Я уже собрался уходить, но меня снова позвали к Левшину.

— Я не закончил с вами разговор, — мрачно сказал Левшин. — Запомните: больше с такими вопросами ко мне не приходите. У меня пятьдесят трестов. Второе: через две недели доложите, какие мероприятия вы намечаете для улучшения работы треста.

— Хорошо.

— И еще запомните: в плаванье никогда не пускаются на дырявом корабле, в пути латать некогда.

— Не понимаю.

— Поймете. Все! — Он стукнул ручкой по стеклу.

В самом радушном настроении я поехал на площадку к Шурову.

Он стоял у подвала, следил, как двое рабочих заполняли раствором швы между плитами перекрытия.

Увидев меня, Шуров деланно испугался, даже отступил назад, потом как бы пришел в себя и заботливо спросил:

— Что-нибудь случилось?

Я улыбнулся:

— Да.

— Может быть, вы придумали, как монтировать дом без крана?

— Нет. Я приехал проверить, свободна ли трасса коммуникаций. — Я коротко сообщил ему решение главка и приказал завтра к десяти убрать железобетонные детали.

Шурова, очевидно, беспокоил ход разговора, он сделал последнюю попытку повернуть беседу в привычное русло:

— А может быть, вы дадите это указание через Беленького? Что вам якшаться с простыми прорабами?

— В следующий раз, Шуров.

Он проводил меня до ворот, почтительно поддерживая за локоть, когда нужно было переступить через бугорок.

У ворот он остановился.

— У меня к вам просьба, Шуров.

— Слушаю…

— Пожалуйста, распланируйте лучше площадку, а то кочки мешают мне ходить.

Шуров молчал.

— До свидания, Шуров, — ласково сказал я. В этот момент мне показалось, что я взял реванш.

В тресте меня ждали посетители и целая гора почты, накопившаяся за несколько дней.

Но прежде всего я позвонил Моргунову.

— Я слушаю, — сразу ответил он.

— Это Виктор Константинович говорит…

В трубке послышались короткие гудки.

Я снова набрал номер.

— Нас прервали, — сказал я Моргунову.

— Нет, это я прервал разговор, — резко ответил Моргунов. — Я не желаю с вами разговаривать!

Впервые в жизни мне так сказали, в голову оглушающе ударила кровь, казалось, я освободился от всех запретов — сейчас все дозволено. Сказать этому человеку, кто он…

— Поняли? И не звоните мне, — повторил Моргунов.

«Продержись только несколько секунд, — молил я себя, — и ты сможешь с ним говорить. Ну подожди, только не срывайся, подожди!..»

— Я… был у Левшина. Он… дал указание за три… дня выполнить… коммуникации… — Мне не хватало воздуха. Моргунов молчал. — Вам необходимо завтра в восемь быть… на своей площадке… и проверить трассу. — Я прервал разговор, потом, овладев собой, медленно продолжал: — Должен сказать, что и для меня не очень большое удовольствие продолжать этот разговор, но дело есть дело. Вы когда-то много мне говорили о дисциплине, о том, что каждый должен заниматься своими обязанностями…

— Я дам указание прорабу, — перебил меня Моргунов.

— Я прошу вас проверить лично.

— А если я не поеду, вы что, выговор мне объявите? — спросил он насмешливо.

— Нет.

— Что же вы будете делать?

— Завтра утром сам поеду на вашу стройку.

Моргунов ничего не ответил.

— Вот что, — сказал я, — связывайтесь с прорабом, чтобы его не упустить, а через полчаса позвоните мне и подтвердите, что приняли мое указание к исполнению. — Я положил трубку.

Вошла секретарша. Как это требовалось по последней моде, на ее груди висела большая медная бляха. Она принесла еще кипу бумаг и вопросительно посмотрела на меня.

— Завтра… Неолина.

— Неонелина, — поправила она меня.

Несколько, раз звонил телефон. Я с надеждой подымал трубку, но это был не Моргунов.

Истекал третий день моей работы в тресте. Я подошел к окну. На широком карнизе сидел голубь, он с надеждой посмотрел на меня, но я развел руками, — ничего нет съестного. Внизу, по Москве-реке, задыхаясь, толкал неправдоподобно широкую баржу с песком маленький буксир. Река в этот момент казалась просто небольшим искусственным каналом, прорытым, чтобы транспортировать такие баржи.

