— А я и не знал, что у вас есть голос, — удивился Мэтью.

— Вы же сами то и дело жаловались на него, — напомнила она.

— Когда вы болтали без умолку, — поправил он. — Мне досаждало не качество голоса, а его количество.

Она рассмеялась.

— Да, мы не упускали случая повоспитывать друг друга, — признала она.

И они продолжали говорить про Эбнера, его доброту и причуды, про давних друзей. Энн потеряла из виду почти всех. Она училась пению в Брюсселе, потом ее педагог перебрался в Лондон, и она последовала за ним. И лишь совсем недавно вернулась в Нью-Йорк.

Вошла маленькая служанка, чтобы убрать чайную посуду, заявив, что ей послышался звонок. Всем своим видом она намекала, что время визита истекло. Мэтью поднялся, Энн протянула ему руку.

— Я непременно приду на концерт, — пообещал он.

— До него еще неделя.

— О, мне спешить некуда, — отозвался Мэтью. — Днем вы обычно дома?

— Иногда.

Глядя на нее со своего места в партере, он думал, что еще никогда не видел женщины прекраснее. Голос у нее оказался небольшим. Она заранее предупредила, чтобы он не ждал многого.

— Темзу этим голосом не воспламенить, — сказала она. — Хотя поначалу я была бы и не прочь. Но теперь благодарна Богу и за то, что имею.

Голос заслуживал этой благодарности — он был звучным, чистым и нежным.

Мэтью дождался ее после концерта. Будучи в особенно любвеобильном настроении, она милостиво и снисходительно приняла его приглашение на ужин.

В предшествующие дни он навещал ее один или два раза. И твердил себе, что просто обязан уделить ей внимание после стольких лет, в том числе и потому, что она заметно изменилась к лучшему. Но сегодня ей, казалось, доставляло извращенное удовольствие доказывать ему, как много в ней осталось от прежней Энн: ее неприкрытое самомнение, ее поразительное упрямство, ее своеволие, непослушание, неблагоразумие, высокомерие и деспотизм, дух противоречия и явная дерзость, вспыльчивость и острый язык.

Казалось, она предостерегает его. «Видишь? Я ничуть не изменилась, разве что внешне, как ты уже заметил. Я все та же Энн с ее давними недостатками, с изъянами, из-за которых жизнь в этом самом доме стала для тебя мучением. Только теперь мое несовершенство превратилось в шарм. Ты смотришь на солнце — на мое прекрасное лицо, на чудо рук и пальцев. Ты ослеплен. Но это пройдет. А внутри я по-прежнему Энн. Всего лишь Энн».

В такси по дороге домой они поссорились. Он уже забыл, из-за чего, но Энн наговорила резкостей, а поскольку ее лица в полутьме он не видел, то страшно рассердился. А на крыльце она снова рассмеялась, и они пожали друг другу руки на прощание. Но когда Мэтью шел домой по спящим улицам, за его локоть держалась Сильвия.

Как глупы мы, смертные, — особенно мужчины! Рядом с ним была достойная женщина — приятная, понимающая, нежно любящая, стоящая к идеалу так близко, как только может приблизиться женщина! Эта удивительная женщина тщетно ждала его с распростертыми объятиями (разве у него есть причины сомневаться в этом?) — и лишь потому, что природа наконец-то придала выигрышный оттенок коже Энн и округлила ее руки и плечи! Думая об этом, Мэтью злился на себя. Десять лет назад Энн была недалекой девчонкой с грязновато-желтой кожей лица. Но с тех пор, должно быть, переболела тропической лихорадкой, и ее лицо утратило желтизну. Ему вновь вспомнились отрывки из писем Сильвии. Он задумался о том далеком вечере, когда она постучалась в дверь его парижской мансарды и принесла бесценный дар благодарности. Вспомнил, как ее призрачная мягкая рука усмирила его боль. Следующие два дня он провел с Сильвией. Он перечитал все ее письма и вновь пережил события и смены настроения, с которыми отвечал на них. Представить себе Сильвию как личность он по-прежнему не мог, но в конце концов убедил себя, что узнает ее, как только увидит. Однако когда Мэтью принялся считать на Пятой авеню женщин, к которым его влекло, и насчитал одиннадцать таковых, он усомнился в своей интуиции. Утром на третий день он случайно встретил Энн в книжном магазине. Она стояла к нему спиной, листая очередной, недавно вышедший томик Астона-Роуэна.

