Теперь ты сам можешь судить. Мы все очень счастливы. Но будем очень рады видеть тебя. Мятный крем здесь не удается и обходится дорого в сравнении с Лондоном. Доволен ли ты моим письмом? Ты мне советовал писать, как я думаю. Я так и сделала.

Кажется, нечего более сказать».

Я прочитал Этельберте выдержки из этого письма. Она отвечала, что радуется своему решению ехать со мной.

Если бы все шло своим порядком, наше прибытие на дачу г-жи Леонар могло бы произвести впечатление. Это было, так сказать, первым появлением на местной сцене. Робина решила не жалеть расходов. Каретник предложил экипаж, в котором одному из нас пришлось бы сидеть на козлах. Я доказывал Робине, что это принято на даче. Но Робина утверждала, что многое зависит от первого впечатления. Дик, вероятно, займет место на козлах и закурит трубку. Она выбрала ландо необыкновенных размеров, выкрашенное в желтый цвет. Мне оно казалось более пригодным для выезда лондонского мэра, чем для обыкновенных обывателей. Но Робина отличалась большей щепетильностью в таких вопросах, и я не возражал. Экипаж оказался поместительным. Старик Глоссон его запряг парой серых, как мне казалось, резвых лошадей. Но кучер не выдерживал критики. Не знаю почему, но он напоминал собою парня, привыкшего развозить поутру молоко.

Мы выехали благополучно. Вероника, хлопотавшая все утро, сидела неподвижно на краю сиденья, в позе существа, умершего для мира. Дик в светлых перчатках, купленных Робиной. Этельберта, предубежденная против семьи мистера Леонара, сидела молча. Я забыл свой портсигар. Я пробовал выкурить сигару Сен-Леонара. Он предлагает курить своим друзьям, но сам не курит, уверяя, что число курящих убавляется. Я не предвидел возможности курить ранее трех часов. Нет ничего досаднее, когда люди спешат. Робина, опасаясь веснушек, закрылась зонтиком вместе с матерью. Они держали его перед собою горизонтально, скрывая вид. Я удивлялся, заметив улыбку людей, встречавшихся по дороге. Исключая экипажа, в нас не было ничего смешного. Какие-то велосипедисты громко расхохотались. Робина заметила, что нам следует остерегаться только одного: как бы жизнь в деревне в связи с уединением на свежем воздухе не подействовала вредно на наш мозг. Она уверяла, что, по ее наблюдениям, деревенские жители быстро глупеют. Я не разделял ее опасений, догадавшись, что всех рассмешило. Дик нашел за подушкой, забытый, вероятно, после свадьбы, большой молитвенник, обыкновенно употребляемый в церквах, и принялся его читать с Вероникой. Глядя на них, можно было вообразить вдали звуки органа.

Дик наблюдал за зонтиком, и когда, въезжая в тень, его закрывали, они с Вероникой любовались полетом ласточек. Робина хотела жаловаться каретнику на оскорбления, которым приходилось подвергаться благодаря экипажу. Ей казалось, что ему следует принять меры против этого. Она предложила подняться на гору пешком, оставив мамочку в экипаже.

Этельберта сказала, что и она предпочитает пройтись, проехав две мили, свесив ноги, что ее очень утомило. Она бы предпочла экипаж обыкновенных размеров. Наш кучер, обратив внимание на полдневную жару, советовал нам остаться на местах. Но его совет не был принят. Робина, может быть, немного слишком чувствительна, когда вопрос касается животных. Я помню, когда мы были детьми, она ударила Дика по голове за то, что он не хотел говорит шепотом и мог таким образом разбудить кошку. Можно, конечно, доводить до крайности сострадание к животным; но это ошибка простительная, и я ее не осуждаю. Веронике позволили остаться в экипаже, так как у нее заболела нога. Эта боль у нее появляется внезапно, без всяких внешних признаков, но ее лицо выражает такое страдание, что может тронуть каменное сердце. Как видно, боль у нее началась уже с утра; но она ничего не говорила, не желая тревожить мать. Этельберта думает, что боль наследственная, так как у нее была тетка, страдавшая судорогами. Она поместила Веронику на переднем сиденье, окружив ее подушками; все остальные пошли пешком. Я не могу положительно утверждать, имеют ли лошади свои причуды, но иногда я готов этому верить. У меня однажды была лошадь, которая очень любила дразнить молодых девушек. Иначе я не могу объяснить ее причуд. Завидев, например, за четверть мили какую-нибудь разодетую барышню, весьма довольную собой, эта лошадь, когда мы приближались, оглядывала ее с ужасом и удивлением. Это было слишком очевидно, чтобы не заметить. На сто ярдов далее лошадь начинала пятиться перед ней. Я замечала, как бедная девушка краснела от досады за такое оскорбление. Очутившись впереди нее, лошадь переходила на противоположную сторону дороги, выражая желание лягаться. Обратившись назад, я мог заметить, что девушка удивленно оглядывалась, как бы спрашивая себя, в чем дело. «Что такое случилось, — спрашивала она себя, — что даже животные меня как будто боятся, принимая за пугало?»

