Но, по меньшей мере, руки оказывались, возясь с терменвоксом, занятыми, а когда патологоанатом играла подолгу, ей и впрямь начинало казаться, будто они живут отдельной от нее жизнью. Она видела, как осторожно подбирается ее левая рука к одной из антенн, и слышала, как нарастает при этом звучание, пока ее правая регулирует, то повышая, то понижая, тон, — и вот высокий тон становится едва слышным, а потом, наоборот, чуть ли не режущим, — и этой пульсации звучания, этому дуэту и этой дуэли двух рук, этой игре можно было предаваться без конца, во всяком случае, Катя и впрямь часто забывала за игрой про все на свете. Хотя и крайне редко удавалось ей (сколько бы сил и стараний она к этому ни прикладывала) выйти на звучание, столь естественное, что оно больше не походит на человеческий голос, но, напротив, — только на музыкальный инструмент, не имеющий, к счастью, ни тела, ни лица, не могущий умереть или оказаться убитым и посмотреть на нее безжизненным взглядом снизу вверх.

— Бернгард! Ты на месте?

Катя постучалась и, не дожидаясь ответа, осторожно приотворила дверь в расположенный на восемнадцатом этаже офис ее когдатошнего сослуживца. Это было компромиссным решением. Он часто и настоятельно просил ее предупреждать о своих визитах заранее, но она забывала об этом, а ведь чтобы получить его совет, требовалось всего лишь перейти через улицу, попасть в больничное здание и подняться на соответствующий этаж. В порядке компенсации за бесцеремонность она каждой раз “врывалась” к нему медленно, деликатно, как бы украдкой.

— А чего это ты здесь торчишь? Как-никак суббота, — сказала она вместо формального приветствия, радуясь тому, что все-таки его застала.

— А как поживает твоя дочурка?

Решив на этот раз обойтись без дружеской нотации, он отложил в сторону диктофон.

Западного производства, мысленно отметила она. Но иронический намек на пренебрежение материнскими обязанностями заставил ее, в свою очередь, вспомнить о его детях — семи и четырех лет от роду. После развода Катя часто искала спасения под семейным кровом Бернгарда и его жены, что все трое кое-как маскировали под бэбиситерство. Прошло больше года, прежде чем ей удалось организовать и наладить жизнь заново, не на пустом, но на опустевшем месте. Катя присела на край большого и тщательно прибранного письменного стола и все с тою же осторожностью, с какой постучалась, подсунула Бернгарду принесенную с собой папку.

— Ты мне поможешь?

Он хмыкнул. Если бы она не знала, что ее визиты с новыми криминальными историями, отвлекающими его от повседневной рутины, доставляют ему немалое удовольствие, она бы не докучала ему так часто. А в сложившихся обстоятельствах завязавшаяся еще в студенческие годы дружба оставалась практически столь же тесной, что и раньше, и с тех пор, как он женился, исчезла, по меньшей мере на какое-то время, и его дурная привычка безнадежно влюбляться в нее примерно раз в год.

— Речь идет об экспертизе, сделанной по фотоснимкам.

— Профессор Маул из Мюнстера?

Катя кивнула.

— А сейчас я положила на стол прямо перед тобой отчет о вскрытии.

— Ну и?..

— Мне нужно представить экспертное заключение в пользу пересмотра дела. А сейчас немедленно скажи мне, от чего на самом деле умерла эта женщина, чтобы я смогла отправиться на Запад не с пустыми руками.

— Немедленно, — с ухмылкой переспросил Бернгард.

— Немедленно!

Бернгард раскрыл папку с отчетом о вскрытии Марии Гурт и по мере того, как он вчитывался в материалы, ухмылка исчезала, словно ее медленно стирали с его лица резинкой. И когда он через несколько минут заговорил, тон и голос были весьма серьезны.

— При анализе мягких тканей установлено, что у пациентки имелись как залеченное, так и незалеченное воспаление сердечной мышцы.

— Да. Что должно было приплюсоваться к ее общей слабости. Кроме того, она была беременна.

— С регрессивными изменениями ворсинок хорионов, — не поднимая на Катю глаз, уточнил Бернгард.

