Рэм бросился к ней. Коридор вспыхнул светильниками со звездным светом, отгоняя тьму — тьма, скалясь, заползла в углы и щели, растеклась невесомой лужей в воздухе и замерла.

— Эррнгрид, Вы слышите меня? — Рэм несильно, но ощутимо встряхнул ее за плечи. Рэнни стонала, но не приходила в себя. Ей снился сон. Она шевелила губами, но ничего разобрать было нельзя. Он поднял ее, усадил на ступеньку и отчетливо произнес:

— Эррнгрид, я не знаю, где Вы, но я знаю, что Вы заблудились. Идите на мой голос. Слушайте меня и идите на мой голос.

Рэнни забормотала, но ее сердцебиение стало ровным, она его поняла!

— Идите на мой голос, я веду Вас и выведу отсюда. Просто слушайте меня, это все, что Вам сейчас нужно.

Голос Рамидара внушал уверенность, он не был громким, но был сильным и звучным. Таким голосом можно поэму в шторм читать. Через какое-то время Рэнни открыла глаза, взгляд был вполне осмысленным.

— Что это была за жуть?

«Вот как ей объяснишь?»

— Вот как-нибудь.

Он снял сюртук и накинул ей на плечи.

— Мне не холодно, — отчеканила она.

Стало холодать.

— И похолодает еще больше, если Вы не… Пусть это будет нашим ритуалом, идет? — Попросил Рэм, заботливо поправляя на ней свою вещь. — Это… ммм… даст мне время собраться с мыслями и все Вам объяснить. Аккелон намеренно не причинил бы Вам вреда, возможно, он хотел вам понравиться.

— Если он хотел мне понравиться, почему же не сбросил на голову кирпич? Это разом решило бы все мои проблемы.

— Ну, не понравиться, а познакомиться — подружиться. Вы для него в новинку. Он пытается вас понять.

— Поэтому толкнул меня с лестницы, погрузил в сон и стал мне снить бесконечную пустоту?

Рэм не нашелся что ответить.

— Да, в целом, да. Пойдемте? Или хотите подняться к Доре?

— Никогда.