Приходили монтажники, уважительно здоровались:

— Здоров, Петр Иванович! Уже так быстро отпуск прошел? Здравствуйте, Нина Петровна!

Аксиома попробовала уловить, рады ли монтажники, что Самотаскин вышел на работу. Ведь все эти дни она требовала высокого качества работы. Были простои, переделки… Алешка — тот, наверное, рад. Очень ему досталось… Теперь снова все пойдет по-старому.

В восемь, как обычно, закрыли табельную доску. Стыковщица Вера опоздала на пять минут и умоляюще смотрела на Петра Ивановича.

— Почему опоздали?

Аксиоме стало противно: пять минут! Всего пять минут! А задержит Веру нравоучениями на все пятнадцать… Даже не спросил, как на площадке.

— Идите, Вера, на работу, — вдруг сказала Аксиома. — Пока я не сдала площадку, отвечаю за все. — Она вызывающе посмотрела на Петра Ивановича. Вот так, уважаемый! Как говорил вчера весь вечер Миша. Да-да, уважаемый… бракодел!

Петр Иванович ничего не сказал, а Вера, радостно улыбаясь, побежала к корпусу.

Они прошли в прорабскую.

— Вот, — Аксиома бросила на его стол табельную книгу, — табель… Вот книга заявок, вот книга механизмов… А это новая книга, которую мы ввели за время вашего отпуска. Посмотрите! Вы ее, наверное, сразу выбросите. Тут по каждой операции указывается, кто выполнял работу и отвечает за качество, кто принимал работу и, следовательно, тоже отвечает за качество… От-ве-ча-ет! Да смотрите, ей-богу! Будете хотя бы знать, что выбрасываете! Каждый стык тут помечен. Если он потечет — ясно, кто виновник!..

Она подошла к стенке, на которой висел большой желтый лист.

— Тут завоз раствора отмечен. Каждые два часа — ноль четыре десятых куба. Со старым раствором попрощались, только свежий! Игорь Николаевич помог… Но вам, наверное, это ни к чему. Такие дома, как вы строите, можно и на старом растворе… Конечно, ни к чему! Снимем! — Она сняла лист и швырнула его на стол. — Что еще? А, вон навес для столярки сделали… Разобрать! Правда? Кусачкин, — обратилась Аксиома к Алешке, — разберешь сегодня! Слышишь? Имей в виду, — кричала она, — наряды за месяц буду закрывать я. Не разберешь навес, смотри!..

Неизвестно, чего бы еще она наговорила, но в это время раздался телефонный звонок.

— Ну кто там? — Аксиома схватила трубку. — Ах, это вы! — ласково произнесла она. — Это вы, Игорь Николаевич?! Так приятно!.. что вы позвонили… Нет-нет, действительно приятно… Это я вчера «огрызалась», как вы говорите, случайно. Конечно. Может быть, мне приехать к вам в восемнадцать тридцать? Что-что? Нет, в райком я не поеду… На стройку пришли уважаемый Петр Иванович. Они хоть говорили, что не выйдут на нашу стройку, но, к счастью, изменили свое решение. Вот пусть и идут в райком… Я сейчас им трубку передам.

Аксиома передала Петру Ивановичу трубку:

— Вас, уважаемый…

Петр Иванович послушал, коротко ответил:

— Хорошо, буду.

— Минутку-минутку, уважаемый Петр Иванович! — Аксиома подхватила трубку, которую он хотел положить на аппарат, красные пятна пошли по ее лицу. — Это снова я, Игорь Николаевич. Так к вам заехать в восемнадцать тридцать? — ласково спросила она. — Будете в райкоме?.. Жалко… А что там такое?.. Вот видите!.. Жильцы жалуются? А кто? Ах летчик-испытатель, ну прорабу повезло. — Она повернулась к Петру Ивановичу и говорила, пристально глядя на него: — Тут легко будет прорабу отбиться — мол, конструктор виноват… А композитор, жильцы дома по Амурской, пятнадцать, по Зеленому проспекту не написали в райком? Нет? Ну, это, право, чудесно! Наш уважаемый прораб отобьется в райкоме… До свидания. Вы знаете, я тоже заеду в райком, вместе поедем оттуда… Хорошо? Вот и ладно… Ну-с, — она обернулась кругом, — кажется, все. У вас будут какие вопросы, уважаемый Петр Иванович? Нет? Вот и хорошо. Вы уж простите, уважаемый Петр Иванович, что мы тут с Алешкой Кусачкиным кое-что изменили в ваше отсутствие, в меру наших слабых сил… Но вам легко будет повернуть по-старому. Напоследок повторяю слова, которые вы изволили сказать в этой самой прорабской месяц назад: «Мне было очень приятно работать с вами…»

Аксиома с высоко поднятой головой вышла из прорабской. Да, она хорошо отчитала этого сухаря, кремня и еще, кажется, одно определение она забыла… Ах да — зубр! Значит, зубра. Она обязательно поедет в райком, посмотрит, как они там будут выкручиваться.