Взбираясь на пригорок, наша пристяжная с левой стороны обратила свой взгляд на нас. Мы отстали от экипажа шагов на сто; день был жаркий и пыльный. Первая лошадь что-то шепнула своей соседке, которая тоже на нас взглянула; я угадал, что будет. Мне приходилось испытывать такие проделки. Я крикнул нашему вознице, но поздно. Лошади пустились в галоп и исчезли на повороте. Если бы на козлах сидел опытный кучер, я бы не беспокоился. Дик просил мать не пугаться, и сам быстро зашагал вперед, с быстротой пятнадцати миль в час. Я подвигался с быстротою десяти миль в час, что для человека средних лет довольно похвально, принимая во внимание одежду, стесняющую движение. Робина в нерешительности, следовать ли ей за Диком или оставаться при матери, перебегала от одного к другому. Этельберта надеялась прибыть вовремя на место крушения, чтобы принять последние распоряжения Вероники.

В таком порядке явились мы в дом миссис Сен-Леонар.

Вероника, сидя под навесом, составляла центр всего собрания; ее угощали мороженым шербетом, она скромно рассказывала о пережитом ею, побеждая все сердца. Она сообщила, что мы явимся позднее, предпочитая идти пешком. Она была обрадована, увидя меня, и сообщила, что лошади остались довольны своей прогулкой.

Я поспешил отправить Дика с добрым известием к матери. Молодой Бьют пожелал его сопровождать. Он уверял, что может раньше доставить известие; он так и сделал и ему пришлось раскаяться.

Этот мир нельзя считать благоустроенным, иначе добрые дела не оканчивались бы для нас затруднениями. Требование Робины, чтобы мы взбирались по пригорку пешком, было вызвано ее сочувствием к страданиям бессловесных животных, — добродетельным чувством, способным радовать ангелов. В результате это ей доставило страдание и упреки. Этельберта редко выходит из себя. Но когда это с ней бывает, в ней происходит, так сказать, душевная чистка. Вся досада, накопившаяся в ней, все негодование, оставшееся незамеченным, забытым в ее мозгу, сразу вырывается наружу. Она торжественно выкладывает все неудовольствия, накопившиеся за годы против вас, малейшие события прошлого возникают как неясные видения, быть может, из предыдущего существования. Этот прием имеет некоторое преимущество. Благодаря этому, она освобождается от своей злобы против всякого живого существа. После такого взрыва очень долго не услышишь от нее ни одного жесткого слова. Иногда приходится ожидать целыми месяцами. Пока она приготовляется к этому просветлению, атмосфера кругом довольно тревожная. Главный элемент во всем этом — быстрота восприятия. Ранее, чем они достигли вершины холма, Робина выслушала подробный перечень всех своих ошибок, начиная с Рождества. Ее поступки в этот день служили лишь дополнением ко всем предшествующим, включая сюда намерение подвергнуть сестру насильственной смерти, гибель отца, которому в его годы угрожала опасность от апоплексии, и пр. В этот вечер Робина с горечью уверяла, что ей еще долго предстоит с собой бороться в защиту лучших стремлений сил природы. В заключение и с Эрчибальдом Бьютом приключилась печальная история; единственным его желанием было облегчить как можно скорее тревогу бедной матери и сестры, а между тем….