— Что мне в нем нравится, — говорила ей приветливая продавщица, — так это умение прекрасно понимать женщин.

— А мне — что он не пытается делать вид, будто понимает их, — отозвалась Энн.

— В этом что-то есть, — согласилась словоохотливая девушка. — Говорят, он сейчас здесь, в Нью-Йорке.

Энн вскинула голову.

— По крайней мере я об этом слышала, — добавила продавщица.

— Интересно, какой он? — спросила Энн.

— Он уже давно пишет под псевдонимом, — охотно объяснила девушка. — Он довольно стар…

Раздосадованный Мэтью выпалил не задумываясь:

— Наоборот, довольно молод.

Дамы обернулись.

— Вы с ним знакомы? — спросила Энн. Ее неподдельное удивление и недоверие усилили раздражение Мэтью.

— Если хотите, я вас с ним познакомлю.

Энн не ответила. Мэтью купил экземпляр книги для себя, из магазина они вышли вместе и повернули к парку.

Энн о чем-то задумалась.

— Что он делает здесь, в Нью-Йорке? — помолчав, спросила она.

— Ищет одну даму по имени Сильвия.

И он решил, что пора объяснить Энн, насколько великим и знаменитым он стал. Тогда, возможно, она пожалеет о том, что наговорила ему в такси. Поскольку он уже решил в будущем поддерживать с ней исключительно братские отношения, рассказ о Сильвии им не повредит — напротив, послужит ей уроком.

Они прошли два квартала, прежде чем Энн заговорила. Предвкушая приятную беседу, Мэтью не желал торопить события.

— Насколько вы с ним близки? — спросила она. — Просто знакомому он не стал бы сообщать такие подробности.

— Мы не просто знакомы, — ответил Мэтью. — Я давно и хорошо знаю его.

— А мне не говорили, — упрекнула Энн.

— Я понятия не имел, что это может вас заинтересовать.

Он ждал дальнейших расспросов, но напрасно. На Тридцать четвертой улице он спас ее от наезда и гибели. Потом еще раз — на Сорок второй улице. Войдя в парк, она вдруг остановилась и протянула ему руку.

— Передайте ему, — попросила она, — что, если он в самом деле хочет найти Сильвию, я могла бы — нет, это не значит, что я так и сделаю, — так вот, я могла бы ему помочь.

Он не принял ее руки: застыв столбом посреди аллеи, он уставился на нее.

— Вы! — повторил он. — Вы с ней знакомы?

К его удивлению, она приготовилась заранее и вдобавок решила не лгать, что указывало бы на злой умысел. Ее единственной целью было поговорить с неизвестным джентльменом и выяснить, каков он, а уж потом решить, как быть дальше и какой из благовидных предлогов выбрать.

— Мы плыли на одном корабле, — объяснила она. — И обнаружили, что у нас немало общего. Она… кое-что рассказала мне.

Если вдуматься, это почти правда.

— Какая она? — спросил Мэтью.

— О, просто… ну, не то чтобы…

Щекотливый вопрос. К своему облегчению, она вдруг поняла, что ей незачем отвечать на него.

— А вам зачем? — спросила она.

— Я Астон-Роуэн, — ответил Мэтью.

Центральный парк, а с ним и вся Вселенная растворились в воздухе. Откуда-то из хаоса донесся жалобный голос: «Так какая же она? Неужели вы не можете ответить? Молодая или старая?»

Пауза растянулась на целые века. Чудовищным усилием воли Энн заставила Центральный парк вновь возникнуть из небытия: призрачный, неясный, он все-таки вернулся на прежнее место. Сама Энн сидела на скамье рядом с Мэтью — или Астоном-Роуэном.

— Вы видели ее или нет? Как она выглядит?

— Не могу вам сказать.

Он явно разозлился на нее. Как некрасиво с его стороны.

— Почему не можете? Или не хотите? Может, она так ужасна, что ее не опишешь словами?

— Нет, конечно, нет… В сущности…

— Ну, ну?..

Она поняла, что должна уйти отсюда, иначе истерика неизбежна. Вскочив, она стремительно зашагала к воротам. Он последовал за ней.

— Я вам напишу, — пообещала Энн.