Что касается пути действия, то далее мы обсудим доктрину священной войны и роль, исполняемую в древности играми. Учитывая тот интерес, который тема героического действия должна представлять для западного человека, по своей природе более склонного к действию, нежели к созерцанию, мы рассмотрим ее более подробно.

Учитывая то, что в традиционном мировоззрении всякая реальность была символом, а любое действие —ритуалом, тоже самое было верным и для войны. В силу того, что война может принимать священный характер, «священная война» и «путь к Богу» могут сливаться в одно. В более или менее ясно выраженных формах это понятие можно найти во многих традициях: религиозный аспект и трансцендентное намерение часто обнаруживались в кровавых и завоевательных свершениях традиционного человечества.

Ливий сообщает, что самнитские воины выглядели как посвященные. [354] Остаточным отголоском подобной традиции является тот факт, что среди дикарей при воинском посвящении часто смешиваются воинские и магические элементы. В древней Мексике обретение титула командующего (текули) обуславливалось успешным исходом тяжелых испытаний инициатического типа; также вплоть до последних времен японские самураи во многом вдохновлялись доктринами и аскетизмом дзена —эзотерической формы буддизма.

Древнее мировоззрение и мифы, в которых постоянно возникала тема антагонизма, сами по себе благоприятствовали поднятию искусства войны на духовный уровень. Таков был случай ирано-арийской традиции, а также традиции эллинского мира, которые зачастую видели в материальной войне отражение вечной космической борьбы между олимпийско-ураническим элементом космоса и титаническими, демонически-феминистическими необузданными элементами хаоса. Такая интерпретация становилась возможной особенно в тех случаях, где война была связана с идеей империи —из-за трансцендентного смысла этой идеи; она становилась мифом —идеей с крайне мощным потенциалом. К символизму подвигов Геракла как героя, сражающегося на стороне олимпийских сил, обращались даже во времена Фридриха I Гогенштауфена.

Во внутренний смысл воинского аскетизма нас вводят взгляды относительно посмертной судьбы человека. Для ацтеков и науа высшая обитель бессмертия — «Дом Солнца» или «Дом Уицилопочтли» —принадлежала не только правителям, но и героям; что касается обычных людей, то, как считалось, они медленно растворяются в месте, подобном Гадесу эллинов. [355]Скандинавская мифология рассматривала Валгаллу как небесную обитель бессмертных —но не только знати и свободных людей божественного происхождения, но и героев, павших на поле брани. Эта обитель была связана с символизмом «высот» (как Глитнирбьёрг, «сверкающая гора», или Химинбёрг, «небесная гора», высочайшая божественная гора, на чьих пиках за облаками царит вечное сияние) и часто отождествлялась с Асгардом, то есть с обителью асов, находящейся в Срединной земле (Мидгарде). Господином этой обители является Один-Вотан, скандинавский бог войны и победы. Согласно одному из мифов [356]Один был королем, который своим жертвоприношением показал героям путь, ведущий в божественные покои, где они будут жить вечно, превратившись в его «сыновей». Таким образом, для скандинавов никакая жертва или культ не был более угоден высшему богу и не приносил больше сверхъестественных плодов, чем жертва героя, павшего на поле брани; «от объявления войны до ее кровавого завершения религиозный элемент пронизывал германские дружины, а также вдохновлял отдельных воинов». [357] Более того, в этих традициях мы находим мысль о том, что посредством героической смерти воин переходит с плана материальной, земной войны на план войны трансцендентального и универсального характера. Считалось, что дружины героев составляют так называемую Дикую охоту (Wildes Heer) —всадников, возглавляемых Одином, отправляющихся с горы Валгалла и возвращающихся на нее отдыхать. В высших формах этой традиции дружина мертвых героев, избранных валькириями для Одина, с которыми в итоге и отождествилась Дикая охота, являлась армией, которая была нужна богу, чтобы сразиться в день Рагнарёк с судьбой «сумерек богов» [358] (ср. с Кали-югой или «темной эпохой» индийской традиции), которые уже давно приближаются: «великое множество там [в Валгалле] народу, а будет и того больше, хоть и этого покажется мало, когда придет Волк» [359] .

То, что было сказано выше, касается преображения войны в «священную войну». Теперь мы добавим к этому некоторые особенности, существующие в других традициях.

В исламской традиции существует различие между двумя типами священной войны — «великой священной войной» (аль-джихадуль-акбар) и «малой священной войной» (аль-джихадуль-асгар): Пророк, вернувшись из военного похода, сказал: «Вы вернулись с малой священной войны на великую священную войну». Великая священная война имеет внутреннюю и духовную природу; малая же —это материальная война, направленная против враждебного народа, особенно с целью преобразовать территорию «неверных» в землю «Божьего Закона» (дар-аль-Ислам). Отношения между «великой» и «малой священной войной» отражают взаимоотношения между душой и телом; и чтобы понять героический аскетизм или «путь действия», необходимо понять ситуацию, в которой оба пути сливаются — «малая священная война» становится средством ведения «великой священной войны», и наоборот: «малая священная война», выражая внешнюю сторону, становится как бы ритуальным действием, выражающим «великую священную войну» и свидетельствующим о ней. По сути, в первоначальном ортодоксальном исламе существовала единственная форма аскетизма —связанная именно с джихадом.

«Великая священная война» представляет собой борьбу человека с внутренним врагом. Точнее, это борьба высшего принципа в человеке против всего того, что является сугубо человеческим, против низшей природы, против хаотических импульсов и материальной привязанности. [360] Это особенно выражено в тексте, выражающем арийскую воинскую мудрость: «Познав То, что выше разума, покорив низшее «я» высшим «Я», порази труднопобедимого врага в образе вожделения». [361] Страстное желание и животный инстинкт, хаотичное множество импульсов, ограничения ложного «я», и отсюда также страх, слабость и неуверенность —вот «враг», сопротивляющийся нам, «неверный» внутри нас, который должен быть подчинен и закован в цепи; это составляет основу достижения внутреннего освобождения, возрождения глубокого внутреннего единства и «мира» в эзотерическом и триумфальном смысле этого слова.

В мире традиционного воинского аскетизма «малая священная война», а именно внешняя война, указана и даже предписана как средство ведения «великой священной войны»; поэтому в исламе выражения «священная война» (джихад) и «путь Аллаха» часто используются как синонимы. При таком порядке вещей действие несет строгую функцию и задачу жертвенного и очищающего ритуала. Внешние обстоятельства военных действий вынуждают внутреннего «врага» дать знать о себе в форме животных инстинктов самосохранения, страха, инерции, сострадания или других страстей —они восстают и противодействуют сражающемуся; и он должен победить эти чувства к тому времени, когда он выйдет на поле боя, и победить внешнего врага или «варвара».

Очевидно, что в качестве основы рассматривается духовная ориентация и «правильное намерение» (ният), то есть нацеленность на трансцендентность (ее символами являются «небеса», «рай», «сад Аллаха» и так далее); в противном случае война теряет свой сакральный характер и вырождается в варварство, где подлинный героизм заменяется чрезмерным возбуждением, направляемым необузданными импульсами животной природы.