Риб-адди уже давно предлагали перейти на сторону Суппилулиумы, но царю, выросшему в Египте и воспитанному на культуре этой великой страны, было просто противно подчиниться какому-то грязному горцу, сплошь заросшему чёрной густой щетиной.

   — Нет, лучше умереть, чем пресмыкаться перед варварами! — произнёс вслух библский царь, спускаясь по узкой тропинке к морю.

Он ещё надеялся на помощь своей второй отчизны. Правда, за последние десять лет, что прошли как-то незаметно после смерти старого фараона Аменхотепа, на берегах Большого Хапи произошло столько неожиданных коренных изменений, что продолжать верить в незыблемую мощь древней африканской державы мог только царь Библа, кровно и неразрывно связанный с нею. Риб-адди хоть внешне и был вылитый азиат, но душой прирос к Египту намертво. Он даже подумывал бросить свой город-царство и перебраться на юг, на свою, как он считал, истинную родину. Но его не просто беспокоило, а поражало и ставило в тупик то, что творил, иначе нельзя было выразиться, молодой фараон. Запретить всей стране молиться древним богам, а тех, кто пытался протестовать, уничтожать, как лютейших врагов, — это было просто непостижимо! Риб-адди хорошо понимал, что он не сможет унижаться перед ненормальным правителем, как это делали мерзкие простолюдины, обступившие сейчас египетский трон.

Поэтому и смотрел с такой тоской на оливковую рощу царь Библа.

   — Доживу ли я до следующего урожая? — задавал он сам себе вопрос.

Деваться было некуда. Правда, один из мудрых советников предлагал ему третий выход: основать где-нибудь на берегу этого тёплого, благословенного моря новый город, подальше и от сумасшедшего фараона, и от кровожадного вождя хеттов. Но это не делается вот так запросто. Нельзя в одночасье подняться и поплыть в никуда. Нужно найти место для нового города, построить там крепость, где разместятся воины и ремесленники, дать им обосноваться на новом месте, а потом уже и переезжать самому со всем хозяйством и многочисленной челядью. Но времени на всё это не было. Риб-адди отлично понимал, что Суппилулиума, как и он, внимательно следит: как поведут себя египтяне? Ведь хетты не просто захватили столицу царства Митанни и подчинили себе верного союзника Египта, раньше господствующего в верховье великих рек Месопотамии. Царь хеттов посадил на цепь, как собаку, царя поверженного государства Тушратту, родного брата бабушки правящего сейчас фараона, и держал его в клетке у входа в свой шатёр, показывая со смехом всем посетителям. Если в ближайшие месяцы властитель Египта не пришлёт сильного войска для мести, проглотив это тягчайшее оскорбление со стороны дикарей, то свирепых горцев уже ничто не остановит. «Тогда с Египтом, этим колоссом на глиняных ногах, никто считаться не будет. А меня, его верного союзника, просто разорвёт на куски вся эта стая диких горных медведей и пресмыкающихся перед ними шакалов, моих соотечественников», — грустно подумал Риб-адди.

Он остановился на самом краю утёса и огляделся. Осенний день был тёплым и ясным. Тёмно-фиолетовые тучи недавно рассеялись. Свежий морской бриз угнал их клочковатые остатки за высокие скалистые горы, высившиеся на востоке. Дождь, шедший несколько часов подряд, закончился. Пахло мокрой кедровой хвоей. Густые тёмно-зелёные, а местами почти чёрные вековые леса, одно из главных богатств Библа, — ими заросли все горы до скалистых, покрытых снегом макушек — стояли под лучами солнца матово-глянцевые, словно умытые. Царь глубоко вдохнул воздух со столь знакомым ему с детства, любимым ароматом родной земли и стал смотреть на салатного цвета волны, мерно накатывающиеся на прибрежные скалы. Риб-адди помнил, как он ещё мальчишкой прибегал сюда наблюдать за таинственной жизнью моря. Ему очень нравилось всматриваться в разбивающуюся о крупные зубчатые камни волну. Он видел в переливающейся под яркими лучами солнца водоворотах и ярко-синие, и белые, и светло-коричневые блики. Резко пахло морской солью и йодистым густым запахом выброшенных на берег темно-зеленых водорослей. Сейчас царь словно перенёсся в то беззаботное время. Он поднял голову, улыбаясь, и там, где зелёный цвет прибрежных вод резко переходил в густой тёмно-фиолетовый, неожиданно увидел большой военный египетский корабль под широким прямоугольным оранжевым парусом. Судно стремительно входило в гавань порта.

