— Означает ли это, что ее задушили?

— Вполне может быть. Но, возможно, и нет, — пробормотал Берлах, переходя к осмотру живота.

— На слизистой поверхности желудка повреждений не обнаружено. В желудке значительное количество частично переваренной пищи, включая кусочки мяса, ломтики картофеля и сильно измельченных светлого цвета овощей.

— Праздничная трапеза, — прокомментировал полицейский врач.

— Вот именно. Селезенка представляет собой гладкую капсулу, при надрезе ткань окрашивается в синевато-красный цвет.

Селезенку, как и прочие внутренние органы, патологоанатом осторожно извлек обеими руками из вскрытого тела и переложил в стальной контейнер, после чего продолжил диктовку.

— Обе почки стандартного размера, дефектов при надрезе не выявляется. Печень тоже стандартного размера. Капсула совершенно гладкая. В желчном пузыре — небольшое количество зеленоватой нитевидной желчи. Слизистая оболочка не нарушена. Жировая оболочка левой почки не нарушена, волокнистая оболочка легко снимается, внутренняя ткань хорошо отделяется от внешней, с правой почкой картина аналогичная. Мочевой пузырь пуст. Прямая кишка существенно расширена, в нижних участках окровавлена, в верхних — наполнена кашеобразными зеленоватыми фекалиями.

По помещению тут же распространился соответствующий запах, легко перешибив сладковатый цветочный аромат, но патологоанатома это не остановило. Он переставил контейнеры на полку, на которой здесь хранили садовый инструмент, и продолжил вскрытие.

— Во влагалище желтоватая слизь. Половые губы раскрыты. Обе фаллопиевы трубы мягкие и нежные. Матка размером с детский кулачок и в размягченном состоянии. Во внутренней стенке матки воронка и детское место величиной примерно с монету в пять марок.

— О господи! Она что, была беременна?

Доктор Даллмер, прекратив печатать, бросился к секционному столу.

— Уже нет, — ответил патологоанатом. — Поглядите сами: эмбрион отсутствует.

— Значит, аборт?

Доктор Берлах поднял голову, кивнул. Повел плечами и руками, сбрасывая напряжение, вновь вымыл руки, в слабом послеполуденном свете сделал снимки внутренних органов, предварительно разложив их на подоконнике. Затем попросил доктора Даллмера проассистировать ему при вскрытии черепа.

— После удаления кожного покрова, — продолжил он диктовку некоторое время спустя, когда полицейский врач уже вернулся за письменный стол, — выявлены кровоизлияния различного рода. После снятия крышки черепа твердая мозговая оболочка резко выдается. Прилив крови в мозг нормальный, оба средние уха сухие. Мозг нормальной формы и величины. Белое и серое вещество четко отделены друг от друга. Болезненных изменений не фиксируют ни поверхностный осмотр, ни вскрытие.

Патологоанатом намеренно выронил очередной скальпель.

— Ну вот и все!

— А вывод?

— Не заставит себя ждать! Только сначала давайте приберемся. Взяв с внутренних органов пробы для последующего лабораторного анализа, доктор Берлах вернул их в живот, опустил мозг в чашу черепа и тщательно зашил покойную. Только после этого начал он диктовать вывод, одновременно протирая инструмент спиртом.

— Предварительный вывод. Покойная была беременна, срок один месяц; максимум полтора. Раскрытая матка и отсутствие эмбриона свидетельствует о попытке аборта. Кроме того, на теле имеются многочисленные следы насилия, причиненного в состоянии сильнейшего сексуального возбуждения, возможно в ходе извращенного полового акта. В пользу такого предположения свидетельствует и раскрытый анус со свежими повреждениями слизистой оболочки. Можно сделать вывод об анальном акте. Смерть наступила в результате остановки сердца, обусловленной совершенным над жертвой насилием, равно как и общим истощением организма после не доведенного до конца аборта. Окончательные выводы будут сделаны после лабораторного анализа тонких тканей.

Когда они вышли на свежий воздух, садовник, возившийся все это время у какой-то старой могилы, отвлекся от этого занятия, чтобы запереть за ними покойницкую. В сгущающихся сумерках Даллмер и Берлах прошли вдвоем через все кладбище к парковке у монастыря. Запах бесчисленных лилий остался позади далеко не сразу. Как это обычно и бывает после вскрытия, мужчины шли молча и избегали глядеть друг другу в глаза. Наконец они распрощались, обменявшись рукопожатием, — распрощались на том же месте, где встретились. Каждое мертвое тело — это зашифрованная записка, какими перебрасываются узники, сидящие в разных камерах. Контрабандой переправленное через границу между жизнью и смертью, мертвое тело рассказывает историю человека, который еще совсем недавно находился среди живых.