…Хотя она не спешила, думала приехать попозже, так получилось, что начало совещания задержалось, и Аксиома вошла в кабинет секретаря вместе со всеми.

Она села у конца длинного стола так, чтобы ей были видны и Важин и Петр Иванович. Нуте-с, уважаемый, интересно, как вы сейчас будете выкручиваться, юлить?

Секретарь райкома, худощавый, с тонким, несколько усталым лицом, был похож скорее на ученого. «Облапошат его наши запросто», — решила Аксиома. Секретарь коротко рассказал, что райком получает последнее время много писем о качестве строительства. Но два письма особо интересны: одно хвалит СУ-111, другое, от жильцов дома по Соболиной улице, критикует то же строительное управление. Тут секретарь встал и прошелся по кабинету.

— Можно было бы, — продолжал секретарь, — просто проверить письма и принять меры, но нам показалось, что эта встреча — жильцов и строителей — на многое откроет глаза. Если, — он улыбнулся, — если у нас состоится откровенный разговор… Как, Федор Семенович?.. Извините, я забыл представить присутствующих здесь.

Оказалось, что Федор Семенович, сидевший напротив Аксиомы, — крупный человек, у которого именно в этот момент лицо приняло простецкое выражение очень искреннего человека, — был заместитель начальника строительного главка Власов. И еще тут был кроме жильцов и строителей, которых Аксиома знала, директор проектного института.

— Конечно, откровенно, Борис Иванович, — сказал Власов. — Уж где-где, но в райкоме!..

Секретарь снова улыбнулся столь многозначительно, что Аксиома на миг заколебалась. Но тут же, глядя на лицо Власова, решила: обязательно облапошат!

По просьбе секретаря райкома летчик Фролов изложил историю с перегородками. А дальше пошло все как по-писаному: Власов посмотрел на управляющего трестом Воротникова, тот в свою очередь на начальника СУ-111; Важин с невинным лицом доложил, что все сделано по указанию конструктора.

— Выходит, СУ-111 не ругать нужно, а похвалить, Борис Иванович! — обратился Власов к секретарю райкома. — А остальные дома… Жильцы даже вечер устроили, благодарили строителей…

Аксиома пристально посмотрела на Петра Ивановича. Ну хорошо, Важин отбился, но ведь Петр Иванович хорошо знает, — в других его домах тоже плохое качество. Петр Иванович молчал.

Вот сейчас секретарь райкома на этом закончит встречу, и снова уважаемый Петр Иванович будет калечить дома. Ей нужно выступить, рассказать все… Надо выступить… Ну? Секретарь посмотрел на листок, лежащий перед ним на столе, спросил:

— Ну а прораб Самотаскин? Так это было, Петр Иванович?

— Да…

Трусишка, просто трус — уважаемый Петр Иванович… Почему она не просит слова? Неужели не хватает смелости? Нет, она не может выступить. И не потому, что боится, чего ей бояться, кого? Смешно, ей жалко просто добивать его. Он должен сам сказать…

— Можно еще? — вдруг спросил Петр Иванович.

— Да, конечно.

— Я хотел сказать… — Петр Иванович остановился, его лицо побелело. — Хотел сказать: и другие дома я тоже строил плохо… Жильцы жалуются.

— Откуда ты знаешь? — зло спросил его Воротников. — Вечно со своими фокусами… Забыл, где ты находишься?

— Я обошел свои дома во время отпуска.

— Отпуска? — насмешливо спросил Воротников. — Ты что, на это отпуск потратил? Почему?

Аксиома знала, как трудно будет Петру Ивановичу ответить на этот вопрос, но он сказал прямо:

— Мне некуда было ехать…

— Некуда ехать! — громко рассмеялся Воротников. Он посмотрел на секретаря райкома, как бы приглашая его тоже посмеяться, но тот молчал.

Ровным тихим голосом Петр Иванович рассказал о композиторе, который мучается из-за большой слышимости через перекрытие, — он, прораб, не сделал как следует звукоизоляцию; о бабушке Дине, которая не может открыть окна и двери, — он не сберег столярку; о семье Лисабоновых, в квартире которых летом «текут» стены, зимой промерзают, и лишь потому, что он употреблял старый раствор.