— Ах, это, — отозвалась миссис Уилкинс, — да ничего он не сказал. Он не из тех, кому есть что сказать. Он из толпы, которая держится сзади и только и делает, что кричит. Но там был и другой, молодой парень с женой и тремя детьми, вот его мне жалко. Ему не везет последние полгода, и, надо заметить, не по его вине. «Дураком я был, — вздыхает он, — когда бросил хорошую работу и пошел на войну. Мне говорили, что я буду сражаться за равные права белого человека. Я думал, это значит, что у нас у всех появятся хорошие возможности, а ради этого стоило и пожертвовать кое-чем. А сейчас я был бы рад, если б мне дали работу на тех рудниках, чтобы я мог прокормить жену и ребятишек. Это все, о чем я прошу!»

— Это сложный вопрос, миссис Уилкинс, — сказал я. — Если верить владельцам рудников…

— Ах! — воскликнула миссис Уилкинс. — Эти владельцы рудников, они вовсе не кажутся людьми, каких можно назвать популярными, правда? Но я думаю, они вовсе не такие плохие, какими их рисуют.

— Некоторые люди, миссис Уилкинс, — ответил я, — рисуют их только черной краской. Это те, кто считает, что южноафриканский владелец рудников вообще не человек, а своего рода демон из пантомимы. Возьмите Голиафа, кита, проглотившего Иону, наименее уважаемых граждан Содома и Гоморры в наихудшем их варианте, Синюю Бороду, королеву Марию Кровавую и морского змея — точнее, возьмите самые ужасные качества всех этих персонажей и перемешайте их. В результате получите южноафриканского владельца рудников, монстра, который охотно поддержит фирму, выставившую на рынок новый мясной экстракт, приготовленный исключительно из новорожденных младенцев, да еще и придумает план, как законным образом обобрать вдову и сироту.

— Я слышала, что они очень скверные, — сказала миссис Уилкинс. — Но ведь и все мы покажемся такими, если послушать, что про нас говорят другие люди.

— Совершенно верно, миссис Уилкинс, — согласился я. — Если слушать только одну сторону, до правды ни за что не доберешься. С другой стороны, есть и такие, кто решительно утверждает, будто южноафриканский владелец рудников — это своего рода духовное создание, сплошь сердце и чувствительность, кого против своей воли обрушили, если можно так выразиться, на землю в результате перепроизводства высшего класса архангелов. Число архангелов наилучшей отделки превысило потребность рая; излишки спустили на землю в Южной Африке и заставили стать владельцами шахт. Не то чтобы эти небожители с немецкими именами сами интересовались золотом. Единственное их желание во время своего земного паломничества — это осчастливить род человеческий. В этом мире ничего нельзя получить без денег…

— Это верно, — вздохнула миссис Уилкинс.

— Но за золото можно получить все. У архангела-рудниковладельца есть цель — обеспечить мир золотом. Зачем людям утруждаться, выращивать овощи и изготавливать вещи? Давайте-ка, говорят эти архангелы, временно поселимся в Южной Африке, добудем и распределим по всему миру много-много золота, и тогда мир сможет купить все, что захочет, и будет счастлив… Возможно, в этих доводах есть изъян, миссис Уилкинс, — допустил я. — Я не утверждаю, что это последнее слово по данному вопросу. Просто цитирую точку зрения южноафриканского владельца рудников, который считает себя непонятым благодетелем человечества.

— Мне кажется, — произнесла миссис Уилкинс, — что они обычные христиане, как и мы с вами, и хотят как можно лучше устроиться сами, не особенно интересуясь остальными.

