Многое свидетельствует о связи между италийскими цивилизациями, посреди которых вырос Рим, и тем, что сохранилось от них в ранний римский период, с одной стороны, и с другой —типом южных цивилизаций в их теллуристической, афродитической и деметрической вариациях[748] . 

Культ Богини, который в Греции был характерен для пеласгского компонента, по всей вероятности, играл важную роль среди сикулов и сабинян. [749] Величайшим божеством последних была хтоническая богиня Фортуна, проявлявшаяся в таких формах, как Орта, Ферония, Весуна, Герунта, как Оры, как Гера, Юнона, Венера, Церера, Благая Богиня (Bona Dea), Деметра —каждая из которых представляет собой новое воплощение одного и того же божественного принципа. [750] Древнейший римский календарь был лунным, и ранние римские мифы изобилуют женскими персонажами: Милостивая Мать (Mater Matuta), Луна, Диана, Эгерия. Более того, в преданиях о Марсе-Геркулесе и Флоре, Геркулесе и Лаврентии, Нуме и Эгерии и других на заднем плане звучит архаичная тема зависимости мужского начала от женского. Эти мифы произошли из доримских традиций, как этрусская сага о Танаквили, в которой раскрывается образ царицы азиатско-средиземноморского типа —его Рим попытался избавить от афродитических черт и трансформировать в символ всех добродетелей, свойственных матроне. [751] Но подобная романизация, осуществлявшаяся по отношению к тому, что оказывалось не соответствовавшим римскому духу, не позволяет отличить более новый слой мифа от более древнего, связанного с цивилизацией, противостоящей Риму. [752] Данный слой виден в наследовании царской власти по женской линии или в возвышении женщины у трона —что и отмечается в Древнем Риме, особенно в связи с чужеземными династиями и царями, носящими плебейские имена. И характерно, что Сервий Туллий, добившийся власти как раз благодаря женщине и ставший поборником плебейских свобод, согласно легенде, был бастардом, зачатым вовремя одного из отмечавшихся рабами оргиастических праздников, которые в Риме были связаны с божеством южного типа (хтоническая ипостась Сатурна, Венера и Флора) и знаменовавших возвращение людей ко всеобщему равенству и смешению под знаком Великой Матери Жизни.

Этруски и во многом также сабиняне сохранили следы матриархата. В их надписях —как и на Крите —часто присутствуют указания на родство по матери, а не по отцу, [753] и в любом случае присутствует приписывание женщинам особого достоинства, власти, значимости и свободы. [754] Многие италийские города были названы в честь женщин. Обряд погребения, противоположный кремации (и сосуществовавший с ним в древнеримском мире) является одним из множества свидетельств присутствия двух накладывающихся слоев —вероятно, отражающих соответственно деметрическую и ураническую концепции загробной жизни; эти слои часто смешивались, но не теряли из-за этого свои отличительные черты. [755] Сохранившиеся в Риме сакральный характер и авторитет матрон —matronarum sancitas, mater princaeps familiae —не является чисто римской особенностью, но вновь выдает доримский и гинекократический компонент, который при новой цивилизации подчинился отцовскому праву и занял положенное ему место. Это, однако, не помешало в других случаях противоположному процессу: хотя римский Сатурн —Крон сохранил ряд исходных черт, его стали изображать как теллурического демона, супруга Опы —земли. То же верно и для Марса и разновидностей (зачастую явно противоречивых) культа Геркулеса. Веста, по всей вероятности, является частично подвергшейся южному влиянию женской версией божества огня, которое у арийских народов всегда носило преимущественно мужские и уранические черты; со временем данная вариация даже стала ассоциироваться с Благой Богиней, которую почитали как богиню Земли и тайно поклонялись ночами; мужчинам запрещалось участвовать в этом культе и даже произносить имя богини. [756] Традиция приписывает царю неримского происхождения, сабинянину Титу Тацию, учреждение в Риме множества важных хтонических культов, таких как культы Опы и Флоры, Ре и Юноны Куритской (Juno Curis), Луны, хтонического Крона, хтонической Дианы, Вулкана и даже ларов; [757] таким же образом книги Сивиллы, имеющие южноазиатское происхождение и близкие плебейскому компоненту римской религии, отвечают за установление культов Великой Матери и других божеств хтонического круга: Дис Патера, Флоры, Сатурна и триады Церера —Либер —Либера.

Впрочем, является фактом сильный доарийский, эгейско-пеласгский и частично «атлантический» компонент, обнаруживаемый с этнической и лингвистической точек зрения в народах, с которыми Рим столкнулся в Италии; взаимоотношения между этими народами и исходным римским ядром подобны тому, что имели место в древности между пеласгами, с одной стороны, и ахейцами и дорийцами —с другой. По преданию, в рассеянии пеласги зачастую жили среди других народов в рабстве; в Лукании и Брутгии они сформировали основу брутиев, покоренных сабелянами и самнитами. Немаловажно, что эти брутии выступили на стороне карфагенян в их борьбе с Римом—одном из наиважнейших эпизодов конфликта между Севером и Югом; и из-за этого позже брутгии были осуждены на рабский труд. И как в Индии арийская аристократия противопоставляла себя касте слуг в качестве народа-господина, властвующего над туземцами, так же и в Риме в оппозиции между патрициями и плебеями можно усмотреть во многом аналогичный феномен и считать плебеев —как кто-то удачно заметил— [758] «римскими пеласгами». Многие факты указывают на то, что в Риме плебеи руководствовались главным образом материнским, женским, материальным принципом, в то время как патриции выводили свое превосходство из отцовского права. Плебс стал частью государства с женской и материальной стороны: в итоге он добился даже того, что на него стало распространяться римское частное право (ius quiritium), но ему навечно был закрыт путь к исполнению политических и юридических функций, связанных с патрицианским посвящением, с выражением «могу назвать своего отца» (patrem ciere posse), отсылающем к божественным предкам (divi parentes), имевшихся только у патрициев, но не у плебеев, считавшихся всего лишь «детьми Земли» [759] .

Хотя нельзя быть уверенным в прямом родстве пеласгов и этрусков, [760] последний народ —которому Рим обязан многим, как считает немало авторов —демонстрирует черты теллурической и во многом лунно-жреческой цивилизации, которые трудно примирить с центральным мотивом и духом Рима. Верно, что этруски (впрочем, как и те же ассирийцы с халдеями) помимо теллурических сил плодородия и различных «матерей природы» почитали также уранический пантеон мужских божеств, во главе которого стоял Тиния. Тем не менее, эти божества —dii consentes —сильно отличались от олимпийских: они не обладали подлинным превосходством, будучи как бы тенями, подвластными безымянным оккультным силам, находящимся над всем и подчиняющим все и вся тем же законам высших скрытых богов—dii superiors et involuti. Так этрусский уранический культ посредством этого фаталистического и при этом натуралистического мотива, вместе с пеласгской концепцией Зевса, порожденного богом подземного царства и подчиняющегося ему, выдает дух Юга: как известно, ему свойственно подчинение всех существ, даже божественных, принципу, который, подобно земной утробе, сторонится света и чей закон властвует над всеми, получившими переменчивую жизнь. Так возвращается тень Исиды, предупреждавшей: «Никто не сможет отменить то, что я сделаю законом», [761] и тех эллинских богинь, творений Ночи и Эреба, которые воплощают судьбу и верховенство естественного закона. Тем временем демонический и чернокнижный аспект, игравший немаловажную роль в этрусском культе в формах, заражавших собой солярные мотивы и символы, [762] указывает на место, которое в этой цивилизации занимал доиндоевропейский элемент, причем в своих низших характеристиках.