— В точности так. Поэтому поначалу и решили, будто она сделала аборт.

Бернгард отложил папку в сторону и наконец посмотрел на Катю.

— А от чего же тогда она умерла?

— В том-то и дело. Согласно ответу о вскрытии, ни от чего. — Катя взяла бумаги, перелистала и зачитала вслух соответствующий параграф. — “Органическое поражение, которое могло бы объяснить внезапную смерть госпожи Гурт, при вскрытии выявлено с достаточной определенностью не было. Повреждения, обнаруженные на теле госпожи Гурт, также не могут объяснить внезапную смерть в силу своей недостаточной тяжести. В качестве причины смерти на основе результатов вскрытия определенно следует исключить насильственное удушение.

— А почему же тогда твоего подопечного отправили в тюрьму как раз за это?

— Потому что суду было представлено заключение судебно-медицинской экспертизы, согласно которому речь шла об удушении и только об удушении.

— Вопреки отчету о вскрытии? Это же абсурд! Так просто не бывает!

— В роли эксперта выступал профессор Маул, а вскрытие произвел молодой врач в ранге обыкновенного ассистента. Это, во-первых. А во-вторых, в отчете о вскрытии упоминаются “следы борьбы” и, скажем так, следы сильного возбуждения.

Бернгард вопросительно посмотрел на нее.

— Суд, а перед этим — автор отчета о вскрытии, детально занимались вопросом о том, занимался ли Арбогаст с Марией Гурт анальным сексом.

— Ах, как интересно. И как, занимался?

— Катя пожала плечами.

— Следы спермы?

— Отсутствуют.

— Что ж, смерть в результате остановки кровообращения представляется мне вполне разумной гипотезой. А в чем, собственно, может заключаться помощь с моей стороны?

— Ты знаешь книгу Си Юэнь Лу?

Бернгард посмотрел на Катю с недоумением.

— Версия профессора Маула об удушении держится исключительно на допущении, будто трупные пятна на шее являются следами удушения, потому что такие пятна могут возникнуть только при жизни, то есть в условиях функционирования кровообращения. Вопрос, на который следует ответить тебе, заключается вот в чем: могут ли подобные пятна возникнуть пост мортем? И если да, то как мне доказать это?

— Тело переносили и перевозили, не так ли?

— Да. И в отчете о вскрытии можно обнаружить такую многозначительную фразу: “Не удалось выяснить происхождение множественных мелких кровоизлияний и повреждений на различных участках тела”.

— Если бы удалось выяснить, как именно перемещали и перекладывали труп, можно было бы в ходе следственного эксперимента доказать, что это произошло пост мортем. Или, конечно, выяснить прямо противоположное. Эксперимент есть эксперимент.

— Как раз к этому я тебя, Бернгард, и подвожу. А как тебе кажется, результаты подобных экспериментов могли бы быть учтены судом?

— Я бы сказал, безусловно. — И на Западе тоже?

Ухмыльнувшись, Бернгард кивнул.

— Позже я сообщу тебе, что мне для этого потребуется.

Катя кивнула и попрощалась.

Днем в субботу институт, как правило, бывал пуст, за исключением дежурных, принимающих “свежих” мертвецов. Когда Катя, вернувшись из больницы, заперла за собой старую дверь, здесь царила, если отвлечься от тихого гудения морозильных агрегатов, полная тишина. Да и она сама ни за что не пришла бы сюда, не сообщи ей уже упомянутые дежурные о том, что в полдень должны привезти какую-то покойницу. И вот, взяв из кучи мусора на заднем дворе под скривившейся березкой пару камней, она отправилась к старому грузовому лифту, чтобы подняться в “камеру”. Где-то по-прежнему сочилась по капле вода из системы охлаждения, но когда принимались подвывать горящие голубым светом неоновые лампы, звук капель вроде бы становился слабее. Катя Лаванс помыла камни в раковине и оставила их лежать на ее краю. Надела перчатки и маску, поискала на дверцах камер сегодняшнее число и рывком выкатила нужные носилки. Еще раз проведя поиски, выкатила и вторые носилки. Сначала она расстегнула “трупный комбинезон” на покойнице, доставленной только что.