Поистине, жители Севера всегда ведут себя не так, как ожидаешь от нормальных, разумных людей. После нападения демонов черного тумана и их битвы с Беовульфом и его отрядом, включая меня, в королевстве Ротгара не произошло ровным счетом ничего.

Не было назначено ни празднования, ни пиршества, ни церемониального поздравления, и вообще никто не проявлял даже намека на радость. Подданные Ротгара приходили со всех концов королевства посмотреть на отрубленную руку чудовища, подвешенную под потолком большого зала, и бурно выражали свое изумление при виде этакой диковины. Но сам король Ротгар, полуслепой старик, лишь пожал плечами и отвернулся, не выразив никакой радости. Я был поражен тем, что он не преподнес Беовульфу и его отряду никаких подарков, не устроил в их честь пира, не подарил им рабов, или серебра, или красивых одежд и вообще не воздал никаких почестей.

Вместо того чтобы хоть как-то выразить свою радость по поводу успешно отбитого нападения, король Ротгар лишь еще больше помрачнел и, как мне показалось, стал еще опасливее озираться по сторонам. У меня возникло такое ощущение (о котором, впрочем, я предпочел не говорить вслух), что Ротгар чувствовал себя спокойней в прежней ситуации, до того, как была одержана эта победа над черным туманом.

Но столь же странно, с моей точки зрения, вел себя и Беовульф. Он был мрачнее тучи. Никакого празднования, никакого пиршества с подобающими такому случаю питьем и едой устроено не было. Его воины быстро выкопали могильные ямы для погибших в бою товарищей и накрыли их деревянными крышами. 1км покойным предстояло пролежать положенные перед погребением десять дней. Как я заметил, все эти работы были проделаны в изрядной спешке.

Один лишь раз, когда тела погибших воинов были положены в погребальные ямы, я заметил на лицах Беовульфа и его товарищей некое подобие улыбок. Проведя достаточно долгое время среди норманнов, я успел уже узнать, что они приветствуют улыбкой гибель воина в бою: так они выражают свою радость, но не за живых, а за тех, кто пал в битве. Нет для них большей чести, чем погибнуть смертью бойца. Абсолютно верно в отношении норманнов и обратное утверждение: сочувствие и скорбь вызывает у них смерть мужчины во сне и вообще в своей постели. О таком человеке они говорят: «Он умер, как корова на соломе». В этом нет ничего оскорбительного, но такую смерть считают недостойной.

Норманны верят, что от того, как именно умрет человек, зависят и условия его загробной жизни. И смерть воина в бою они ценят превыше всего. А «смерть на соломе» является постыдной.

О человеке, который умер во сне, говорят, что его унесла ночная ведьма, именуемая ими маран. Эти существа представляются в женском образе, что и делает смерть постыдной, потому что для викинга смерть от руки женщины считается более унизительной, чем что-либо другое.

Позорной считается также смерть без оружия в руках, поэтому норманнские воины всегда ложатся спать с оружием, чтобы, если маран явится ночью, иметь оружие под рукой. Воины очень редко доживают до преклонных лет, и потому их смерть почти никогда не бывает вызвана какой-либо болезнью или старческой немощью. Мне рассказывали об одном короле по имени Эйн, который дожил до таких лет, что впал в детство: потеряв все зубы, он вынужден был питаться тем же, чем кормят младенцев, и проводил все дни в своей постели, посасывая молоко из рожка. Но рассказывали мне об этом как о каком-то действительно редкостном и почти невероятном явлении для страны норманнов. Своими глазами я видел лишь нескольких мужчин, доживших до преклонных лет, причем под преклонными Я понимаю такие года, когда у человека борода не только седеет, но и начинает редеть, вновь обнажая подбородок и щеки.

Нечасто доживают до старости и их женщины, особенно до такого возраста, когда становятся действительно настоящими старухами, которых они называют ангелами смерти; этим старым женщинам приписывают некие магические силы и способность излечивать раны, налагать заклятия, отводить злые чары, а также предсказывать и толковать будущее.

Женщины этого северного народа не дерутся и не вступают в схватки между собой; более того, я нередко видел, как они вмешивались в разгорающуюся ссору или даже поединок двух мужчин, чтобы разнять их и утихомирить их гнев. Особенно часто они поступали таким образом, если воины были в чрезмерном подпитии и потому не слишком ловко владели оружием и не отличали дружескую шутку от смертельного оскорбления. А такое случалось сплошь и рядом.

