Было замечено, что в кастовой иерархии воссоздавались отношения, подобные отношениям между возможностью и действием. В высшей касте деятельность, представленная в низшей касте в более обусловленной форме, проявлялась как идея в более чистом, полном и свободном виде. Это позволяет нам оспорить современные демагогические идеи относительно предполагаемого «стадного чувства» индивидов, живших в традиционном обществе, и предполагаемом же отсутствии чувства достоинства и свободы каждого индивида, которые приобрело якобы только современное, «развитое» человечество. На самом деле, даже когда иерархическое положение индивида не вытекало из добровольного признания собственной природы и верности ей, подчинение низших высшим, далеко не будучи вялым согласием, было почти что символическим и ритуальным выражением верности и преданности конкретному идеалу и высшей форме существа, которую низшая форма не могла прямо и органично воплощать согласно своей природе (свадхарма), но которую, тем не менее, она могла считать центром своих действий именно при помощи своей преданности и активного подчинения высшей касте. [310] Более того, хотя на Востоке покинуть свою касту разрешалось только в исключительных случаях, и беглеца вовсе не считали свободным человеком, тем не менее, существовала возможность создать определенные причины при помощи образа мысли, слов и дела. Эти причины, в силу аналогии между принципом или иерархией, которой подчинялся человек, могли произвести новый способ существования, соответствующий этому принципу или этой иерархии. [311] Кроме бхакти или fides, направленных непосредственно на Высший Принцип, то есть на Необусловленное, бхакти, сосредоточенная на другом высшем принципе, должна была иметь реальную и объективную силу, чтобы впитать элементы человека, который напитал его (следуя исполнению собственной дхармы) в этот самый принцип, [312] и таким образом возвысить эту личность —не внешне и искусственно (как в случае с беспорядком и карьеризмом современного общества), а изнутри, сущностно и органически, с низшего до высшего уровня духовной иерархии как отражение перехода трансцендентального принципа существования от одной возможности к другой.

Что касается этого вида общественного порядка, который был сосредоточен во властелине и продолжался до времени Священной Римской империи, здесь сохраняется принцип (поддерживаемый Цельсом против дуализма раннего христианства), согласно которому подданные могут демонстрировать свою верность богу при помощи верности своему правителю. [313]Взгляд на подданных как на связанных с личностью своего господина при помощи священной и добровольно принесенной клятвы —это древний индоевропейский взгляд. В традиционном мире эта fides или личная верность превышала политические и индивидуальные границы и даже приобретала ценность пути, ведущего к освобождению. Кумон, говоря об Иране, наблюдал, что «подданные преданы своим обожествленным царям не только действиями и словами, но и самими мыслями. Их долгом было полное оставление своей личности во имя монархов, которые считались равными богам. Священное войско мистерий было именно гражданской моралью с религиозной точки зрения. Она связывала верность и благочестие». [314]Эта верность, в самых ярких и светлых формах Традиции, была наделена силой приносить такие же плоды, как и религиозная вера. Не так давно японский генерал Ноги, победитель русских при Порт-Артуре, убил себя и свою жену после смерти своего императора, чтобы следовать за ним после смерти.

Мы уже говорили, что верность —это второй краеугольный камень всякой традиционной организации, в дополнение к ритуалу и элите, воплощающей трансцендентность. Это сила, которая, как магнит, основывает контакты, создает психическую атмосферу, стабилизирует общественную структуру и определяет систему согласованности и притяжения между индивидуальным элементом и центром. Когда этот флюид, укорененный в свободе и в духовной непосредственности личности, перестает действовать, традиционный организм теряет свою стихийную силу единства, на пути появляются препятствия, тонкие чувства атрофируются, отдельные части распадаются и атомизируются. Последствием этого разложения является непосредственный уход сил свыше, что, таким образом, предоставляет людей самим себе, оставляя их свободными идти куда пожелают в соответствии с судьбой, создаваемой их действиями, и которую никакое высшее влияние больше не сможет изменить. Такова тайна упадка.

Иерархия, при рассмотрении ее как взаимоотношения между потенциальностью и действием, позволяла одному и тому же верховному мотиву воспроизводиться в действиях разных каст или общественных организмов в различных видах реализации —более или менее совершенных, более или менее погруженных в материю, но сохраняющих ориентацию на высшее. Поэтому в более полных традиционных формах «священное» было светом, проливавшимся не только на традиционные аналоги современных профанических профессий, наук и искусств, но и на ремесла и различные виды материальной деятельности. В силу существующих между различными планами соответствий по аналогии науки, виды деятельности и умения низшего плана в традиционном мировоззрении могут рассматриваться как символы соответствующих им высших вещей и таким образом помогать раскрывать смысл, скрытый в последних, ибо он уже присутствует в первых, так сказать, в потенциальной форме[315] .

В области знания система наук в своих посылках и методах была фундаментально иной по сравнению с современностью. Любая современная, профаническая наука соответствует в мире Традиции «священной» науке, имевшей органический и качественный характер и рассматривавшей природу как целое в иерархии степеней реальности и форм существования, в которой форма, связанные с физическими чувствами, является лишь одной среди многих. Именно поэтому почти во всех областях была возможной система транспозиций и символически-ритуального соучастия. Таков был случай космологии и родственных ей дисциплин: например, древняя алхимия вовсе не была химией в ее младенческой состоянии, а древняя астрология была вовсе не суеверным обожествлением небесных тел и их движений (как сегодня ошибочно считается), а знанием об этих вещах, организованным так, чтобы составлять науку о чисто духовных и метафизических реальностях, выраженную в символической форме. Таким же образом мир Традиции знал физиологию, части которой все еще сохранились на Востоке (например, знание анатомии и физиологии, предполагаемое китайской акупунктурой, японское джу-джитсу и некоторые аспекты индийской хатха-йоги). В этой физиологии рассмотрение материального аспекта человеческого организма представляло собой только частную область, становясь частью общей науки соответствий между макрокосмом и микрокосмом, миром людей и миром стихий. Древняя медицина как «священная наука» исходила из таких же посылок: в ней «здоровье» представлялось символом «добродетели»; добродетель, в свою очередь, рассматривалась в качестве высшей формы здоровья, и, из-за двусмысленности слова σωτήρ, «спаситель» соответствовал на высшем плане «врачу».

Развитие физического и практического аспекта знания в этих традиционных науках должно, естественно, казаться ограниченным по сравнению с современными науками. Причиной этого, однако, являлась правильная и здоровая иерархия интересов традиционного человека. Иными словами, он не придавал знанию внешней, физической реальности больше важности, чем она того заслуживала, или чем это было необходимо. [316] В традиционной науке наибольшую важность имел элемент аналогии, то есть способность «вести на высший план», который предположительно присутствовал в знании, связанном с данной областью реальности. Этот элемент совершенно отсутствует сегодня в современных профанических науках, которые на самом деле имеют совершенно противоположную ориентацию: мировоззрение, из которого они исходят и на котором они основаны, направлено на влияние на внутренний мир человека с отрицательной целью, целью растворения —иными словами, они ведут вниз[317] .