— Но почему?..

— Сейчас не могу, — перебила она. — У меня репетиция.

Мимо проезжало такси. Она метнулась к машине и поспешно села в нее. Прежде чем он успел опомниться, машина уже набрала скорость.

Энн открыла дверь своим ключом, сходила вниз и предупредила маленькую служанку, чтобы та никого не впускала. Потом заперлась у себя.

Так, значит, это с Мэтью она делилась своими самыми сокровенными мыслями и чувствами! Это ему она поверяла свои самые дорогие и тайные мечтания! Это у ног Мэтью она просидела шесть лет, глядя на него снизу вверх с почтительным восхищением и преданностью! Припомнив отрывки из своих писем, она прижала ладони к щекам, чтобы немного остудить их. Ее возмущение, а лучше сказать — ярость утихла лишь к чаю.

К вечеру — а она писала ему обычно по вечерам — ей удалось вернуть себе способность рассуждать разумно. В конце концов, он-то ни в чем не виноват. Откуда ему было знать, кто она такая. Он и сейчас не знает. Ей захотелось написать ему. Безусловно, он ей помогал, утешал в часы одиночества, дарил чудесную дружбу, восхитительное чувство товарищества. Многие его произведения посвящены ей, написаны для нее. Они прекрасны. Она горда своей причастностью к ним. При всех недостатках — раздражительности, вспыльчивости, склонности к деспотизму — он мужчина. Доблестная борьба, преодоление трудностей, долготерпение, отвага — все это читалось между строк, свидетельствовало о жизненной битве этого человека! Да, она преклонялась перед ним. Женщина и не должна этого стыдиться. Как Мэтью он казался ей самодовольным и педантичным; как Астон-Роуэн — поражал скромностью и терпением.

И все эти годы он мечтал о ней, последовал за ней в Нью-Йорк и даже…

Внезапно Энн пришла в такое нелепое и неблагоразумное состояние, что засмеялась над собой. Но возникшие у нее чувства не были иллюзией и оказались мучительными. Он приехал в Нью-Йорк, думая о Сильвии, стремясь к ней. Он прибыл в город с единственным желанием: найти Сильвию. И первая же миловидная женщина, попавшаяся ему, вытеснила Сильвию у него из головы. Это несомненно. Две недели назад, когда Энн Кавана протянула ему руку в этой же самой комнате, он стоял перед ней, ошеломленный и покоренный. В тот же миг Сильвия оказалась позабыта и заброшена. Энн Кавана могла вертеть им как пожелает. Вечером после концерта они не просто поссорились — Энн затеяла ссору намеренно.

А потом он в первый раз вспомнил Сильвию. Такой награды удостоилась она, то есть Сильвия: именно о Сильвии она думала теперь, — награды за шесть лет преданной дружбы, за помощь и вдохновение, которое дарила ему.

Как Сильвию ее мучила неподдельная и вполне понятная ревность. Как Энн она признавала, что Мэтью следовало поступить иначе, но считала, что его поступку есть оправдание. Разрываясь надвое, она опасалась, что ее рассудок в конце концов не выдержит. Утром на второй день она отправила Мэтью записку с просьбой навестить ее днем. А придет Сильвия или нет, неизвестно. Но об этом визите она будет извещена.

Энн оделась в скромное темное платье. Оно ни к чему не обязывало и подходило к случаю. А еще темные цвета были ей особенно к лицу. Зажигать лампы она не велела.

Мэтью явился в темном шерстяном костюме и синем галстуке, его одежда производила в целом впечатление неброской. Энн радушно приветствовала его и усадила лицом к единственному неяркому источнику света в комнате. Сама она выбрала скамью в оконной нише. Сильвия еще не пришла. Может, припозднится, если вообще придет.

Некоторое время они беседовали о погоде. Мэтью считал, что им предстоят затяжные дожди. Энн по своей давней привычке противоречить утверждала, что в воздухе пахнет заморозками.

— Что вы ей сказали? — спросил он.

— Сильвии?.. Да то же самое, что и вы мне, — ответила Энн. — Что вы приехали в Нью-Йорк, чтобы… чтобы взглянуть на нее.

— А что она?

— Заметила, что вы потратили для этого немало времени.

Мэтью обиженно вскинул голову.

— Она считала, что нам вообще не следует встречаться, — пояснил он.

