Комические любовники всегда обходятся очень грубо друг с другом. На сцене все более или менее грубы; это, видите ли, называется «остроумным ответом». Я один раз, желая посмотреть, какое действие произведет на людей в действительной жизни театральный «остроумный ответ», сделал опыт, а потом очень жалел об этом. Мои собеседники не могли понять тонкого его смысла и возбудили против меня дело, обвиняя меня в том, что будто бы я «употреблял бранные слова и тем нарушил тишину и общественное спокойствие». Меня оштрафовали на два фунта стерлингов и кроме того я должен был заплатить судебные издержки.

На сцене относятся гораздо снисходительнее к «остроумию и юмору» и умеют поощрять искусство злословия. Но комические любовники выходят в этом искусстве из границ. Они более чем грубы, — они постоянно бранятся. Они оскорбляют друг друга с утра до ночи. На что будет похожа их семейная жизнь, об этом страшно и подумать! Они соперничают и состязаются между собой в брани и в грубостях — это и составляет у них объяснение в любви — и тут всегда одерживает верх девица. С ее неудержимым потоком бранных слов и неистощимым богатством оскорблений не может сравниться дерзость и брань ее молодящегося обожателя.

Чтобы дать понятие об ухаживании комических любовников, мы приведем для примера следующую небольшую сцену.

Место действия: главный проезд в одном из самых населенных кварталов Лондона.

Время: полдень. На улице ни души.

Входит комическая любовница Р. с одной стороны и идет посредине улицы.

Входит комический любовник с другой стороны Л. и идет также посредине улицы.

Они не видят друг друга и сталкиваются посредине сцены.

Он. Как, это ты, Джен! Ну кто бы подумал, что можно встретить тут тебя!

Она. Вот и видно, что ты-то об этом не думал, дурак ты эдакий!

Он. Э! Опять левой ногой с постели встала. Послушай, Джен, что я тебе скажу: если ты так будешь обращаться с людьми, то, помяни мое слово, не найдешь ты себе мужа.

Она. Я и сама думала о том же, когда давала тебе слово.

Он. О Джен, не будь так жестока!

Она. Что же, кому-нибудь из нас надобно быть жестоким, то есть пожестче, — ты-то уж слишком мягок.

Он. А если бы я не был мягок, то и не подумал бы жениться на тебе. Ха, ха, ха!

Она (лукаво). Ах ты дурак, и говорить-то порядком не умеешь!

Он. Я очень рад тому, что я дурак. Нас будет славная парочка (хочет ее поцеловать).

Она (вырываясь). Да, но только ты увидишь, что я умею давать сдачи (сильно ударяет его по щеке).

Он (держась за щеку в буквальном смысле слова). Не могу не сознаться, что она меня победила.

Она. Что, я тебя хорошо огрела, не правда ли?

Он. Огрела! Да ты меня просто оглушила. Я совсем одурел.

Она (с игривым смехом). Нет, Джо, ты уже давно одурел, это у тебя от природы.

Он. Хорошо же ты меня разукрасила. Ах ты пучеглазая старая корова!

Она. Что, я-то корова? Ну так, должно быть, я от этого так и люблю теленка. Ах ты, немецкая колбаса на ножках. Ты…

Он. Продолжай пожалуйста. Знаю, твоя мать кормила тебя кислым молоком.

Она. Как бы не так! А когда тебя отняли от груди, то стали кормить репейником, правда ведь?

И так далее. Они ведут целых десять минут такой шутливый разговор стоя посреди улицы, осыпая друг друга насмешками и бранными эпитетами и, наконец, договорятся до таких оскорблений, что дело доходит до рукопашной, и, нанося друг другу удары, они уходят со сцены; и снова на улице хоть шаром покати.

