Машина уже в центре. На улице Горького я невольно улыбаюсь. В самом деле, на улице Горького, где все так продуманно и чинно, падают обыкновенные листья, желтые, оранжевые, серо-зеленые, и дворники простыми метлами сметают листья в кучи, как это делается в самом захудалом скверике.

— Улыбаетесь?! — замечает водитель.

— Виноват!

Водитель снисходительно смеется. В машине тепло и уютно, домовито — этим всегда отличаются персональные машины.

Коля, как все зовут водителя, хотя ему уже под сорок, косится на меня. Образцовый водитель большого начальника никогда первым не начинает разговор. Так уж полагается, что вызываемый к начальнику главка должен бодро-просительно сказать:

«Ну, Коля, чего это твое начальство меня требует?»

Обычно разговор развертывается дальше так:

«Не знаю», — отвечает водитель так многозначительно, что вызываемый начинает тревожиться.

«Что, настроение плохое?»

«Есть немного», — Коля загадочно улыбается.

«Там еще кого вызывают?»

«Вроде…»

«Большое совещание?» У вызываемого есть еще надежда: на большом совещании гроза распределится на нескольких участников.

«Нет, вас и Померанцева».

«Всего-то!» — вызываемый тускнеет.

…Сейчас водителю, видно, очень хочется затеять со мной такую же беседу, но на этот раз я молчу. «Э нет, дружище, — мысленно отвечаю я, — сегодня это дело не выйдет. После вручения переходящего знамени уж деньков-то пять-шесть я застрахован от гнева начальства».

Наконец, когда мы уже делаем лихой поворот у Моссовета, Коля говорит:

— У Сергея Платоновича Николай Иванович…

— Николай Иванович?! — удивляюсь я. — Еще кого-нибудь вызывают?

Водитель притормозил машину. Он удовлетворен — разговор принимает обычное направление.

— Вроде…

— Большое совещание? — с надеждой спрашиваю я.

Коля усмехается — они все одинаковые, вызываемые!

И этот такой же, держался-держался, а в конце перепугался.

— Нет, вас и Померанцева.

— Всего-то! — машинально восклицаю я. — Спасибо, что подвезли.

— Пожалуйста, — насмешливо отвечает водитель. Его ответ переводится примерно так: «Благодарить, уважаемый, рановато. Вот когда выйдешь целым…»

Я привычно ошибаюсь: тяну входную дверь из стекла на себя. (Тут раньше была чудесная дубовая дверь, спокойная-спокойная!) Дверь нервничает, не поддается. Тогда я толкаю ее вперед и проскальзываю, пока она мстительно несется вслед. Быстро поднимаюсь по мраморной лестнице.

— Вас уже ждут, — сухо говорит секретарь.

— Так я… — неловко начинаю оправдываться. — Можно?

— Пожалуйста. — У секретаря той в точности как у водителя.

…Через сорок минут я вышел из главка… Я должен был оставить все: любимую работу, коллектив, свои планы. Так требовало дело.

Сколько раз я ходил по улице Горького: вверх к главку — настороженный, в ожидании неприятностей и все же с надеждой, что неприятностей не будет; вниз — озабоченный, как решить, казалось, неразрешимые задачи. Вот и сейчас…

— Понимаю, понимаю, — сказал Николай Иванович, — вы имеете право задать ряд вопросов, в том числе главный: почему именно вам предлагают такую «щепетильную» должность. Отвечу прямо, хотя и не совсем ясно: так нужно. Добавлю только, что вопрос обсуждался, все взвешено.

Заместитель председателя Моссовета вел разговор так, что не оставлял мне никаких лазеек. Даже испытанное «хорошо, я подумаю, посоветуюсь» вызвало у него одобрительную усмешку:

— Так, очень хорошо! Мы, выходит, не ошиблись. У вас большие дипломатические задатки.

— Ну ладно, — попробовал я наступать с другого конца, — предположим, я соглашусь, — кто мне будет помогать? Ведь опыта такой работы нет. К вам приходить, что ли?

Николай Иванович покачал головой:

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не смогу вам помочь, я тоже не знаю.

— Кто же знает? — дожимал я.

— Пока никто.

