Мы старались как можно реже готовить провокационное блюдо: созерцание полного и абсолютного распада личности — тяжкое испытание. Больше того, несдержанное, а порой и агрессивное поведение служило дурным примером для детей.

Среди кошачьего населения нашего квартала Томас Генри выглядел истинным денди, по продуманному распорядку дня которого можно было сверять часы. Как правило, после ужина элегантный джентльмен с полчаса прогуливался в сквере, ровно в десять возвращался домой, а в одиннадцать безмятежно засыпал на моем стуле. Близких друзей и подруг не заводил. Драки его не привлекали, а любовь, как мне казалось, обошла стороной, не задев даже в юности; холодный и сдержанный по натуре, на дам он взирал с полным равнодушием.

Всю зиму Томас Генри прожил в нашем лондонском доме и вел себя поистине безупречно. Летом мы взяли его с собой в деревню. Решили, что перемена обстановки пойдет на пользу: сытая безмятежность грозила лишним весом. Увы, ошибка оказалась жестокой и непоправимой! Сельская жизнь подействовала на горожанина губительно. Даже не знаю, что именно оказало тлетворное влияние; возможно, возбуждал сам воздух. Нравственное разложение прогрессировало безжалостно и неумолимо, с пугающей быстротой. В первый день кот гулял до одиннадцати, а во второй и вообще не пришел ночевать. Вернулся лишь наутро, в шесть часов, с огромной проплешиной на макушке. Не приходилось сомневаться в близком присутствии некой леди; больше того, душераздирающие ночные вопли подсказывали, что в саду собралось не меньше дюжины особ женского пола. Судя по всему, кавалер пользовался огромным успехом, и даже в дневное время страстные подруги не переставали требовать внимания. Вскоре к хору присоединились и оскорбленные соперники, призывая к немедленному выяснению отношений. К чести ловеласа надо заметить, что он никогда не уклонялся от вызова.

Деревенские мальчишки слонялись вокруг нашего дома, с интересом наблюдая за кровавыми поединками, а в кухню то и дело врывались возмущенные соседки; они швыряли на стол своих поверженных питомцев и требовали справедливого возмездия, причем обращались одновременно и к небесам, и к хозяевам.

Вскоре кухня превратилась в настоящий кошачий морг. Пришлось купить новый стол. Кухарка раздраженно заявила, что если бы на ее территорию никто не претендовал, то работать было бы значительно проще и приятнее, а потом резонно добавила, что разложенные среди мяса и овощей дохлые коты приводят в замешательство: ведь недолго и ошибиться. В результате старый стол отодвинули к окну и уступили жертвам боев, а решительная хозяйка впредь никогда и никому не позволяла бросать на свое рабочее место котов, пусть даже окончательно и бесповоротно лишенных жизни.

Однажды до моих ушей донесся убедительный диалог.

— Чего вы от меня хотите? — твердым голосом спросила кухарка одну из разъяренных посетительниц. — Чтобы я приготовила это на обед?

— Это мой кот! — ответствовала леди. — Разве не ясно?

— Но сегодня я собираюсь готовить пироги с другой начинкой, — хладнокровно парировала кухарка. — Положите его вон туда. А это мой стол.

На первых порах мир удавалось восстановить с помощью монеты достоинством в полкроны, однако вскоре побежденные соперники подорожали. Прежде подобный товар казался мне весьма дешевым, а потому резко возросшая цена не могла не вызвать удивления, которое постепенно переросло в раздражение. Появились мысли о целесообразности разведения кошек на продажу. Судя по обстановке в нашей деревне, бизнес мог бы принести солидную прибыль.

— Только взгляните, что натворил ваш разбойник! — воскликнула одна рассерженная особа, к которой мне пришлось выйти, прервав обед.

Я взглянул. Томас Генри расправился с чахлым, изможденным созданием, которое, возможно, добровольно предпочло смерть убогому существованию. Если бы жалкий страдалец принадлежал мне, то я поблагодарил бы победителя. К сожалению, некоторые из сограждан не понимают собственной выгоды.

— Не возьму за него даже пяти фунтов, — заявила леди.

— Дело хозяйское, — ответил я, — но, на мой взгляд, отказываться вряд ли стоит. За ободранное животное лично я могу предложить всего лишь шиллинг. Если считаете, что где-то дадут больше, несите туда.

