— Вот видишь, — удовлетворенно говорил Беленький. — Рыба, настоящая рыба!

У входа в двухэтажный особняк, где расположилось управление Беленького, висели две солидные черные вывески, на которых золотыми буквами была выписана вся родословная стройуправления.

Секретарь, молодая девушка с сияющими глазами, попросила меня присесть в кресло, пока она доложит.

— Я мигом сбегаю, — успокоила она меня.

— А что, его разве нет? — спросил я, но она уже исчезла за величественной дубовой дверью кабинета.

Через несколько минут она появилась, еле переводя дыхание.

— По… пожалуйста, заходите… Фу, уморилась!

Я никогда еще не видел такой длинной комнаты. Где-то в ее конце, за письменным столом, маячила очень маленькая фигурка Беленького. Действительно, чтобы за две-три минуты побывать у его стола и вернуться в приемную, секретарю нужно было «сбегать».

Я пошел к месту расположения Беленького. Он, улыбаясь, заговорил, сильно жестикулируя, но я ничего не слышал, точь-в-точь как перед экраном телевизора, когда выключен звук.

Наконец я добрался до его стола. Всю вступительную часть я не слышал, Беленький заканчивал:

— …смотри, что эти подонки придумали!

Я сел на стул.

— Подождите, Дмитрий Федорович, я отдышусь. А что, в план развития транспорта Москвы вы не включили новое маршрутное такси: «Дверь кабинета — письменный стол»? — спросил я.

Он громко рассмеялся.

— А ты, Виктор, не лишен юмора, — покровительственно заметил он. — Понимаешь, этот подонок заказчик не платит за временные сооружения гостиницы…

Я терпеливо ждал, пока Беленький изольет душу. Но когда он принялся за «свеженький» анекдот, я перебил его:

— Поехали, Дмитрий Федорович, в «Аврору».

Беленький тоже, очевидно, понял мое настроение, с легкостью бросил начатый анекдот, но ехать отказался.

— Куда, куда? Да моей ноги там не будет!.. Чтоб я этому подонку еще сдавал «Кету»?!

— Ну, как хотите, поеду сам. Но не обижайтесь, если на месте я дам указания прорабу.

— Пожалуйста… Слушай, Виктор, — он тоже встал, — ты на меня не обижаешься?

— За что? — Я направился к двери.

Беленький шел рядом.

— За то, что я выступил против твоих предложений на техсовете.

— Нет, не обижаюсь. Видите, заехал к вам.

— Я тебя знаю, ты виду не покажешь. Мягкий, мягкий, а своротить тебя в сторону трудно…

Беленький улыбнулся, показав частокол стальных зубов.

— Пойдем назад к столу, договорим… Или знаешь что, давай я тебя подвезу на «Кету».

— Не нужно меня подвозить, вот если вы тоже туда со мной, — пожалуйста.

— Ладно, поехали… Ух какой принципиальный!

Мы вышли в приемную.

— Ниночка, если будут звонить, — важно говорит Беленький, — я с главным на «Кете».

— Хорошо.

Мы садимся в машину. Беленький плавно трогает «Победу» с места.

— Вот что, Виктор, я тебе скажу, только секретно. Да? Хорошо? Знаешь, многие тогда на техсовете переменили о тебе мнение. Большое дело ты задумал… Моргунов за тебя, я тоже. Убедим Визера и на следующем собрании все вместе так дадим управляющему… Ты держись начальников СУ, мы вместе такое сделаем!

Я отрицательно покачал головой.

— Почему? — вдруг жарко зашептал Беленький. — Он знаешь как под тебя копает?

— Новое дело, которое мы все должны организовать, — дело чистое. А то, что вы предлагаете, — сговор, склока.

Мы подъезжали уже к стройке. У Беленького было растерянное лицо.

Я тронул его за плечо.

— Я понял, Дмитрий Федорович, вы меня проверяли, — сказал я. — Правда?

Он смотрел прямо перед собой.

— Думаю, что я прошел проверку. И надеюсь, вы больше не будете ее повторять?

— Какая проверка, о чем ты говоришь, Виктор? — не понял он.

— Это была проверка, — настойчиво повторил я.

Некоторое время мы ехали молча.

— Да, это была проверка, — наконец сказал он.