Так вот, те самые норманны, которые пьют огромное количество пьянящих напитков в любое время дня и ночи, не пили ничего на следующий день после битвы. Они даже не пригубили вина или меда. Изредка кто-либо из подданных Ротгара предлагал им кубок, но и в этих случаях воины отказывались пить. Меня это сильно поразило, и в конце концов я решил обратиться за разъяснениями к Хергеру.

Хергер в ответ лишь пожал плечами – это жест, который у норманнов обозначает неуверенность или безразличие.

– Все боятся, – сказал он.

Я спросил его, какова причина этого страха. Он ответил:

– Все знают, что черный туман вернется.

Здесь я должен сделать отступление и добавить, что к тому моменту мне уже понравилось причислять себя к участникам боя. К тому же большинство окружающих относило к числу тех, кто реально одержал эту победу, и меня. Впрочем, в глубине души я ни на минуту не забывал, что ничем не заслужил такого к себе отношения. И все же я был настолько горд, что мне удалось выжить в этом кошмаре, а подданные Ротгара своим почтительным отношением только поддерживали во мне ощущение причастности к сонму могучих воинов, что я, на миг забывшись, дерзко возразил:

– Ну и что с того? Если они снова вернутся, мы разобьем их во второй раз.

Я прекрасно понимаю, что вел себя в тот момент как последний глупец, как молодой петушок-задира, и сейчас мне совестно, что я так безосновательно хорохорился. Но Хергер совершенно невозмутимо ответил:

– В королевстве Ротгара нет ни сильных воинов, ни ратников, искусных в военном деле; все его лучшие бойцы давно погибли, и защищать королевство придется нам одним. Вчера нас было тринадцать. Сегодня осталось десять, при этом среди нас двое раненых, которые не могут сражаться в полную силу. Демоны черного тумана разгневаны после вчерашнего и намерены жестоко отомстить.

Я сказал Хергеру, который, кстати, тоже получил несколько ссадин во вчерашней битве – не шедших, однако, ни в какое сравнение с оставленными когтистой лапой ранами на моем лице, которыми я очень гордился, – что я никаких демонов не боюсь и не вижу, почему надо пугаться их мести.

На это он ответил, что я – араб и ничего и не понимаю в том, что происходит в северной стране. Затем он объяснил, что месть демонов черного тумана будет ужасной и беспощадной.

– Они вернутся в облике Коргона, – сообщил он мне.

Значения этого слова я не знал.

– Что такое Коргон?

И Хергер ответил:

– Это дракон в виде огненного червя, спускающийся с холмов и летящий по воздуху на высоте человеческого роста.

Конечно, такое описание более всего походило на сказку, но я уже видел морских чудовищ, причем именно там и тогда, где мои спутники опасались встречи с ними. Судя по напряженному выражению лица Хергера, я понял, что он всерьез верит в дракона в виде огненного червя. Мне оставалось только спросить:

– Когда же придет этот Коргон?

– Вполне возможно, сегодня ночью. Выйдя после разговора с Хергером из дворца, я тотчас же увидел Беовульфа, который, несмотря на усталость после бессонной ночи и жестокого боя, которую выдавали красные глаза и утомленный вид, снова руководил возведением оборонительных сооружений. Строить защиту вокруг дворца вышли все жители королевства, включая детей, женщин, стариков и рабов, которые работали под руководством Беовульфа и его помощника Эхтгова.

Линия защиты была проведена по периметру Харота и прилегающих домов, включая резиденции короля Ротгара и некоторых его придворных, примитивные хижины рабов, принадлежащих этим семействам, и даже несколько крестьянских домов, расположенных ближе всего к морю. С одной стороны этот участок был защищен морем, а со всех остальных местные жители под присмотром Беовульфа отгородились чем-то вроде забора из перекрещенных и наклоненных к внешней стороне копий и заостренных пик. Эта изгородь была не выше, чем по плечо человеку среднего роста, и, несмотря на то что концы копий и пик были острые и выглядели угрожающе, я не видел в этом сооружении серьезной преграды для противника. Изловчившись, любой враг мог без особого труда перебраться через такую изгородь.