— Мы зря теряем время, — вдруг вмешался начальник главка Сергей Платонович. — Я формулирую. — Он холодно посмотрел на меня. — Вы идете на совершенно незнакомую работу — раз, работа незнакома не только вам, но всем московским строителям…

— Не только московским, — мягко поправил Николай Иванович.

— Хорошо. Но и всем советским строителям…

— Не только советским.

Начальник главка досадливо поморщился, но сдержал себя.

— Согласен и на это. Работа незнакома не только вам, но и всем строителям… — Он подождал, не последует ли и теперь поправки, но Николай Иванович молчал. — Два! — резко произнес Сергей Платонович. — Вы будете начальником строительства, но без административных прав. Дай вам их, вы отвлечетесь от основного задания.

— Но как же тогда… — начал было я.

— Повторяю, никаких прав — это три! Влиять на всех только авторитетом специалиста. И наконец, последнее, — начальник главка встал, — никаких ошибок тут быть не может. За ошибку не накажем, а просто с треском снимем с работы. Это вам понятно?.. А теперь отвечайте: идете вы на эту работу? Прямо: да или нет? — резко спросил он.

— Да! — так же резко ответил я.

— Ну вот и молодец! — Он, очевидно, не рассчитывал услышать такой ответ, поэтому впервые позволил себе улыбнуться, скупо и как бы чуть смущенно, словно извиняясь перед самим собой, что на минуту сбросил с себя строгость. Строгость, которая, как он, очевидно, считал, нужна в его работе всегда.

— Идите сюда, — уже мягче сказал начальник главка. Он показал на планшет, который почему-то стоял на стуле. — Это эскиз вашего здания.

Он так и сказал — «вашего» и по привычке помрачнел. Я уже приготовился к обычному замечанию: «Медленно строите» — и начал лихорадочно соображать, на кого из субподрядчиков свалить вину, но тут же опомнился. Взгляд Сергея Платоновича тоже прояснился.

— Хотел спрашивать с вас. — Начальник главка усмехнулся, а Николай Иванович рассмеялся. Он тоже подошел к эскизу. — Вот оно, здание. — Начальник главка пристально посмотрел на чертеж и добавил то, что я потом слышал каждый день и буду, наверное, слышать всю жизнь: — Вроде книга раскрытая. Правда?

— Похоже, — не очень уверенно согласился я.

— Здание, конечно, сложноватое, но не в этом главная сложность. Главное — заказчик, Совет Экономической Взаимопомощи. — Он вдруг усмехнулся: — А вы знаете, какие страны входят в СЭВ?

— С чего мне начинать? — вместо ответа спросил я.

Николай Иванович поднялся, посмотрел на эскиз, вздохнул (на эскизе небо было голубое-голубое, и солнце жарило вовсю):

— Решите для себя основной вопрос: будете ли вы привлекать на строительство рабочих других стран СЭВ? Подумайте хорошо, от этого многое зависит.

На проспекте Маркса подул холодный ветер. Погода начала пунктуально выполнять прогноз — приказ своего начальства. Через неплотно пригнанные облака выглянуло хилое, словно сморщенное, солнце. «Я еще существую, друзья… Я еще приду», — обещало оно. Но ему уже не было веры. Люди поднимали воротники, спешили скорее добраться до доброго, испытанного друга — метро, где нет холодного ветра, дождя-снега, а столбик термометра застыл на цифре 16.

Я все шел. Было такое чувство, будто что-то я не сделал, а должен был обязательно сделать… Ах да! Нужно посмотреть место строительства.

…Много раз приезжал я так на будущую стройку, и всегда возникало у меня странное, не совсем понятное чувство. Вот тут еще живут люди. Любят, болеют, дружат, ссорятся, намечают, может быть, поправить и покрасить, как у соседей, старенький забор… В окнах занавески, а перед домом скамейка, видавшая виды. Вечером тут сидят парочки, а в выходной день — пожилые женщины, положив на колени натруженные руки…

Все это я должен разрушить. Конечно, они будут рады, что придут строители, — жильцов переселят, дадут хорошие квартиры. А все же жалко — тут прошла жизнь.

Улица называется Тополиная, и хотя кругом старые, одноэтажные домишки, тут по всем городским законам висит белая аккуратная табличка — название улицы, и большие номера.