Стоящий с ней рядом Андерс сказал:

– Вряд ли мне стоит говорить, что я думаю по поводу всего этого.

– Понимаю.

– Этот человек чрезвычайно опасен. Доктору Моррису следовало бы дождаться приезда полиции.

– Но полиции не удалось поймать Бенсона, – сказала Росс с внезапной злостью. Андерс ничего не понимает. Он не понимает, какую ответственность можно испытывать за собственного пациента, как можно желать за кем-то ухаживать.

– Но и Моррис его не поймал.

– А почему полиции не удалось его схватить?

– Когда полицейские вошли в ангар, Бенсона там уже не было. Из ангара есть несколько выходов, и они не могли их все прикрыть. Морриса нашли под крылом на полу, а механика – на крыле. Оба были серьезно ранены.

Дверь кабинета раскрылась. Вышел Эллис: лицо осунувшееся, небритое.

– Как он? – спросила Росс.

– Он в порядке. Он мало что сможет рассказать в ближайшие несколько недель, но с ним все в норме. Его повезут в операционную – вправить челюсть и удалить сломанные зубы. – Он обернулся к Андерсу. – Орудие нашли?

Андерс кивнул.

– Двухфутовая свинцовая труба.

– Наверное, ударил прямо в рот, – сказал Эллис. – Слава богу, что он не вдохнул выбитые зубы. Бронхи чистые. – Он обнял Джанет. – Его подремонтируют.

– А как насчет другого?

– Механик? – Эллис покачал головой. – Я бы не стал давать никаких гарантий. Нос сломан, и носовые кости вмяты в мозговую ткань. Ему дают физраствор через ноздри. Большая потеря крови и значительная опасность энцефалита.

– Как вы оцениваете его шансы выжить? – спросил Андерс.

– Состояние критическое.

– Ясно. – Андерс ушел.

Росс вышла вместе с Эллисом из отделения «Скорой помощи», и они отправились в кафетерий. Эллис по-прежнему обнимал ее за плечи.

– Полнейшая неразбериха, – сказал он.

– С ним точно все в порядке? – спросила Росс.

– Несомненно.

– Он был довольно симпатичный…

– Челюсть поставят на место. Он будет как новенький.

Она передернула плечами.

– Что, холодно?

– Холодно, – ответила она. – И устала. Ужасно устала.

Они с Эллисом пили кофе в кафетерии. Было уже половина седьмого, и в кафетерий набилось много народу. Эллис ел медленно, каждым своим движением выказывая усталость.

– Странно, – заметил он.

– Что?

– Сегодня утром мне звонили из Миннесоты. У них есть вакантное место профессора в нейрохирургии. Спрашивали, не заинтересуюсь ли я.

Она ничего не сказала.

– Ну, не странно ли?

– Нет.

– Я сказал им, что не собираюсь никуда уходить отсюда, пока меня не вышибут.

– А ты уверен, что это произойдет?

– А ты нет? – Он оглядел кафетерий: сестры, практиканты, техперсонал. – Не понравится мне в Миннесоте. Слишком холодно.

– Но там сильная школа.

– Это да. Школа сильная, – он вздохнул. – Замечательная школа!

Росс стало его жаль, но она подавила это чувство. Он сам во всем виноват, хотя она его предупреждала. В истекшие сутки она еще никому не попеняла: «Я же говорила!» Она просто не позволяла себе даже подумать об этом. Во-первых, не было никакой необходимости это говорить. С другой стороны, это все равно бы не помогло Бенсону, а он продолжал оставаться ее главной заботой.

Но и особой симпатии к этому отважному хирургу она не испытывала. Отважные хирурги с легкостью готовы были рисковать жизнью пациентов, но не своей. Самое большее, что мог потерять хирург, – это свою репутацию.

– Ну, – сказал Эллис, – пора мне возвращаться в Центр. Пойду посмотрю, что там происходит. Знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Хорошо бы они его пристрелили, – и он пошел к лифту.

Операция началась в семь вечера. Росс стояла на смотровой галерее, глядя через стекло, как Морриса ввозят на каталке в операционную. На него накинули простыню. Операцию проводили Бендиксон и Куртис – оба классные специалисты в области косметической хирургии. Они «подремонтируют» его так, как никто бы другой не смог.