Ганс Арбогаст вышел на свежий утренний воздух. Этим холодным утром в январе 1955 года к семи часам еще не рассвело, и тюремный двор со стоящим в нем автобусом освещали только прожектора. Накануне суд над Арбогастом был завершен и теперь ему предстоял этап из следственного изолятора Грангат в каторжную тюрьму в Брухзале. Начинался вторник, именно по вторникам заключенных из следственных изоляторов, исправительных заведений и тюрем перевозили по этапу из конца в конец федеральной земли. Арбогаст, со своими метром восьмьюдесятью, потерявший за полтора года в предварительном заключении несколько килограмм, выглядел в пальто с зимним шарфом еще более костистым, чем раньше. Сейчас ему было тридцать четыре года. Он посмотрел в еще ночное небо, понаблюдал за облачком пара из собственного рта. Наручники на него надели, а вот арестантскую одежду пока не выдали. Но ждать этого оставалось уже недолго. Ему было страшно покидать Грангат. Пожизненно, твердил он себе вновь и вновь, не осознавая подлинное значение этого слова. С тех пор, как его схватили, время неслось с такой скоростью, словно стремилось от него ускользнуть. Он поднялся в автобус и подсел на дощатую скамью к двум другим узникам. Уставился в окно, хотя там все еще стояла непроглядная темень. Когда автобус выехал на шоссе, Арбогаст закрыл глаза.

Вновь открыть их его заставил шелест газетных страниц. Газету разворачивал надзиратель, усевшийся на скамью напротив. Арбогаст жадно всмотрелся в титульную страницу. Фотография с новогоднего приема трех комиссаров союзнических войск бундес-президентом. Под ней другая — Аденауэр, снятый по случаю собственного восьмидесятилетия. Набранный крупными литерами заголовок на последней странице гласил “Дело Шеппарда”. Под рекламным снимком автомобиля стояла подпись: “Ллойд-55 в цельнометаллическом корпусе”. Пока надзиратель листал газету, Арбогаст успел прочитать на второй странице, что рак, эта “чума XX века”, возникает, на взгляд немецкого лауреата Нобелевской премии Отто Варбурга, «вследствие хронического нарушения клеточного дыхания». И вновь надзиратель перевернул страницу, он поднес ее близко к глазам. Фотография женщины в вечернем платье. Арбогасту удалось прочесть подпись под снимком. “Глория Вандербильд, тридцати лет, уже десять лет состоявшая во втором браке с дирижером симфонического оркестра Леопольдом Стоковски семидесяти двух лет, для которого этот брак является третьим, разведясь с ним, посетила в тот же вечер премьеру бродвейского мюзикла в более чем рискованном наряде”. За окнами автобуса стало светло. Арбогаст понял, что больше не испытывает страха. И читать ему расхотелось. В полдесятого автобус прибыл в тюрьму Брухзал.

В начале одиннадцатого двое вахмистров доставили арестанта, все еще в наручниках, в расположенную в подвальном помещении душевую. В предбаннике ему вручили брикет скверно пахнущего мыла и полотенце. Велели раздеться. Один из вахмистров стоял прямо у двери, другой — в проходе. Когда Арбогаст очутился в одной из душевых кабинок в гигантском помещении, разделенном на открытые боксы, вахмистр пустил воду. А чуть погодя — отключил.

— Намылиться! — И волосы тоже, — добавил он.

Арбогаст, преодолевая отвращение, намылил скверно пахнущим мылом голову.

— Смыть!

Когда Арбогаст вымылся и вытерся, ему вернули одежду, а затем препроводили в камеру. Личные вещи, доставленные в картонной коробке из изолятора предварительного заключения, были здесь переданы гауптвахмистру, усевшемуся прямо в подвале за большим письменным столом, возле которого на металлическом стеллаже были разложены одежда и вещи заключенных. Помощники надзирателя из числа самих заключенных забрали у Арбогаста одежду и уложили ее вместе с его личными вещами из коробки в бумажный мешок. Гауптвахмистр продиктовал список изъятого, повторил его вслух еще раз и велел Арбогасту расписаться.