— Я склонен думать, миссис Уилкинс, — заметил я, — что вы не далеки от истины. Один мой друг год назад очень горько высказывался по вопросу дешевой китайской рабочей силы. Но чуть позже скончался его дальний родственник и оставил ему на двадцать тысяч акций южноафриканских рудников. Теперь мой друг думает, что протестовать против китайцев — это узколобость, ограниченность и вообще идет против всех религиозных учений. Он купил себе сокращенное издание учения Конфуция и рассказывает мне, что в китайской этике много облагораживающего. От него я узнал, что китайцы, привезенные в Южную Африку, спасут эту страну. Благородные китайцы дадут несчастному белому человеку наглядный урок, демонстрируя, как добродетельны воздержание, бережливость и смирение. Я также полагаю, что и сами благородные китайцы извлекут из этого неоценимую пользу. Христианский миссионер соберет их всех в кучу, если можно так выразиться, и вдохновит высшей теологией. И получается, что это один из тех редких случаев, когда все получат выгоду, причем не за чей-то счет. Всегда жаль упустить такую редкую возможность.

— Ну, — произнесла миссис Уилкинс, — я против китайца ничего плохого сказать не могу. А что до того, что он язычник, так если ты бросаешь камни в церковь, как говорится в поговорке, это еще не делает тебя христианином. Видывала я христиан, которые не сильно себе напортят, если и поменяют религию. А что до чистоплотности, так знавала я одну чистоплотную христианку, и та была прачкой. В вагоне третьего класса на праздник я лучше сяду рядом с китайцем, чем с некоторыми из них!..

Мне кажется, — продолжала миссис Уилкинс, — что мы взяли в привычку слишком много говорить о грязи у других людей. Лондонский воздух не помогает сохранить одежду чистой, а ведь порядочно людей считают, что помогает. То и дело наталкиваешься на свободнорожденных британцев, кого я не взялась бы отчистить за шиллинг со своим мылом.

— Это всеобщая слабость, миссис Уилкинс, — объяснил я. — Поговоришь, например, с путешественником-французом, так он с удовольствием будет сравнивать парижского ouvrier[115] в его синей блузе с внешним видом лондонского рабочего — в пользу парижанина, разумеется.

— Я думаю, они правы со своей колокольни, — сказала миссис Уилкинс, — но все-таки мне кажется немного неверным, что если наши собственные рабочие хотят трудиться (после всего, что они сделали, чтобы добыть нам эти рудники), им эту работу не дают.

— И опять, миссис Уилкинс, очень сложно прийти к справедливому заключению, — сказал я. — Владелец рудников, если верить его врагам, ненавидит британского рабочего в силу собственных природных инстинктов, которые злобные создания испытывают по отношению к благородным и добродетельным. Он готов нарваться на неприятности и пойти на расходы, лишь бы досадить британскому рабочему и не пустить его в Южную Африку. А если верить его друзьям, владелец рудников отказывается от белых рабочих по двум причинам. Первое и главное — это труд не из приятных; владельцу рудников отвратительна мысль, что его возлюбленный белый брат будет выполнять тяжелую работу в шахте. Благородный белый человек не должен унижать себя такой работой, это неправильно. Во-вторых, труд белого человека стоит слишком дорого. Если за добычу золота людям придется платить столько же, сколько за добычу угля, шахты прекратят работать. А мир потеряет все то золото, которое владелец рудников так стремится ему даровать.

Владелец рудников, следуя собственным склонностям, завел бы себе небольшую ферму, стал выращивать картофель и жить прекрасной жизнью — может, немного писать стихи. Но, раб своего чувства долга, он прикован к благотворительному труду — золотым рудникам. Если мы будем его беспокоить и ему мешать, есть опасность, что он на нас рассердится, прикажет заложить свою огненную колесницу, да и вернется туда, откуда появился.

— Ну, он же не сможет забрать с собой золото туда, куда отправится? — возразила миссис Уилкинс.

— Вы так рассуждаете, миссис Уилкинс, будто золото более ценно миру, чем владелец рудников, — сказал я.

— А разве нет?! — воскликнула миссис Уилкинс.

— Это новая мысль, миссис Уилкинс, — ответил я, — и она нуждается в обдумывании.

Встречаюсь на одном вечере со своей доброй знакомой миссис Уилкинс, любительницей общественных вопросов, в особенности тех, которые непосредственно касаются существенных интересов каждого, и говорю ей: