По этим рукам можно было понять — и в суде это, ясное дело, пошло Арбогасту только во вред, — что он человек большой физической силы, поработавший в свое время в подмастерьях у мясника, хотя он и закончил среднюю школу и должен был, по требованию отца, продолжить учебу в высшей. Но после смерти отца Ганс Арбогаст стал дальнобойщиком, купил затем на свою часть наследства каменоломню и тут же перепродал ее. У него был маленький сын, и адвокат помнил, с какой любовью возился с ним отец на воскресных свиданьях. Незадолго до трагического инцидента Арбогаст стал агентом по распространению американских бильярдных столов, продолжая вместе с тем помогать матери в ведении дел в трактире. Как все мясники, он был чрезвычайно чистоплотен и подрезал ногти коротко. И категорически предпочитал белые сорочки, о чем Майер знал еще по пребыванию подзащитного в следственном изоляторе, так как ему доводилось их своему подзащитному туда доставлять.

Надзиратель у двери заерзал на стуле, осведомился о чем-то, чего Майер не расслышал, и повторил вопрос.

— Вы уже закончили, господин адвокат?

Арбогаст не отреагировал и на это.

Майер, встрепенувшись, затряс головой. Полез в портфель, извлек оттуда книжицу в алом бархатном переплете.

— Шестнадцатый раздел Уголовного кодекса, — начал он, раскрыв книгу на соответствующей странице, — посвящен преступлениям и правонарушениям против личности. И параграф 211 гласит: “Умышленное убийство при отягощающих обстоятельствах карается пожизненным заключением”.

— Что-то я не пойму, что это должно означать, господин Майер. Вы хотите мне объяснить, что я никогда от сюда не выйду? Так, верно?

— Сначала дается определение умышленного убийства. Так называется умерщвление человека, вызывающее самую негативную общественную реакцию. И, если отсутствуют какие бы то ни было смягчающие обстоятельства, и, напротив, наличествуют отягощающие, оно карается пожизненным заключением. Таков закон, и он совершенно однозначен.

— Но я никого не убивал!

Ну, это-то он знал заранее! Просто чертова усталость его доконала. Непроглядная, как сегодняшние небеса. Непроглядная, как вся эта история. И, не исключено, он вовсе не допустил ошибки, воздержавшись от давления на профессора Маула, которой как-никак заведует кафедрой судебной медицины в Мюнстерском университете. Внезапно все прониклись уверенностью в том, что Арбогаст виновен. Адвокат то опускал глаза, уставившись в Уголовный кодекс, то переводил взгляд на Арбогаста, а тот, в свою очередь, смотрел на него неотрывно. И оба словно бы выпали из реального времени. Над Майером взяла верх его странная усталость, сразу же заставившая его забыть, кто он, собственно, такой и что тут делает, тогда как Арбогаст растерялся — и чувствовал свою растерянность и потерянность все сильнее. Если до сих пор он еще надеялся, что будут предприняты дальнейшие юридические шаги, которые смогут облегчить его участь, то сейчас он понял, что процесс, превративший его в убийцу, продолжается и обосновывается в параграфах закона, которые зачитывает ему адвокат. И тут Арбогаст улыбнулся. Улыбнулся, словно поняв своего адвоката, и тот тоже позволил себе с облегчением вздохнуть. Я рад, подумал Майер, и с удовольствием признался бы в этом подзащитному, если бы не моя усталость.

— Читайте-читайте, — тихо и кротко, чуть ли не шепотом подсказал Арбогаст. И тут же, как молния, его пронзила мысль: я одинок. Одинок, и с этим ничего не поделаешь. И только по тому, какой сильной оказалась нахлынувшая на него при этой мысли печаль, он понял, как велика была до сих пор надежда, в которой он не осмеливался даже себе признаться, — надежда на то, что все это в один прекрасный день само собой закончится и рассосется.

— Читайте же, — пробормотал он еще раз.

И Винфрид Майер без обиняков принялся читать дальше:

— “Убийцей называется человек, умертвивший другого из жажды к убийству, из похоти, из алчности или по каким бы то ни было иным низменным мотивам, включая желание совершить или скрыть какое-либо иное преступление, и сделавший это предательски или жестоко, или способом, опасным для жизни других людей”.