— Первая и последняя?

— Да, последняя. Я уважаю вас, Виктор Константинович.

— Тем более.

В прорабскую Беленький входил, уже вполне успокоившись после нашего разговора. Он по-хозяйски толкнул большую рыжую собаку, которая лежала у входа и даже не поднялась при нашем появлении. Прораб гостиницы Ковалев, несколько располневший, добродушный человек, тут же согласился, что пес ведет себя невежливо и что это будет в дальнейшем учтено.

И вообще Ковалев был заранее согласен со всеми возможными нашими замечаниями. Он придвинул к себе листок бумаги, на котором записал: «а)Собака».

После этого он записал еще несколько указаний Беленького и вопросительно посмотрел на меня.

У него были открытые ласковые голубые глаза, в которых светилась такая же открытая душа, готовая вобрать в себя всех начальников и умиротворить их.

В этом же духе он действовал при обходе стройки. Собака, получив соответствующее внушение, чинно следовала за нами.

Это была трудная задача — через две недели сдать гостиницу в эксплуатацию. Стройка как будто иллюстрировала все наши недостатки. Мы вернулись в прорабскую. Ковалев перевернул листок бумаги, снова вопросительно посмотрел на меня, но когда я увидел его стол, заваленный различным хламом, — я понял участь этих записей.

Беленький занял кресло прораба; я и Ковалев сели напротив; собака снова легла у дверей.

— Ну? — спросил Беленький. — Плохо?

— Очень плохо, — любовно согласился Ковалев.

— Что будем делать? — грозно спросил Беленький.

— Сдавать гостиницу, — бодро ответил Ковалев.

— Что вам нужно? — Беленький взял карандаш и задумчиво постучал им по своим стальным зубам. — Что вам нужно?

— Рабочих.

— У вас уже больше двухсот рабочих, — вмешался я, — и никто не имеет аккордных нарядов, не знает, за что работает.

— Это вы правильно заметили, — обрадовался Ковалев. — Я сейчас запишу.

— Что ты все пишешь, а толку никакого! — закричал Беленький.

— Вот что, Дмитрий Федорович, — я поднялся, — завтра привезу сюда субподрядное начальство, а вы обеспечьте ежедневную разнарядку после работы. Я сегодня это проверю.

— Вам звонила два раза какая-то женщина.

Я посмотрел на секретаршу, ожидая очередного сюрприза, но, кроме голубого пиджачка, сильно расклешенного по бокам, ничего нового не было в ее туалете.

— Хорошо. Вы не знаете, Васильев у себя?

— Да.

Я позвонил ему.

— У меня к вам дело, Валентин Михайлович, где мы можем поговорить?

— Я сейчас зайду к вам, — ответил Васильев.

— …Скажите откровенно, вам, наверное, приятно быть в роли «рыцаря печального образа»? — минут через десять спрашивал он меня.

Мы сидели за длинным столом друг против друга. Только что я рассказал ему всю историю с диспетчеризацией и просил помощи.

Я засмеялся:

— Я уже и сам об этом думал… Ну и, по правде говоря, не хотелось лишний раз просить.

— Все сам, да? — Васильев усмехнулся.

…Васильев взялся за дело энергично. В шесть часов вечера он созвал партийное бюро. Оно собралось, как это обыкновенно принято в учреждениях, в кабинете управляющего.

— Тут главный инженер просит ему помочь.

Я объяснил присутствующим положение. Главный механик и Васильев поддержали меня, Костромин и Обедина высказались против.

— Вы хотите слова? — спросил Васильев управляющего.

Тот молчал.

— Ну что ж, — резко сказал Васильев. — Я вижу, что большинство против, придется обратиться за помощью…

— А как вы определили, что большинство против? — лениво спросил управляющий, поигрывая ручкой.

— Ну как же? Костромин, Обедина, вы…

— Вы ведь не слышали моего мнения.

— Нет, не слышал, но главный инженер уже к вам обращался.

Управляющий повернул ко мне голову:

— Я разве вам отказал?

— Вы ничего мне не ответили.

— Да, я не ответил, — все так же лениво сказал управляющий. — А сейчас я думаю так: в тресте есть пять вакантных должностей. Их можно использовать для диспетчерской.