Что ты сделал за три дня? — спросил я себя. Неудачная оперативка в тресте, вот сейчас — тяжелый разговор с Моргуновым…

Моргунов не позвонит. Что же сейчас? Еще раз позвонить ему?.. Ни в коем случае!.. Но ведь завтра, когда приедет Самородок на приемку трассы, она может оказаться несвободной, тогда все сорвется. И все-таки звонить больше нельзя.

Ну, а три дня — срок не такой уж большой, утешал я себя… Наверное, самый главный результат этих дней — твердое решение не отступать…

Баржа прошла, и снова Москва-река стала похожа на реку. Голубь переступил лапками, еще раз посмотрел на меня и, видно решив, что тут ничего путного не дождешься, тяжело взлетел.

Моргунов не звонил.

Этой весной я получил в свое личное пользование весьма удобный транспорт. Станция метро подошла почти к самому моему дому. Когда я выхожу, меня уже ожидают шесть вагонов, готовые за короткое время подвезти на любую стройку. Я великодушно разрешаю садиться в свои вагоны еще многим людям, и они, очевидно в благодарность, никогда меня не толкают, а если иногда и выпьют, то идут к трамваю. (Почему-то трамвай особенно привлекает подвыпивших людей. Может быть, в трамвае можно пофилософствовать?)

В метро все молчат. Я готов утверждать, что метро — самое тихое место в Москве. Вот сейчас по переходу рядом со мной мчатся еще много людей, и все молчат, только плитка пола от стука каблуков звенит и охает. Когда-нибудь очередная мода заставит женскую часть населения Москвы сменить каблуки на гладкую резиновую подошву. О, тогда, наверное, врачи будут назначать нервным больным пребывание в метро.

Я выбираю себе по вкусу один из шести моих вагонов, и люди, деликатно поддерживая меня под локотки, как это делал вчера Шуров, вносят меня в средину.

Думаю о вчерашнем разговоре с Моргуновым. И чего это я вчера себя пилил? Ничего страшного, ну, не позвонил: мало ли что могло случиться!

На стройку к прорабу Кочергину я попал только в девять часов, до приезда Самородка остался один час.

Кочергин встретил меня радостно:

— Поздравляю вас, Виктор Константинович, с выдвижением! Несет вас, словно на дрожжах.

Я подозрительно посмотрел на него, но у Кочергина было такое простецкое выражение лица, что придраться трудно.

— Как трасса? Вам звонил вчера Моргунов?

— Э, Виктор Константинович, беспокойный вы человек! Конечно, трасса свободна.

— Проверим. Давайте чертеж, теодолит!

Он что-то пробурчал себе под нос.

До приезда Самородка осталось полчаса, когда мы установили, что на трассе водопровода стоит пирамида с четырьмя панелями, на линии водостока и канализации — два штабеля плит.

— На площадке есть кран? Быстро…

Кочергин растерянно развел руками.

— А, черт! — Я прошел в прорабскую. Главного механика на месте не оказалось. Остальные отделы о механизмах ничего не знали. В тресте механизации ответили, что все краны на линии.

Я посмотрел на часы — было десять.

У ворот остановилась рыжая «Волга», известная всем строителям. Из нее, низко согнувшись, вышли Ивлев и Самородок. Они направились к Кочергину, который стоял у штабеля плит.

Я тоже поплелся туда. Увидев меня, Ивлев еще издали закричал:

— Молодец, Виктор! Были на площадке у Беленького, все в порядке, трасса свободна.

Когда я подошел, он хлопнул меня по плечу:

— Молодец! — Потом повернулся к Самородку: — Ну, вот видишь, Александр Семенович, таким людям не жалко и добро сделать. И тут тоже, Кочергин говорит…

Я посмотрел на Кочергина. Он подтвердил:

— Конечно… Трасса свободна.

Самородок подозрительно скосил на меня круглые черные глаза, но промолчал.

— Да, да, вот смотрите. — Кочергин стоял шагах в десяти от трассы. — Свободна!

Самородок снова посмотрел на меня.