Кстати, мы укажем на один любопытный факт: все публичные места пустеют, когда на сцене нужно появиться которому-нибудь из действующих лиц. Представляется, что обыкновенные городские жители не желают встречаться с ними. Мы видели двух сценических злодеев: они в продолжение четверти часа, в летний полдень, имели в полном своем распоряжении Ватерлооский мост, Ланкастерскую площадь и часть Стрэнда, где кроме них не было ни души, — в это время они строили план своего адского преступления. Что же касается Трафальгар-сквера, то герой всегда выбирает это место, когда хочет удалиться от шумной толпы и сутолоки и остаться наедине со своими горькими думами; а добрый старичок адвокат уходит из своей конторы, чтобы именно здесь обсудить какое-нибудь требующее самых тонких соображений дело, так чтобы ему никто не мешал.

И здесь же произносятся такие длинные речи, что у покойного всеми оплакиваемого сэра Чарльза Уоррена стали бы от ужаса дыбом волосы. Но все это ничего, потому что их никто не слышит: насколько можно видеть глазом, нет ни единого живого существа. Нортумберланд-авеню, Стрэнд и Сент-Мартинс-Лэн пред ставляются совершенной пустыней. Единственный признак жизни — это омнибус на вершине Уайтголля, но и он не двигается с места. Почему он не подвигается вперед, мы этого не знаем. Других экипажей нет и, кроме него, не имеется других способов сообщения на расстоянии целых миль. И несмотря на это, он стоит тут целыми часами — и ни с места. Полиция не заставляет его ехать дальше и пассажиры, по-видимому, совершенно довольны тем, что он стоит.

Набережная Темзы — еще более уединенное и пустынное место. Скорбные душою (сценические) субъекты бегут от жилищ людей и, оставляя за собою далеко жестокий, бесчувственный свет, умирают спокойно на набережной Темзы. А другие прохожие находят потом их скелеты, тут же зарывают их в землю и ставят над их могилами самые простые кресты.

Часто комические любовники бывают очень юными, а когда люди на сцене бывают юными, то они действительно юны. Предполагается, что ему около шестнадцати лет, а ей — пятнадцать. Но если послушать их разговор, то представляется, что им не больше семи лет. Мы замечали, что в действительной жизни шестнадцатилетние «мальчики» уже кое-что знают. В настоящее время мальчик шестнадцати лет, говоря вообще, уже курит довольно крепкий табак, играет немножко на бирже, или же пишет какую-нибудь книгу, а что касается любви, то в этом возрасте он уже давно знаком с ней. А на сцене шестнадцатилетний мальчик оказывается в этом отношении невиннее новорожденного ребенка. То же самое можно сказать и о девочке. Насколько нам известно, большинство пятнадцатилетних девочек вне сцены знает столько, сколько им нужно знать; но когда мы видим пятнадцатилетнюю молодую особу на сцене, нам так и хочется спросить, а где же ее колыбель?

У комических любовников нет таких удобств для объяснения в любви, какими пользуются герой с героиней. У героя с героиней бывают для этого большие комнаты, где топятся камины и стоит много покойных кресел, так что они могут, сидя в них, принимать самые живописные позы и объясняться в любви с полным комфортом. А если они пожелают сделать то же самое на чистом воздухе, то на это есть развалины аббатства, при лунном свете, с большой каменной скамьей посредине.

Что же касается комических любовников, то они должны делать это, стоя все время на ногах, на шумных улицах или в очень неуютных, крошечных комнатах, где совсем нет мебели и не топится камин.

А потом, в то время, когда комические любовники объясняются в любви, в доме бывает страшный шум. Представляется, что кто-то вешает картины в соседней комнате и при этом ужасно стучит, так что комические любовники должны бывают кричать из всей мочи.

Какие они чистенькие! Нам приходилось видеть крестьян вне сцены, и они всегда казались нам неопрятными, а иногда они были очень грязны, совсем замарашки, но театральный крестьянин, по-видимому, тратит весь свой заработок на мыло и на помаду.

Они всегда находятся за углом, или лучше сказать за двумя противоположными углами, из-за которых они выходят на сцену двумя отдельными шеренгами и встречаются посредине; очутившись на своем месте, они начинают улыбаться.