В этот самый момент нашему взгляду предстала первая из деревянных статуй. Стояла она в центре маленького, обнесенного оградой сквера, находившегося на противоположном берегу. Джордж резко остановился и прислонился к парапету набережной.

— Что с тобой? — спросил я. — Голова закружилась?

— Да, немного. Давайте передохнем.

И Джордж застыл, вперив взор в копию статуи.

— Меня всегда поражало, до чего же одна статуя похожа на другую, — произнес он наконец хриплым голосом.

Гаррис возразил:

— Тут я с тобой не согласен. Картины — да. Некоторые картины очень похожи друг на друга, но статуи всегда чем-нибудь да отличаются. Взять хотя бы ту, что мы видели сегодня вечером, перед концертом. В Праге много конных статуй, но похожих на нее нет.

— Неправда, — упорствовал Джордж, — все они похожи как две капли воды. Один и тот же всадник. Не морочьте мне голову.

Он явно начинал терять терпение. Истории Гарриса действовали ему на нервы.

— С чего ты взял, что это один и тот же всадник? — спросил я.

— С чего взял?! — взвился Джордж, набросившись вместо Гарриса на меня. — Да ты посмотри на этого истукана!

— На какого еще истукана? — недоумевал я.

— Вот на этого! Неужели не видно?! Тот же конь с обрубленным хвостом, тот же всадник со шляпой, тот же…

Тут вмешался Гаррис.

— Да ты же говоришь о статуе, которую мы видели на Ринг-плац!

— Ничего подобного. Я говорю о статуе, которая находится перед нами.

— Перед нами?! — изумился Гаррис.

Джордж посмотрел на Гарриса. Из Гарриса при желании мог бы получиться великолепный актер-любитель. На лице его можно было прочесть дружеское участие и — одновременно — тревогу. Джордж перевел взгляд на меня. Я, употребив все свои скромные мимические способности, скопировал выражение лица Гарриса, добавив — от себя — немного укоризны.

— Может, взять извозчика? — сказал я Джорджу как можно мягче.

— На кой черт мне извозчик? Вы что, шуток не понимаете? Хлопочете, точно две старухи перепутанные…

И, не обращая на нас внимания, Джордж зашагал по мосту.

— Если ты пошутил, тогда дело другое, — сказал Гаррис, когда мы поравнялись с Джорджем. — А то я знаю, размягчение мозга иногда начинается…

— Заткнись, болван! — оборвал его Джордж. — Все-то ты знаешь.

Джордж — человек грубый и в выражениях не стесняется.

По набережной мы вышли к театру, убедив его — и не без оснований, — что так будет короче; на площади за театром стоял второй деревянный призрак. Джордж увидел его и замер.

— Что с тобой? — осторожно спросил Гаррис. — Тебе нездоровится?

— Это не самая короткая дорога, — пробормотал Джордж.

— Уверяю тебя, — настаивал Гаррис.

— Как хотите, а я пошел другим путем, — проговорил Джордж, повернулся и зашагал по мостовой, а мы, как и в прошлый раз, поспешили за ним.

Идя по Фердинандштрассе, мы с Гаррисом беседовали о частных клиниках для душевнобольных. Клиники эти, по мнению Гарриса, в Англии пребывают в плачевном состоянии. Один его друг, сидящий в сумасшедшем доме…

— Я смотрю, у тебя все друзья в сумасшедшем доме, — перебил его Джордж.

Он произнес эту фразу крайне язвительным тоном, явно намекая, что друзьям Гарриса там самое место. Но Гаррис не обиделся:

— Да, действительно странно; ведь очень многие, если вдуматься, потеряли рассудок. Это наводит на грустные размышления…

На углу Венцель-плац Гаррис, обогнавший нас на несколько шагов, остановился.

— Красивая улица, не правда ли? — сказал он, засунув руки в карманы и с восхищением оглядываясь по сторонам.