И все же, когда сняли стерильные повязки, она не смогла без содрогания взглянуть на лицо Морриса. Верхняя часть его лица оставалась неповрежденной. Вся нижняя часть представляла собой кровавое месиво – точно кусок свеженарубленного мяса. Невозможно было понять, где в этой красной массе рот.

Эллис все это лицезрел еще в «Скорой помощи». Она же была потрясена увиденным – даже на расстоянии. И воочию представила себе, как это выглядит вблизи…

Она смотрела, как стерильными простынями обкладывают его туловище, голову. Хирурги были уже в халатах и в перчатках, столики с инструментами подкатили поближе; сестры стояли наготове. Весь ритуал приготовления к операции протекал споро и гладко. Это чудесный ритуал, подумала она, настолько строгий и совершенный, что никто бы не подумал – и сами хирурги, возможно, этого не осознавали, – что они собираются оперировать своего коллегу. Эта стандартная процедура на хирурга действует как анестезия – как веселящий газ действует на пациента.

Она постояла еще немного и ушла.

Подходя к зданию ЦНПИ, она заметила стайку репортеров, окружавших Эллиса у входа. Он отвечал на их вопросы, находясь явно в скверном расположении духа. До нее донеслись произнесенные несколько раз слова «контроль над сознанием».

Испытывая чувство вины, она свернула к боковому входу, быстро прошла к лифту и поднялась на четвертый этаж. «Контроль над сознанием», – подумала она. Воскресные выпуски газет с этим «контролем над сознанием» раздуют сенсацию. А потом на следующей неделе появятся важные редакционные статьи, а потом еще более важные статьи в медицинских журналах – об опасностях, таящихся в неконтролируемых и безответственных научных исследованиях и экспериментах. Она буквально видела их заголовки.

«Контроль над сознанием». Боже!

Истина заключается в том, что сознание всех людей в той или иной мере контролируется, и все этому обстоятельству даже рады. Самые могущественные контролеры сознания – родители. Они наносят максимальный урон. Теоретически почему-то всегда забывают, что никто не рождается с предрассудками, неврозами или страхами: эти душевные свойства требуют направляющую руку. Разумеется, родители не намеренно вредят собственным детям. Они просто-напросто внушают установки, которые, по их разумению, окажутся полезными и важными для детей в жизни.

Новорожденные – своего рода компьютеры, требующие программного обеспечения. И они заучат все, чему бы их ни учили: от плохой грамматики до плохих установок. Как и компьютеры, они неразборчивы, они не умеют выбирать между правильными и порочными идеями. Аналогия достаточно точная: многие отмечают инфантильность компьютеров и их способность воспринимать все буквально. Например, если вы задаете команду «Надень ботинки и носки», компьютер ответит, что носки не налезают на ботинки.

Весь период программирования завершается к семилетнему возрасту. Расовые установки, сексуальные установки, этические установки, религиозные, национальные… Гороскоп устанавливается, и детей отпускают вращаться по предначертанным траекториям. «Контроль над сознанием»…

А как насчет такой простой вещи, как социальные условности? Вроде рукопожатия при встрече или знакомстве? Или вроде стояния лицом к дверям в лифте. Или движения по левой стороне на эскалаторе? Или вилка слева, нож справа при сервировке стола? Да ведь их сотни – подобных условностей, необходимых людям для стереотипизации своего социального поведения и общения. Исключите хотя бы одну из них – и в душе возникнет непереносимая тревога.

Люди нуждаются в контроле над сознанием. Они рады этому контролю. Они безнадежно одиноки и беспомощны без него.

Но стоит группе людей попытаться разрешить животрепещущую проблему сегодняшнего дня – неконтролируемого насилия – и тут же все возопят: ах, контроль над сознанием! Контроль над сознанием! А что лучше: контроль или полная свобода? Она доехала до четвертого этажа, миновала нескольких полицейских в коридоре и зашла в свой кабинет. Там сидел Андерс с сумрачным видом. Он только что положил трубку.