   — Наконец-то! — выдохнул обрадованно царь Библа и почти бегом бросился обратно в город, уже не обращая внимания ни на оливковую рощу, ни на частые лужи, попадающиеся ему под ноги на рыжей почве каменистой извилистой тропинки.

Через час он уже встречал в своей резиденции, гордо высившейся в центре города, посланника фараона. Царь принимал египтянина в малом зале для деловых приёмов. Здесь не было ни трона, ни массивных колонн, да и присутствовала при встрече только немногочисленная свита. Посланец фараона, завёрнутый, как в кокон, в белые льняные одеяния, поверх которых он надел ещё и пурпурное шерстяное покрывало, бухнулся перед царём Библа на колени, выполняя все строго необходимые формальности приветствия чужого главы государства. Встать невысокий толстенький чиновник уже не мог, он совсем выбился из сил. Риб-адди поспешил ему на помощь и под локоть помог приподняться с колен высокопоставленному представителю своего повелителя.

   — Ох-хе-хе, ваше величество, — вздохнул египтянин, — укачало меня совсем это треклятое плавание. Вот вроде и спустился на твёрдую землю, а всё равно кажется, что под ногами деревянная палуба гуляет туда-сюда и под ней разверзлись хляби морские на наше устрашение.

   — А вы присаживайтесь-ка, уважаемый Амисеб, вот сюда, в кресло. — Риб-адди усадил толстяка и прикрикнул на слуг: — Подложите побольше пуховых подушек и принесите горячего вина с пряностями! Гость, я смотрю, простудился совсем на морском-то ветру.

   — Ой, не говорите, ваше величество, — кряхтел довольный чиновник, потягивая из большого серебряного кубка горячее вино. — Промочил нас до костей холодный дождь, когда мы уже подплывали к вашей гавани. И куда только меня, верного пса нашего великого божественного повелителя, да живёт он тысячу лет, и его преданнейшего помощника, всеми уважаемого визиря Туту не заносит судьба.

Пока государственный муж с удовольствием потягивал горячее сладкое винцо, жалуясь на превратности судьбы, царь Библа раскрыл послание фараона и письма его жены Нефертити и визиря Туту. Вести были неутешительные.

   — Будь проклят тот день, когда я стал подданным египетского фараона! — выкрикнул Риб-адди, разрывая и отбрасывая папирусы, которые только что внимательно прочитал. — Они что в Фивах, ослепли или окончательно с ума сошли? Ведь дело идёт о жизни и смерти не только города Библа, а всей египетской империи!

Посланник фараона от неожиданности выпустил из рук серебряный кубок, который со звоном покатился по белому мраморному полу.

   — Вы что же, ваше величество, такое о нашем божественном повелителе говорите?! — замахал он короткими руками, на которых блестели многочисленные перстни и кольца. — Да у вас язык отсохнет! Боги вас покарают!

   — Какие боги? — подбежал вплотную к Амисебу царь Библа. — О каких ты богах толкуешь? Ведь твой ненормальный повелитель запретил молиться всем богам кроме своего Атона.

Лицо Риб-адди было страшно, глаза вылезли из орбит.

   — Заниматься такими делами, настраивать против себя своих подданных, толковать о покорности всех царей Азии, когда полчища хеттов уже готовы подойти к границам его родины, может только окончательно сошедший с ума человек. Он что, не понимает, что стоит на краешке бездонной пропасти и даже ногу поднял, чтобы шагнуть туда?! Ведь Библ и всё морское побережье вплоть до долины Большого Хапи эти горные медведи захватят за несколько месяцев. И тогда надменные египтяне столкнутся нос к носу с мощным, отлично вооружённым, огромным войском азиатов. И неизвестно, кто победит в предстоящей схватке. Разве фараон забыл, как несметные азиатские орды опустошили его страну несколько столетий назад и скольким поколениям его предков с огромным трудом и большой кровью пришлось освобождать свою родину?