— Хм… — невнятно отозвалась Энн. — Как думаете, какая она? У вас сложилось о ней представление?

— Любопытно, но картина в целом составилась у меня в голове только сейчас, — признался он.

— Только сейчас? Почему?

— Почему-то мне подумалось, что я увижу ее здесь сразу, как только открою дверь, — объяснил Мэтью. — Вы стояли в тени. И в точности соответствовали моим ожиданиям.

— Значит, вы были бы довольны, если бы она походила на меня?

— Да.

Последовала минутная пауза.

— Дядя Эб сделал ошибку, — продолжал Мэтью. — Ему следовало сразу отослать меня. И разрешить время от времени приезжать в гости.

— Хотите сказать, — уточнила Энн, — если бы вы реже видели меня, то прониклись бы ко мне симпатией?

— Именно, — подтвердил он. — То, что находится совсем рядом, мы обычно не замечаем.

— Например, тощую глупую девчонку со скверным цветом лица? — предположила она. — А стоило ли ее замечать?

— Глаза всегда были вашим украшением, — возразил он. — И руки даже в то время казались прекрасными.

— В детстве я иногда плакала, глядя на себя в зеркало, — призналась она. — Только руки меня и утешали.

— Однажды я поцеловал их. В тот момент вы спали, свернувшись клубком в кресле дяди Эба.

— Я не спала.

Она сидела в оконной нише, поджав под себя одну ногу. И совсем не выглядела взрослой.

— Вы всегда считали меня болваном, — напомнил он.

— И меня страшно злило, что у вас не было никаких стремлений и порывов, — подхватила Энн. — Мне хотелось разбудить вас, растормошить, заставить сделать хоть что-нибудь. Если бы я знала, что вы будущий талант…

— Я же намекал вам, — перебил он.

— Само собой, это я во всем виновата.

Он поднялся.

— Как вы думаете, она придет?

Энн тоже встала.

— Неужели она настолько хороша?

— Может, я и преувеличиваю, но не уверен, что смогу теперь работать без нее.

— Вы про нее и не вспоминали, — вспыхнула Энн, — пока мы не поссорились в такси.

— Я часто забываю про нее, — не стал отпираться Мэтью, — пока не случится что-нибудь. И тогда она является ко мне, как явилась в первый вечер шесть лет назад. Видите ли, с тех пор мы, в сущности, живем вместе, — с улыбкой добавил он.

— В стране грез, — уточнила Энн.

— Да, но я считаю, что именно там проходит лучшая часть моей жизни.

— А когда вы не в стране грез? Когда вы просто раздражительный, вздорный сумасброд Мэтью Поул? Как ей быть тогда?

— Смириться и терпеть.

— Нет, это ей не подходит, — возразила Энн. — Она сразу даст вам отпор. Если уж кому и придется «смириться и терпеть», так это вам.

Он попытался оттеснить ее от окна и повернуть к свету, но она упрямо отворачивалась.

— Вы мне осточертели со своей Сильвией! — выпалила она. — Вам давно пора узнать, кто она такая. Она так же вспыльчива и своенравна, ее ничем не вразумить, она всегда стремится настоять на своем, как любая обычная женщина. Только еще похлеще.

Наконец он силой оттащил ее от окна.

— Значит, вы и есть Сильвия.

— Так я и думала, что рано или поздно вы догадаетесь.

Совсем не так она собиралась открыться ему. Она думала, разговор пойдет главным образом о Сильвии. О ней она придерживалась высокого мнения, гораздо выше, чем об Энн Кавана. Если он достоин ее — Сильвии, разумеется, — она с загадочной улыбкой, которая могла бы принадлежать Сильвии, спросила бы: «Итак, что вы хотели ей сказать?»

Но в этот план вмешалась Энн Кавана. Видимо, Мэтью Поула она недолюбливала не так сильно, как полагала. Это выяснилось лишь после его отъезда. Если бы только он проявлял хоть какой-нибудь интерес к Энн Кавана, хоть сколько-нибудь ценил ее! Он ведь умел быть добрым и внимательным, но на свой, покровительственный манер. Но даже это не имело бы значения, если бы его чувству превосходства нашлось хоть какое-нибудь оправдание.

И Энн Кавана, которой следовало отступить на второй план, решительно выдвинулась на первый. Она осталась собой.