— Но это был не кот, а настоящий христианин, — упорствовала леди.

— Мертвых христиан не покупаю, — не сдавался я, — но если бы даже покупал, то за подобный экземпляр все равно много не дал бы. Можете видеть в убиенном христианина или кота — как вам угодно. В любом случае шиллинг — красная цена.

В конце концов сошлись на восемнадцати пенсах.

Количество самоуверенных слабаков, с которыми умудрился расправиться Томас Генри, потрясало. Казалось, идет планомерное истребление окрестного хвостатого населения.

С некоторых пор у меня появилась привычка каждый вечер заходить в кухню и проверять ассортимент поступивших за день неудачливых бойцов. И вот однажды среди прочих на столе оказался образец с необычным черепаховым окрасом.

— Этот кот стоит полсоверена. — Хозяин кота стоял рядом и пил пиво. Я внимательно осмотрел животное.

— Ваш зверь убил его вчера, — горестно продолжил владелец. — Стыд! Позор!

— Мой зверь убил его уже трижды, — уточнил я. — В субботу труп принадлежал миссис Хеджер, а через день несчастный погиб вторично — в пользу миссис Майерс. В понедельник я еще сомневался, но заподозрил неладное, а потому записал кое-какие особые приметы. И вот сейчас ясно их вижу. Советую немедленно закопать это безобразие, пока разложение не вызвало распространения инфекции. Понятия не имею, сколько жизней у кошки, но платить готов только за одну.

Мы надеялись, что Томас Генри одумается и исправится, однако грехопадение неуклонно продолжалось; с каждым днем пропасть становилась все глубже и мрачнее. К прежним преступлениям добавилась кража яиц, а потом очередь дошла и до убийства цыплят. Я устал оплачивать бесконечные жестокие злодеяния.

Обратился за советом к садовнику, и тот сказал, что, к сожалению, иногда с котами подобное случается.

— А какого-нибудь верного лекарства вы не знаете? — робко осведомился я.

— Видите ли, сэр, — задумчиво произнес садовник. — Слышал, что в ряде случаев неплохо помогают кирпич на веревке и глубокий пруд.

— Придется сегодня же воспользоваться средством, — вздохнул я.

Садовник исполнил предписание, и мучения всей округи прекратились.

Бедный, бедный Томас Генри! История его недолгой бурной жизни доказывает, что безупречность репутации находится в прямой зависимости от степени искушения. Разве мог бы сбиться с пути аристократ, родившийся, выросший и достигший зрелости в изысканной и утонченной атмосфере клуба «Реформ»? Мне очень жаль благородного джентльмена, павшего жертвой грубых соблазнов, а в моральные устои деревенской жизни я больше не верю.

Хронисты, создающие историю этого плоского, продуваемого всеми ветрами побережья, утверждают, что в давние времена пенистые океанские волны хозяйничали дальше, на востоке. А там, где сейчас среди предательских песчаных рифов плещется холодное Северное море, когда-то простиралась суша. В те дни между монастырем и морским простором стоял город, окруженный стеной толщиной в двенадцать камней. Каждый, кто приближался к берегу, издалека видел семь высоких башен и четыре добротные церкви. Город славился богатством и неприступностью. Монахи любили смотреть со своей горы вниз и из монастырского сада с интересом наблюдали за мирской суетой. На узких улицах шла оживленная торговля, верфи и причалы гудели разноязыким говором, а яркие мачты кораблей качали тяжелыми головами над мансардами и причудливо раскрашенными дубовыми фронтонами зажиточных домов.

Город процветал до той поры, пока одной греховной ночью не принес зло Господу и людям. Время было суровое, и обитавшим на побережье саксам приходилось нелегко: датские морские пираты сновали возле устья каждой судоходной реки, издалека чуя наживу. Они нередко появлялись в водах Восточной Англии, но еще чаще разбойников видели зоркие часовые города семи башен. Когда-то город стоял на твердой земле, а теперь покоится под толщей воды, на глубине двадцати морских саженей. Не раз возле толстых каменных стен бушевали кровавые схватки. С хриплыми стонами умирающие мужчины, с отчаянными криками покалеченные женщины и безжалостно израненные дети по пути на небеса стучались в ворота монастыря и призывали смиренных монахов оставить постели и вознести молитвы за пролетавшие мимо души.