Она вздохнула.

– Давайте переменим тему.

– Хорошо, – ответил он тем добродушным тоном, который иногда ей нравился, а иногда выводил из себя.

Моррис терпеть не мог проводить предварительные собеседования. В группу собеседования в основном входили психологи, и эта работа отнимала массу времени и душевных сил. Согласно последним статистическим сводкам, только одному из сорока пяти новых пациентов ЦНПИ требовалось серьезное лечение в стационаре. И только у одного из восьмидесяти трех стационарных больных подтверждалось наличие мозговых травм, повлекших за собой расстройство поведения. А это означало, что все эти собеседования по большей части просто пустая трата времени.

В особенности так обстояло дело со случайными пациентами. Год назад Макферсон принял политическое решение: со всяким, кто каким-то образом узнал про существование ЦНПИ и сам пришел на прием, должна проводиться беседа. До сих пор, естественно, большинство людей обращались в Центр по направлению лечащего врача. Однако, по мнению Макферсона, репутация Центра напрямую зависела от успешного лечения больных, попавших к ним по личной инициативе.

Макферсон также считал, что все штатные сотрудники Центра должны время от время проводить собеседования. Моррис два дня в месяц работал в небольшой комнатке, разделенной пополам стеклом с зеркальной поверхностью. Сегодня был один из его дней, но ему страшно не хотелось тут сидеть. У него еще не прошло возбуждение после утренней операции, и ему было тошно терять время на это скучнейшее занятие.

Он бросил несчастный взгляд на вошедшего в кабинет пациента. Это был молодой длинноволосый парень лет двадцати пяти, в полотняных штанах и свитере.

Моррис встал.

– Я доктор Моррис.

– А я Крейг Бекерман. – Рукопожатие неуверенное и слабое.

– Пожалуйста, садитесь. – Моррис указал на стул перед своим столом. За спинной стула располагалась прозрачная стена-зеркало. – Что вас привело к нам?

– Я… мм… Мне просто любопытно. Я о вас читал, – сказал Бекерман. – В журнале. Вы тут делаете операции на мозге.

– Верно.

– Ну вот… мм… мне и интересно.

– В каком смысле?

– Ну, в той журнальной статье… Здесь можно курить?

– Конечно. – Моррис подвинул к Бекерману пепельницу.

Бекерман достал пачку «Кэмела», вытряс одну сигарету на стол и закурил.

– Итак, журнальная статья…

– Да, журнальная статья. Там говорилось, что вы вставляете провода в мозг. Это правда?

– Да, иногда мы делаем подобные операции.

Бекерман кивнул и затянулся сигаретой.

– А правда, что вы можете вставить провода в мозг и человек будет испытывать удовольствие? Неописуемое удовольствие?

– Да, – Моррис постарался произнести это слово как можно более равнодушно.

– Неужели это правда?

– Это чистая правда. – Моррис потряс ручкой, давая понять, что в ней кончились чернила. Он выдвинул ящик, чтобы достать другую ручку, и, сунув ладонь в ящик, незаметно нажал там одну из многочисленных кнопок. И тут же зазвонил телефон. Он снял трубку. – Доктор Моррис.

– Вы звонили? – спросила секретарша с другого конца провода.

– Да. Пожалуйста, все звонки, какие будут, переключайте в отделение «Развитие».

– Хорошо.

– Спасибо, – сказал Моррис и положил трубку. Он знал, что скоро в отгороженную часть кабинета тихо войдут сотрудники отделения «Развитие» и будут наблюдать за интервью через полупрозрачное стекло. – Так вы говорили…

– О проводах в мозгу.

– Да, мы делаем такие операции, мистер Бекерман, при исключительных обстоятельствах. Но пока что все они носят скорее экспериментальный характер.

– Ладно. – Бекерман затянулся сигаретой. – Мне это подходит.

– Если вас интересует информация на этот счет, мы можем подобрать для вас вырезки из журналов, сделать копии научных публикаций, где подробно описана наша деятельность.

Бекерман улыбнулся и покачал головой.

