— Ну? — произносит он.

— Все, — виновато говорю я.

— Не слишком подробно. — Он опускает веки. — Так что же вы все-таки собираетесь делать, чтобы войти в график?

Работа в комитете все же кое-чему научила меня. Раньше я ответил бы сразу, теперь сказал:

— Я подумаю и сообщу вам.

— Это единственно разумные слова, которые я услышал от вас за четверть часа, — сказал Левшин и недовольно спросил: — Не совершили ли мы ошибку, поручив вам такое сложное дело?

Я ответил, что ошибки не совершили.

Но Левшин не принял шутки.

— Я позвоню вашему управляющему, пусть поговорит с вами.

— …Ничего, ничего, Виктор, работай! — через два часа говорил мне приехавший на стройку Николай Николаевич. Он выглядел совсем плохо. — Ничего, держись. — Он ободряюще положил мне руку на плечо. — Рядом с новым всегда возникают трудности. Не суетись, не бегай, думай, и трудности отступят. — Он уже улыбался.

Я принял трудное решение — на время прекратить монтаж. На стройке оно было встречено гробовым молчанием.

Даже Гнат не шумел, только при встрече странно тихо сказал:

— Смотри, инженер, влипнешь.

Но зато сверху гремели раскаты грома. Из главка требовали объяснения.

Позвонил Николай Николаевич.

— Это так нужно? — коротко спросил он.

— Да, Николай Николаевич, следует сначала подготовиться.

— Хорошо.

На стройку прибыли представители завода башенных кранов. Выяснилось, что наши крановщики полностью не освоили механизмы. Инженеры завода, их было трое, приступили к обучению наших механизаторов.

Мы заказали новую оснастку.

Даже в троллейбусе, по пути на работу, я снова продумывал технологическую цепочку. Вроде все предусмотрено, вот освоим краны, придет новая оснастка. Остаются только мелочи… Мелочи… А вдруг дело в них?

На работе я позвонил прорабу Анатолию.

— Через час начните монтаж на одном корпусе, — приказал я.

— Почему? Ведь еще не все готово.

— Скажите нормировщице, чтобы она приготовилась к хронометражу.

Анатолий что-то проворчал. Я повесил трубку.

Целый день я провел на монтаже. Сюда секретарь Лида, недовольно хмуря широкие брови, и приносила на подпись бумажки.

— Может, мне перенести сюда стол и машинку? — ядовито спросила она.

В шесть часов вечера, когда у меня, как обычно, собрались прорабы и бригадиры, я предложил в монтажном звене сократить монтажника и добавить одного сварщика.

— Ерунда все это! — вспыхнул прораб Анатолий. — Пусть краны работают бесперебойно, и все пойдет.

— Обойдемся, инженер, — закричал Гнат, — что же чужих приглашать?

Впервые я резко оборвал Гната. Я положил на стол карту хронометража.

— Смотрите — двадцать два процента кранового времени теряется из-за задержки в сварке…

Монтаж был возобновлен через пять дней.

Мне позвонили из диспетчерской.

— Виктор Константинович, — раздался тонкий голосок Любы, — вас срочно требуют на первый корпус.

— Что случилось? — встревоженно спросил я.

— Не знаю.

…На перекрытии третьего этажа на узкой скамейке сидели прорабы.

Кочергин поднялся, зашел в будку мастера, вынес стул и поставил его напротив скамейки.

— Садитесь, — коротко сказал он.

Я сел.

— Виктор Константинович, — осторожно начал Кочергин. — Мы тут собрались и приняли решение. Извините, конечно, что без вас. Но вы бы нам мешали. — Он усмехнулся. — Не дали бы нам свободно порассуждать…

— Не тяните резину, Кочергин! — резко сказал прораб Анатолий. — Говорите сразу.

— Сейчас, сейчас… Понимаешь, Анатолий, не люблю говорить начальству неприятные вещи… Виктор Константинович, — снова обратился он ко мне, — как видите, мы смонтировали только пол-этажа. И краны работали бесперебойно, и сварщиков по вашей рекомендации добавили, и оснастка новая, а не получается. Сколько же можно трепать себе и другим нервы? Мы решили прекратить этот экспери… эспери… черт его знает, даже не выговоришь.

— Эксперимент, — сказал Быков.