Мы с Джорджем последовали его примеру. В двухстах ярдах от нас, в самом центре площади стояла третья статуя-призрак. По-моему, это была самая совершенная из трех — самая похожая, самая обманчивая. Ее контуры четко вырисовывались на фоне темного неба: гарцующий конь со смешным обрубком вместо хвоста, всадник с непокрытой головой, простирающий к выступившей из-за туч луне шляпу с пышным плюмажем.

— Я думаю, вы не станете возражать, — проговорил Джордж (от былой агрессивности не осталось и следа), — если мы возьмем извозчика.

— Сегодня ты немного не в себе, — мягко возразил Гаррис. — Голова болит?

— Скорее всего, — ответил Джордж.

— Я чувствовал, что это начинается, — заметил Гаррис. — Чувствовал, но не хотел говорить. Тебе что-нибудь мерещится?

— Нет-нет, не в том дело… — поспешно возразил Джордж. — Сам не знаю, что со мной.

— Зато я знаю, — торжественно объявил Гаррис. — Слушай. Это все немецкое пиво. Могу рассказать тебе историю про человека, который…

— Нет, только не сейчас, — взмолился Джордж. — Охотно тебе верю, но, пожалуйста, не рассказывай…

— Пиво тебе противопоказано, — сказал Гаррис.

— С завтрашнего дня — ни капли, — поклялся Джордж. — Конечно же, ты прав. Мне от него как-то не по себе.

Мы отвезли его домой и уложили в постель. Он был на удивление кроток и сердечно нас благодарил.

Как-то вечером, после долгого велосипедного пробега, за которым последовал плотный обед, мы, угостив Джорджа длинной сигарой и убрав подальше тяжелые предметы, раскрыли ему наш секрет.

— Так сколько, вы говорите, нам попалось копий? — спросил Джордж.

— Три, — ответил Гаррис.

— Только три? — не поверил Джордж. — А вы не ошибаетесь?

— Исключено, — категорически заявил Гаррис. — А что?

— Да нет, ничего.

Гаррису он, по-моему, не поверил.

Из Праги мы отправились в Нюрнберг через Карлсбад. Говорят, что праведные немцы после смерти попадают в Карлсбад, точно так же, как праведные американцы — в Париж, однако я в этом сомневаюсь: городок этот небольшой и развернуться там негде. В Карлсбаде вы просыпаетесь в пять утра — самое модное время для прогулок под звуки оркестра, играющего на Колоннаде; двумя часами позже за минеральной водой выстраивается длинная очередь. В Карлсбаде сущее вавилонское столпотворение. Кого здесь только нет: польские евреи и русские князья, китайские мандарины и турецкие паши, норвежцы, как будто сошедшие со страниц Ибсена, французские кокотки, испанские гранды и английские леди, балканские горцы и чикагские миллионеры попадаются тут на каждом шагу. Все сокровища мира к услугам гостей Карлсбада, за исключением одного — перца. В радиусе пяти миль вы не достанете перца ни за какие деньги, а то немногое, что вам удастся выпросить, не стоит затраченных усилий. Для целого полка печеночников, составляющих четыре пятых карлсбадских пациентов, перец — это смертельный яд, а поскольку предупредить болезнь легче, чем вылечить, перца нет во всей округе. В Карлсбаде устраиваются «пикники с перцем»: любители острых ощущений выезжают за пределы города и устраивают дикие оргии, где перец поглощается в неограниченном количестве.

Нюрнберг, если вы ожидаете увидеть средневековый город, разочаровывает. Таинственные уголки, живописные виды — всего этого здесь в достатке, но современная эпоха окружила и поглотила их, а все древнее при ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж древним. В конце концов, город — как женщина: ему столько лет, на сколько он выглядит, и в этом отношении Нюрнберг — молодящаяся дама, его возраст трудно определить, он скрыт под свежей краской и штукатуркой, теряется в свете газовых и электрических фонарей. И все же, присмотревшись, начинаешь замечать его морщинистые стены и седые башни.