– Нет-нет, мне не нужна информация. Я хочу пойти на операцию. Я доброволец.

Моррис сделал вид, что удивился. Он помолчал и сказал:

– Понятно.

– Послушайте, в статье говорилось, что один электроразряд аналогичен двенадцати оргазмам. Это же потрясающе!

– И вы хотите, чтобы вам сделали такую операцию?

– Ну да! – энергично закивал головой Бекерман. – Хочу!

– Но зачем?

– Да вы шутите? Любой бы захотел. Получать такое удовольствие!

– Возможно. Но вы первый, кто обращается к нам с подобной просьбой.

– А что такое? Это очень дорогая операция или что?

– Нет, но мы не делаем операции просто так, по несерьезным причинам.

– Тьфу ты! Значит, вот оно что. Ну ладно. – Бекерман встал и, качая головой, вышел из кабинета. Все трое сотрудников «Развития» не могли скрыть своего изумления. Сидя в соседней комнате, они все видели через прозрачное с их стороны стекло.

– Поразительно! – воскликнул Моррис.

Сотрудники «Развития» ничего не сказали. Наконец один из них прокашлялся и добавил:

– Мягко говоря.

Моррис примерно представлял себе, о чем они сейчас думают. Долгие годы их учили проводить исследования, связанные с вероятностным коэффициентом заболеваемости, с прикладным потенциалом возможных результатов и промышленного применения экспериментов и тому подобное. Их приучили принимать в расчет будущее состояние науки – и вдруг они столкнулись с настоящим.

– Этот парень просто электроголик! – заметил один из них со вздохом.

Концепция электроголизма не так давно вызвала определенный интерес и стала предметом дискуссий в академических кругах. Понятие электроголика – человека, нуждающегося в электрошоке, как другие люди нуждаются в дозе наркотиков, – казалось просто-напросто плодом чистой фантазии. Но вот перед ними предстал человек, являвший собой типичный пример потенциального электроголика.

– Электричество – самый сильный кайф! – сказал другой и засмеялся. Но смех был нервный, почти натужный.

Моррис подумал, что сказал бы Макферсон. Возможно, что-нибудь философическое. Макферсон в последнее время интересуется философскими проблемами.

Идея электроголизма была связана с поразительным открытием, сделанным в 1950-е годы Джеймсом Олдсом. Олдс обнаружил, что в мозге существуют области, электрическая стимуляция которых продуцирует интенсивные ощущения наслаждения – эти участки мозгового вещества он назвал «реками воздаяния». Если крысе поместить в этот участок мозга электрод, она могла нажимать рычаг для стимуляции электрошока до пяти тысяч раз в час. В своем стремлении к удовольствию крыса была готова забыть о пище и воде. Она переставала нажимать на рычаг, только дойдя до последней степени истощения.

Этот поразительный эксперимент затем повторялся с золотыми рыбками, морскими свинками, дельфинами, кошками и козами. И наконец уже ни у кого не возникало сомнения, что «терминалы удовольствия» присутствуют в мозге всех живых существ. Они также имелись и в человеческом мозге.

Из этого заключения и возникло понятие «электроголик» – человек, нуждающийся в постоянном удовольствии от электрического шока. На первый взгляд, предположение, что человек может превратиться в электроголика, казалось невероятным и невозможным. Но в действительности ничего невозможного в этом не было.

Например, технологическое оборудование в настоящее время является довольно дорогостоящим, хотя это никому не выгодно. Но разве нельзя представить себе, что какая-нибудь оборотистая японская фирма начнет производить нейроэлектроды стоимостью в два-три доллара и экспортировать их по всему миру?

Идею нелегальной операции также нельзя считать чем-то из ряда вон выходящим. Было время, когда до миллиона американок в год делали себе подпольный аборт. Имплантация электродов в мозг немного более сложная процедура, но не настолько, чтобы быть абсолютно невозможной. А в будущем хирургические методики будут стандартизованы. Так что можно легко представить себе клиники, открывшиеся где-нибудь в Мексике или на Багамах.