— А почему так сложно?

— Потому что особенно негативная общественная реакция вытекает как из самого определения “убийство” или “убийца”, так и из перечисленных в законе отягчающих обстоятельств. Именно отягчающие обстоятельства и превращают насильственное умерщвление в убийство и автоматически влекут за собой применение статьи 211-й. И, напротив, в отсутствие хотя бы одного из перечисленных отягчающих обстоятельств эта статья не применяется. То есть хотя бы одно из них должно быть выявлено непременно.

— Понятно. — Арбогаст все еще улыбался. — Насколько я понимаю, в моем случае отягчающим обстоятельством является убийство Марии из похоти.

— Полегче на поворотах, — пробормотал Манер, закрыв Уголовный кодекс. И принялся, в попытке собраться с мыслями, поглаживать атласный переплет.

— Убийство из похоти, — заговорил он наконец, — может иметь двоякий смысл. Во-первых, сам факт убийства как способ удовлетворить похоть. А во-вторых, удовлетворение похоти иным путем, причем смерть объекта рассматривается преступником как второстепенный и пренебрегаемый фактор. Есть, правда, и третий аспект: если убивают с тем, чтобы вступить в сексуальный контакт уже с мертвым телом. При этом закон полностью абстрагируется от того, достигнуто преступником искомое удовлетворение или нет. Однако я забегаю вперед.

— В каком смысле?

— Сперва надо разобраться с признаками и отягчающими обстоятельствами. С негативной общественной реакцией на мотив, метод и цель злодеяния. Только в первой группе играют роль так называемые низменные побуждения, которые вы только что упомянули и наличие которых в вашем деле и привело ко вчерашнему приговору.

— Но какие же побуждения называются низменными?

— Все предельно просто: побуждения считаются низменными, если они, по меркам общественной морали, заслуживают презрения и свидетельствуют о нравственной ущербности. Таково, например, убийство из жажды убийства, — здесь речь идет о том, что убийце нравится наблюдать за тем, как умирает его жертва, о том, что он убивает по прихоти, из бравады, из воли к уничтожению или ради времяпрепровождения, или убийство служит стимулятором, или совершается из спортивного интереса. Но и уже упомянутое убийство из похоти причисляется к преступлениям, совершаемым из низменных побуждений.

Майер внезапно позабыл, чего ради он пустился во все эти рассуждения и пояснения, хочет ли он оправдаться в собственной адвокатской беспомощности или действительно верит в то, что, раскладывая перед Арбогастом закон по полочкам, раскладывая его как набор пыточных инструментов, сможет внести в дело ясность. Так или иначе, начав, он должен был договорить до конца.

— Второе отягчающее обстоятельство, вмененное вам, связано с характером совершения злодеяния. Преступник, действующий исходя из беспечности или беззащитности жертвы, ведет себя предательски; что же касается особой жестокости, то она заключается в том, что он причиняет жертве страдания физического и/или психического свойства, по продолжительности или по силе превышающие меру, потребную для умерщвления.

Неподвижные руки Арбогаста все еще были стиснуты. Порой, слыша о страданиях, которые он, с чужих слов, должен был причинить Марии, он чувствовал у себя во рту вкус ее крови. Но вот представить себе ее лицо он не мог. Да и свое собственное тоже.

— Господин Майер, мне по-прежнему непонятно, ради чего вы мне все это рассказываете. А что с пересмотром дела, о котором мы с вами говорили еще в зале суда? Мы что, не подадим кассационную жалобу?

— Господин Арбогаст, мне искренне жаль, что к вам со всей строгостью применили статью 211-ю, — и я так подробно комментирую ее именно поэтому.

И вновь адвокат погладил сафьяновый переплет Уголовного кодекса, словно бы в попытке прочитать его название по Брайлю. Затем поднял голову и посмотрел Арбогасту прямо в глаза. И даже улыбнулся — и только эта улыбка позволила Арбогасту заметить, насколько неподвижно было на протяжении всего разговора лицо его адвоката.