— Не понимаю, — медленно сказал я. — Почему вдруг? Анатолий Александрович, что это значит?

Анатолий сидел на краю скамейки, опустив голову.

— Это значит, — помедлив, ответил он, — что мои расчеты — это теория, а жизнь есть жизнь. Это значит, что я втравил вас всех в авантюру. — Он поднял голову. — И не смотрите на меня так осуждающе. И так тошно!

Быков встал, обошел скамейку и положил руку на плечо Анатолию.

— Не нервничай, Анатолий… Все в порядке, Виктор Константинович, — мягко сказал он. — Монтаж ведь ускорен, а быстрее все равно не получится.

— Но почему еще не поработать? — спросил я.

— А сколько можно волынку тянуть? — вдруг резко спросил Морозов. — Сколько? — он приподнялся. — Никому вся эта шумиха не нужна. Нужна ритмичная работа, а не рекорды. Я сыт по горло от всех этих затей. Завтра перехожу на нормальный график. — Его всегда невозмутимое лицо злобно искривилось.

Вот когда он наконец заговорил. Мне даже стало легче, но я понял, что должен принять его вызов. И, наверное, от результатов моего спора с Морозовым зависит судьба всей стройки.

Я посмотрел на Сокова, сидевшего напротив меня. Он несмело поднял на меня глаза.

— Объясните, Виктор Константинович, — тихо попросил он, — для чего нужно продолжать опыт?

Из лестничной клетки появился Гнат. Увидев меня, он сразу закричал:

— Инженер!..

— Помолчи, балаболка! — оборвал его прораб Анатолий.

Гнат ничуть не смутился, подошел к нам и тоже сел на скамейку.

— Ладно, и я тут посижу в рабочее время, — усмехаясь сказал он.

Наконец я собрался с мыслями.

— Это не рекорд, Морозов, — сказал я. — Дело не в рекорде. На заводах есть такое понятие — «проектная мощность». Ее, эту мощность, рассчитывают проектировщики, и потом все ИТР на заводе считают делом своей чести ее достичь. У нас на стройке нет такого понятия. Правда?

Прорабы молчали.

— Такого понятия нет, — весело сказал Гнат.

— Анатолий Александрович правильно рассчитал. Теоретически этаж можно смонтировать за сутки — это наша «проектная мощность». Мы должны ее достичь. Выжать все из кранов. Снова пересмотреть состав бригад, может быть, применить другие кондукторы…

Прорабы молчали.

— Что касается ритма, — продолжал я, — то ведь ритм, Морозов, бывает разный. Можно ритмично возводить дом год, можно полгода, а Анатолий предлагает за двадцать дней.

— А я говорю, что все это никому не нужная шумиха, — упорствовал Морозов, поблескивая черными узкими глазами. — Ну скажите, кому это нужно?

— Наверное, все же нужно… Нашему управлению, всем остальным стройкам, — тихо сказал Соков. — Людям нужно…

— Мне нужно, — весело и громко заявил Гнат.

— И мне! — раздался за моей спиной голос бригадира Сергея Королькова. — Еще никогда наша бригада так здорово не работала.

— Вот, вот… профсоюзное собрание устроим, — перебил его Морозов.

— Нет, профсоюзного не будет, — выйдя вперед, ответил Корольков. — Вы уж извините, товарищ Морозов, мне нужно начинать монтаж.

…Остались только Анатолий и я. Он по-прежнему сидел, опустив голову.

— Я этого не забуду, Виктор Константинович, — тихо сказал он.

Я не ответил. У меня вдруг возникла мысль, что впервые с тех пор, как Николай Николаевич назначил меня главным инженером, я не выполнил своего обещания, подвел его. Эксперимент с монтажом не получился.

Снова бежит ко мне Петька:

— Черная «Волга»… Черная «Волга».

Эх!.. Я медленно выхожу на площадку. У машины стоят Левшин, Николай Николаевич и Морозов. Я здороваюсь.

— Ну что, так и не вошли в график? — строго спрашивает Левшин.

— Нет.

— Вот тут Морозов на вас жалуется, что вы заставляете его продолжать эксперимент. Это что, ваше твердое решение? Приказ?

— Да.

Левшин усмехается и разводит руками:

— Тут я ничего не могу сделать, Морозов. Приказ есть приказ.